товарищ

Примечания:
Друзья, прошу прощения за такой долгий перерыв: была в поездке! Надеюсь, глава не разочарует)
Антон ощущал дежавю. Он снова лежит на больничной койке, которая в данный момент представляет собой пол кузова грузовика, двигающегося за батальоном в направлении Харькова, и его снова рвёт на части от переизбытка эмоций. Только сейчас не апрель, а август; кубанский госпиталь находится за тысячу километров отсюда; изранены у Антона не ноги, а лицо и рука (надавать бы ею себе по щекам за чувство тотальной безысходности), и сейчас он не лётчик, а танкист. Единственное — человек он прежний.

Если бы кто-нибудь изобрёл таблетку, которая стирает память и высушивает чувства, солдатская доля была бы намного легче.

Пару дней назад 5-я танковая армия была брошена на защиту вновь захваченной немцами железной дороги, потому что им удалось потеснить ослабленные в боях соединения 1-й танковой и 6-й армий. Дорогу в итоге отбили, но теперь срочно требовалось подкрепление для подхода к Харькову с юга, где вчера возобновила наступление 57-я армия Юго-Западного фронта. Для этого в район было переброшено два корпуса 5-й танковой, в одном из которых числился экипаж Шеминова, что двигался сейчас где-то впереди в неполном составе. То, что скоро понадобятся все возможные силы танкистов, было очевидно; поэтому Антон вместе с ещё несколькими легко раненными солдатами ехал в обозе, ожидая, когда же ему снова разрешат воевать.

Об Арсении не было ни слуху ни духу со вчерашнего дня. Антон ещё долго сидел на улице, переваривая узнанную информацию, а по возвращении в медсанбат был встречен вопросами однополчан: «Шастун, чего грустишь?», «Всё в порядке, браток?», «Из дома чего-нибудь написали?». Антон и рад был бы получить весточку из Воронежа — сам давным-давно туда не писал, — да мысли сейчас занимало совсем другое. Шастун разное в жизни повидал, честно. Но он ни за что не мог бы представить, что однажды ему признается в не совсем дружеской любви мужчина. Пожалуй, хорошо, что Арсений сделал это косвенно, потому что услышать прямое откровение Антон был бы не готов. Вот вообще не готов. Воспитание, нормы, коммунистическая идеология, честность, взаимопомощь, долг — в этом он варился всю жизнь, однако ему забыли объяснить, что делать с проблемами в личной жизни, которая, на секундочку, влияет на всё остальное. Впрочем, чего это он… В Советском Союзе не может быть личной жизни — только общественная. В крайнем случае частная. Так расскажите, товарищи общественники, что делать-то?

Как на месте Антона поступили бы товарищи Ленин, Сталин? Наверное, первый бы полез искать ответы в марксистской теории, но сразу бы заявил, что дело гиблое и надо думать о построении коммунизма, а не о личных проблемах. Сталин… Да чёрт знает, что предложил бы великий вождь. Можно по классике — ссылка или расстрел. Арсения на исправительные работы в трудовой лагерь, Антона долой из комсомола и чтоб сидел тише воды, ниже травы. Не помогаете, товарищи политические лидеры. Хорошо ещё, что в мысли никто не может залезть, а то за Антоном уже приехали бы. Видели, знаем. В Воронеже так дядю Юру из соседнего подъезда арестовали: явились ночью, запихнули в воронок под вопли жены, и поминай как звали. Антону десять лет было, он у окна сидел. Сынишку дяди Юры в школе не видели сначала день, потом неделю, а потом и все последующие годы. Вот и «впитывай» после такого светлые идеи социализма на уроках. А если бы Сталин и Ленин, оставшись одни в кабинете… Так, всё, это уже ни в какие ворота. Антон законопослушный гражданин, он за «пролетарии всех стран, соединяйтесь» и «жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин», не подумайте ничего дурного. Просто ему до истерики недалеко, вот и спасается всякой дребеденью.

В кузове грузовика было шумно: бойцы с энтузиазмом обсуждали успехи Красной армии на соседних фронтах, выделяя продвигающуюся полным ходом операцию «Полководец Румянцев». Один из парней царапал дееспособной рукой на бумаге карикатуру фельдмаршала Манштайна, а другие хохотали, что «недолго дядьке осталось на нашем южном солнышке греться».

Шастун в обсуждениях не участвовал, только улыбался уголком рта, когда его пытались вовлечь в разговор. Антон размышлял. Было ощущение, что ему сунули в руки непрошенную игрушку — чужую любовь, а что с ней делать, не рассказали. То же чувство преследовало Антона в отношениях и с Нинкой много лет назад, и с Ирой. Эх, он ведь с самого начала не был уверен, стоит ли начинать — и вот, пожалуйста. Вспомнились слова Арсения: «Мысли вроде “надо перетерпеть, и наладится” — иллюзия». На обмане счастья действительно не построишь, а если попытаешься, оно будет хрупким, как ряд домино. Ира снесла его вчера одним изящным взмахом руки.

Да, Антон злился на девушку. Не получалось иначе. Было больно, обидно; чувствовалось, что его в грязи изваляли. Шастун ведь искренне пытался любить. Только было ли ей это нужно? Может, Ира просто любила свою любовь, эти отношения, встречи, моменты наедине — но не самого Антона? Потому и оказалась способной на измену? «Мы не выбираем, в кого влюбиться». Видимо, «во что» — тоже. Тогда Кузнецову и обвинять бессмысленно. Она, как Арсений, ошиблась, а теперь раскаивается — это же видно, чёрт возьми. И девушка она не плохая. Запутавшаяся, изголодавшаяся на войне по счастью, и поэтому погнавшаяся за первой возможностью. Антон тоже не без греха. Надо было сразу сказать «нет», и никто бы не мучился. Кроме, возможно, Арсения. Ох, Арсений…

Можно было и раньше догадаться, что у того на душе происходит. Молчаливость, переглядывания с самой первой встречи, ожидание непонятно чего; странное и задумчивое «хороший ты человек, Антон», брошенное под покровом ночи. Факт того, что Арсений заметил Ирины намёки, открыл Антону глаза на них, а потом вместо сна наблюдал из окна хаты за чужим объяснением в любви. Постоянное, но ненавязчивое нахождение рядом в отсутствие Иры, таскание с собой спичек, потому что Шастун курит. Слёзы. А ещё слова… слова.

«Я теперь вообще ничего не знаю… Много думаю. На душе странно. Бывает, трепыхнётся что-то внутри, а потом умрёт, замолкнет…»

«Антон, ты делаешь для меня куда больше, чем думаешь. И многое из этого даже не осознаёшь».

«Не столько понял, сколько принял… Это тема для другого разговора».

«…если тебе плохо — помни, я рядом».

А после:

«Я тебя полюбил».

«Ты нужен и важен мне».

«Я слишком долго бежал от эмоций, но ты…»

— Антон, всё хорошо? Ты что-то неважно выглядишь. Болит что-нибудь?

Дежурящая в кузове Оксана пристроилась рядом с Шастуном у брезентовой стены. Вырванный из мыслей Антон посмотрел на неё пустым взглядом и мотнул головой.

— Лёшу вчера в тыловой госпиталь отправили, — поделилась Суркова, заполняя паузу. — Нога у него плохо заживает. Решили, что ему нужен более внимательный присмотр. А то у нас тут вечная суета, сам понимаешь…

Она продолжала говорить, а Антон потихоньку уплывал обратно в раздумья. Парадокс: когда одно событие переворачивает твой мир с ног на голову, окружающая реальность совершенно не меняется. Никто не начинает говорить тише, ходить с потрясённым лицом, бить тревогу, созывать срочные советы. Оксанка, вот, мужа вспоминает, боец сбоку наигрывает на губной гармошке какую-то песенку, солдат напротив пытается писать письмо, примостив клочок бумаги на колене. А Антон мысленно стоит на дне пропасти и старается понять, как из неё выбраться.

Когда ты едешь на танке или летишь на самолёте, у тебя есть чёткая инструкция, как ими управлять. Жаль, такой инструкции нет для управления самим собой, потому что Шастуну она бы очень пригодилась. Ну как можно было быть таким слепым? Хотя Антон и так по жизни не особо внимательный, вот и не задумывался… Боже, а песни эти! Не песни — крики души, настоящие признания. Причём не какой-нибудь девушке в тылу, а ему, Антону Шастуну, прямо здесь, да ещё и перед однополчанами. Хитрец какой. Никто ведь даже не заподозрил…
mrqz.me

— Антон, уверен, что ты в порядке? — уточнила сбоку Оксана.

— Мгм, — издал неопределённый звук тот. Может, и стоило бы с кем-нибудь поделиться наболевшим, но здесь небезопасно — кузов маленький, так что любые тайны тотчас сделаются всеобщим достоянием, а этого при нынешней обстановке не хотелось.

— Всё ещё переживаешь из-за Иры? — спросила Оксана, глядя на Антона своими глазами-блюдцами.

Шастун вздрогнул, тут же возвращаясь из мыслей в реальность.

— Ты с ней разговаривала?

— Ну конечно, разговаривала. Я считаю, хорошо, что она тебе призналась. Совершённый поступок ужасный и недостойный, но Ира хотя бы не оказалась настолько трусихой, чтобы продолжать молчать.

— Сдаётся мне, ты в ней разочарована.

— Ира не плохой человек, — пожала плечами Оксана, теребя воротник своей гимнастёрки, — просто немного слабохарактерный и индивидуалистичный. И разве это не мой комсомольский долг — помочь ей вернуться на правильный путь?

— А что такое правильный путь? — с надеждой на вразумительный ответ поинтересовался Антон.

— Как что? Честность, верность, любовь, патриотизм, общественность. Ира должна осознать содеянное и пересмотреть своё поведение, потому что так зацикливаться на личной жизни нельзя. Она на фронте, здесь нет времени для драм. А если уж полюбила — люби до конца, не бросай человека, это ведь даже на его боеспособности сказывается. Притом не забывай про обязанности, потому что ты в первую очередь сержантка и санинструктор, и любовь к Родине не должна затмеваться любовью к мужчине. Ты прежде всего личность, а не ППЖ.

— ППЖ?

— Походно-полевая жена, не слыхал такое выражение? По-моему, оскорбительное. Почти как «падшая женщина».

— Ого, — только и сказал Шастун.

— Ира не глупая, она осознаёт, что натворила, и жалеет, если это то, что ты хочешь узнать, — добавила Оксана.

— Я и так знаю, — вздохнул Антон. — Просто не понимаю, что делать. Простить её? Окончательно порвать отношения? Просто переждать?

— Я бы на твоём месте не прощала, — серьёзно проговорила Суркова. — По крайней мере, пока она не докажет, что действительно раскаивается.

— Зачем доказывать, кому? Ведь и так понятно будет. Главное, чтобы она сама себя простила.

— Какой-то ты мягкодушный. Что значит «кому»? Тебе, обществу — чтобы ей снова могли доверять!

— Видимо, у нас разные мнения, — с печальной улыбкой покачал головой Антон. Вот это да… Он и не подозревал, что молоденькая Оксана такая максималистка.

Привал объявили только под вечер, когда войска наконец добрались до пункта назначения. Атака планировалась на раннее утро. Антон выбрался вместе с остальными из грузовика и направился к кухне. Почему-то он был уверен, что сегодня Арсений ему ужин не принесёт. Предположение подтвердилось. На вопрос Антона Стасу, где сейчас Попов, командир ответил: «Масло замерять остался. Попросил Серёжу принести еды на его долю тоже. Странный он вообще сегодня, какой-то тихий… Вы повздорили, что ли?»

— Самому бы знать, — вздохнул Шастун и встал в общую очередь.

***

Антон поедал кашу, а его поедали сомнения. С одной стороны, он не представлял, что скажет Арсению, если они всё-таки встретятся лицом к лицу. С другой — Шастун начал понимать, что скучает. Слишком много времени они проводили вместе в последние недели, слишком интересно Арсений говорил обо всём и слишком внимательно слушал Антона, которому этого давно не хватало. В итоге, разделавшись с кашей в котелке и в голове, Антон двинулся на поиски товарища.

Тот нашёлся возле танка, как и предполагалось. Арсений сидел облокотившись на гусеницу. Рядом разлёгся Серёжа, принёсший ему ужин, и что-то беззаботно лопотал. Но стоило Антону взглянуть на Арсения, как весь боевой запал исчез: Шастун так и замер в десятке метров от друзей. Вроде вот он, Арс, — подойди и заговори; ан нет, ноги не слушаются. Антон мысленно проклял эту нерешительность. В чём дело? Он ведь собрался не девчонку на танец приглашать, а просто побеседовать с другом.

Где-то неподалёку раздался всхлип. Антон машинально перевёл взгляд в направлении звука — и затаил дыхание.

На окраине леса стояла Ира, смотря себе под ноги. Компанию ей составлял Лёха Щербаков: что-то шепча, он осторожно касался её щеки, вытирая чужие слёзы.

Антон вмиг ощутил жжение в груди — ревность и негодование вымели из мыслей всё остальное. Щербаков, значит? Что ж, он ему не нравился с самого начала. Теперь на это есть основания.

— Антон?

Робкий оклик со стороны танка заставил Антона очнуться. Арсений глядел на него взволнованно и немного напряжённо. Подойти бы, сказать, чтобы не переживал и что Антон не считает его отвратительным, не хочет отказываться от дружбы… Но в этот момент Антона заметила Ира.

Она отшатнулась от Лёши. Тот сначала непонимающе, а потом испуганно посмотрел туда же, куда и Кузнецова. Антон кинул нечитаемый взгляд на Арсения и, сделав выбор, стремительно прошёл мимо них с Серёжей, направляясь к застывшей парочке. Лёша отмер довольно скоро: он попытался улизнуть, но Антон поймал его за рукав больной рукой и с размаху зарядил кулаком по скуле. Щербаков повалился на землю, Ира вскрикнула; но Антон не продолжал. Он презрительно наблюдал за свернувшимся в защитной позе Лёхой и подумал, что ввязываться в драку с ним себе дороже. За такое либо в карцер на ночь запрут, либо, чего хуже, под трибунал отправят. Ещё и раненная рука теперь болит.

Щербаков же, почуяв, что опасности не предвидится, медленно распрямился и поднялся с земли, готовясь вот-вот дать дёру. Антон даже не произнёс ничего — только красноречиво плюнул ему под ноги. Лёша вздрогнул, поколебался, а потом сделал шаг в сторону и поспешил скрыться.

Антон перевёл на Иру тяжёлый взгляд. Та стояла перед ним открытая, ссутуленная, и плакала, не осмеливаясь поднять глаза.

— Что, он снова тебя утешал? — дрожащим от гнева голосом спросил Шастун. — Снова случайно оказался рядом?

— Всё не так, как кажется, — всхлипнула Кузнецова. Антон на секунду задумался, когда в последний раз видел её не рыдающей. — Я бы объяснила, но ты не станешь меня слушать…

— Почему же? Я весь внимание. Объясни.

Ира поражённо распахнула глаза. Нет, ну, а что такого? Антону правда очень хочется объяснений.

— Я… Мы… Он просто долго был рядом… выслушивал меня, — Кузнецова мямлила, всё ещё не веря, что ей дают шанс. — Я хотела оборвать с ним всякие связи после того, что случилось, но…

Она беспомощно замолчала. Антон даже не перебивал. Это «был рядом» и «выслушивал» неожиданно ударило по больному. Иронично получается: будучи в отношениях, и Ира, и Антон находили отдушину в других людях. Двойная измена? Или логичный исход? Антон на миг представил, как чувствовал бы себя, если бы изменил Ире с Арсением… И тут же испугался сам себя.

— Это не оправдание для того, чтобы становиться для кого-то подстилкой! — злобно выпалил он и ушёл.

Но чувствовал себя при этом малодушно сбежавшим Щербаковым.
Примечания:
Много раздумий и много метаний, но не переживайте, скоро дойдёт и до действий)

Процитирую Стаса Шеминова и спрошу: что думаете? 🤔