Часть 17
Она медленно передвигалась по морозным улицам Нью-Йорка, внимательно рассматривая возвышенные, огромные, сверкающие огоньками здания. Потирая друг о друга руки, желая согреться, шарила в сумке и, находя последние деньги, заходила в ближайшее кафе, чтобы попить кофе с круассанами и немного согреться. С каждой минутой людей становилось все меньше и меньше. Кто-то шел домой после тяжелого, рабочего дня, а кто-то возвращался в свою обитель после вечерней прогулки. Люди были счастливыми и беззаботными. Или казались такими. Хоуп ли не знать, что этот мир не так уж и беззаботен, и что люди отлично скрывают переживания о каких-либо проблемах под маской лицемерного счастья, чтобы не расстраивать своих близких и не грузить их своими заморочками. Монтгомери и сама была такой, так что прекрасно понимала это чувство. Последнее время на работе полный хаос, и она уверенна, что за время ее отсутствия Босс ее уволил, но, наверное, посчитал ненужным или недостойным отнимающего времени, сообщить об этом Хоуп. Она давно не появлялась в офисе и чувствовала вину перед своими клиентами.
Потому что они были не клиентами.
Они были ее друзьями.
Быть психологом, на самом деле, не трудно. И зря мать говорила, что эта профессия поможет ей в будущем. Безусловно, любая профессия хороша, но не от каждой есть польза.
Быть психологом - это быть человеком, умеющим слушать. Умеющим не осуждать рассказчика, и не в коем случае не перебивать. Всегда нужно контролировать свой взгляд. Потому что, когда говорят что-то уж очень неприемлемое или что-то совершенно сумасшедшее, ты прокручиваешь в голове эти слова, и это отражается в твоем взгляде. Соответственно, рассказчик видит твою реакцию. Но он не должен ее видеть. Он должен доверять и знать, что осужденным не станет. Какие бы необычные вещи не говорил человек, психолог должен принимать это, слушать и обсуждать.
Хоуп хорошенько завязала шарф у себя на шее и, поправив шапку, обняла себя руками, оглядываясь.
Сегодня она поступила, как полная идиотка с отсутствием такта и хоть какого-либо уважения или сострадания. Она поставила свои эмоции выше других. Глупо и безответственно.
Сегодня она поступила так же, как поступил тогда Джастин.
Просто-напросто сбежала и теперь, кажется, понимает это.
Ощущает, насколько нужной иногда бывает свобода.
Ты не чувствуешь напряжение или давление со стороны. Ты ходишь по ветреным, нью-йоркским улицам, наслаждаясь огоньками, висящими на зданиях.
Сегодня она сбежала от Тоби, и ей кажется, что это единственный правильный поступок, который она совершила за последнее время.
Она никогда не была собой.
И всегда боялась признаться самой себе, кем является на самом деле.
Что чувствует, что хочет чувствовать, и чувства, требующие от нее - сейчас уже нет разницы.
То есть, кажется, три разных, черных пятна слились в одно огромное, и теперь их не отличить друг от друга.
Вчера был тот день, когда она снова потеряла дорогого человека.
То чувство, которое она испытывала, когда умер Адам, и то чувство, которое она испытывает сейчас, совершенно разные.
Тогда это было что-то взрывающее, что-то, от чего хотелось бегать по всему дому и разбивать все то, что может разбиться. Была ярость, обида и сожаление. Было такое отчаянье, что казалось будто кто-то проткнул грудь и засунул туда горсть лезвий, и теперь, когда шевелишься, оно царапает и рвет кожу изнутри. Ты один единственный в этом мире, совершенно никому не нужный и совершенно не нуждающийся в ком-либо, кроме него.
Сейчас это чувство похоже на полет.
Не тот полет, когда ты словно касаешься ногами облаков, а холодный воздух приятно вонзается в твое тело. Когда ты закрываешь глаза и ощущаешь чувство невесомости.
Нет.
Сейчас это был тот полет, когда понимаешь, что парашюта нет.
Сначала ты ощущаешь растерянность. Быстро моргаешь, снова и снова дергая кольцо, желая, чтобы парашют раскрылся. Но нет, ничего не происходит.
И тогда ты ощущаешь слишком чувствительную тревогу.
Начинает сворачивать кости, а кожу словно оголили кипятком.
Ты закрываешь глаза и не веришь, потому что, черт возьми, все должно быть совершенно не так.
Все должно быть иначе.
Закрываешь глаза.
В душе зарождается мысль, что это сон. Что можно спастись. Потому что с детства нам внушают, что нельзя сдаваться, что выбор есть всегда.
Открываешь глаза и ты по-прежнему летишь.
И земля уже близка.
И только тогда, когда до земли осталось метров тридцать, ты все понимаешь.
Все осознаешь.
И из глотки рвутся крики, но зачем кричать?
Все равно никто не услышит.
Хоуп зажмурила глаза, резко останавливаясь на месте, и вновь открыла их, вздрогнув, когда в левом кармане зазвенел телефон, оповещая о смс-сообщении. Сначала не хотелось читать. Хотелось вообще его выбросить, но, решив, что это слишком и, возможно, могло произойти что-то серьезное, Хоуп достала его, задумчиво вглядываясь в экран.
Номер был не знаком.
Открыв сообщение, рот машинально приоткрылся, а тело вздрогнуло, кажись, от того, что резкий разряд тока пронзил его.
Приезжай в наш охотничий домик. Не пугайся, я все тебе объясню, просто сделай это. Я буду ждать.
- АДАМ.
Пусть это будет розыгрыш.
Пусть она будет идиоткой.
Но после прочтения, она сразу же начала ловить такси.
***
- Может, зайдете? - Адам мягко улыбнулся, поджав тонкие губы и из-под лба оглядев друзей. Гилберт, кажется, был готов откинуться. Да что там! Даже Джастин был удивлен, при всей его уверенности в том, что Монтгомери жив. Он не ожидал увидеть его так скоро и к встречи уж точно был не готов. Качнув головой, Джастин напряженно вздохнул и, подойдя к Гилберту со спины, обхватил его плечи руками и толкнул вперед, отчего парень тут же залетел в небольшую комнатку, обустроенную под гостиную. На диване, естественно, сидела Монтгомери, что было неудивительно, потому что Джастин понял это сразу после того, как поглядел на тот снимок, красующийся на рабочем столе ноутбука Адама. Джастин обернулся к Монтгомери, внимательно его разглядывая. Мало что изменилось. Волосы такие же длинные, темного цвета, такая же кривая, добрая улыбка, и взгляд карих глаз такой же - слегка затуманенный и не выражающий совершенно ничего. Адам прижался спиной к закрытой им двери и, прикусив губу, извиняющееся взглянул на друга. - Я вам все объясню, обещаю.
Джастин кивнул и взглянул на Майка, стоящего с каменным лицом и не спускающего взгляда с Адама.
- Для начала, принеси валерьянки, - ухмыльнулся кареглазый, проведя рукой по замерзшим волосам, и с мягкостью взглянул на Адама. - Черт возьми, как я скучал, дружище, - неосознанно выпалил Джастин, совершенно не рассчитывая на то, что эмоции так яростно разгорятся в груди. Их уже было невозможно сдержать, потому что человек, чью смерть Джастин так тяжело перенес, стоял прямо перед ним. Совершенно здоровый. Совершенно живой. И с такими же добрыми глазами. Адам сжал руки в кулак, и единственное, что он сделал, это подошел чуть ближе и притянул Джастина к себе, утыкаясь лицом в его правое плечо. Учащенное дыхание Джастина показалось настолько громким, что это могла услышать Лили, находящая за, примерно, восемьдесят километров от него. Джастин обнял в ответ и, кажется, в его глазах застыли слезы, отчего он сразу же зажмурил глаза, ощущая, как родное тепло растекается по всему телу. Адам отстранился, стирая слезы со своих глаз, и, засмеявшись, притянул к себе Гилберта, который в неверии покачал головой, крепко прижимаясь к Адаму.
Никто не верил, что он здесь.
Даже Джастин.
Было так невыносимо приятно снова ощущать его тепло, снова ловить на себе его взгляды. Снова ощущать дорогого человека рядом. Это словно бомба взрывается внутри, и тебе просто хочется кричать и радоваться от счастья, что он здесь. Хочется забить на желание казаться сильным и заплакать, потому что только сейчас он понял, как ему не хватало Адама. То чувство, которое он хранил в себе, наконец исчезло, стоило взглянуть на Монтгомери. Стоило просто оглядеть его коротким взглядом, как единственное, чего хочется, - не отпускать этого человека.
Глаза Джастин сверкали от накопившихся слез и, улыбнувшись, он обернулся к Хоуп, которая сидела на диване с опущенной вниз головой. Ее рыжие волосы были собраны в высокий, нелепый пучок, ноги были укрыты пледом, а пальцы теребили черные пуговки на мягкой кофте. Она совершенно не обращала ни на что внимание. Словно была в трансе. Словно телом - здесь, душой - в облаках.
Адам заставил ребят раздеться и, приготовив горячий чай, поставил на журнальный столик около дивана. Джастин расположился около Хоуп, которая так и не подняла на него взгляда. Она не сказала ни единого слова, и он действительно задумался о том, что она витает в облаках. Майк сел на кресло рядом с Адамом, внимательно его разглядывая. Безусловно, он окреп. Увеличились мышцы, руки стали мощнее, как и грудь. Плечи широки, и новая татуировка на плече в виде двух полос тоже заслужила свое внимание.
- Может, расскажешь уже, какого хрена происходит, - вскинул бровь Джастин, откинувшись на спинку слегка затвердевшего дивана. Адам качнул головой, делая глоток зеленого чая и слегка жмурясь оттого, что горячая жидкость обожгла горло.
- Потому что, честно говоря, меня это напрягает, - продолжил Гилберт, и Джастин кивнул ему, как бы соглашаясь с важностью его слов.
- Помнишь, Хоуп, мы говорили с тобой о Ирландии, и о предложенной мне работе, тогда, на мосту? - сложив руки на груди, поинтересовался брюнет, поглядев на сестру, которая, подняв голову, растерянно оглядела сидевшего рядом Джастина и, кинув короткий взгляд на Майка и снова взглянув на Адама, коротко кивнула. - Я согласился на эту работу. Но я не мог просто взять и уйти от Оливера, пришлось принимать более серьезные меры, - парень опустил голову, взглядом скользя по полу и медленно переходя на свои колени. - Я знаю, что я заигрался, и знаю, что ты злишься на меня, - обратился к Хоуп Адам, с глубоким сожалением поглядев на сестру, которая лишь сжала губы в тонкую линию и отвернула голову в сторону, ощущая, как слезы обиды накапливаются в глазах и готовы вот-вот скатиться по бледным щекам. - Но у меня не было выбора. Оливер узнал о том, что я ездил в Ирландию и, посчитав это предательством, начал шантажировать меня семьей. Его доверие ко мне пропало, поэтому смысла работать не было.
- А ты в курсе, что у тебя сын умер? М? - вспыхнула Хоуп, крепко сжимая плед тонкими пальцами. Ее грудь яростно вздымалась, а горячее дыхание растворялось в холодном воздухе. - Что твоя невеста погрязла в такой депрессии, что месяцами не могла из нее вылезти? Что твоя мать попала в больницу сразу же после того, как узнала о твоей смерти? Что твоему лучшему другу пришлось уехать из страны, а твоему подопечному довериться какой-то скотине?
Ее голос дрожал. Пальцы тряслись.
Она вздрагивала от каждого собственно произнесенного слова.
В груди давило так, что эту боль было нельзя выдержать. Голова перестает соображать, а разум просто затмевает пеленой гнева, обиды и разочарования.
И это разочарование так глубоко вонзилось в грудь, что никакой хирург не достанет.
Это чувство, будто ты остался один в огромной пустыне. Без еды, воды и карты.
Ты понятия не имеешь, куда идти.
Садишься на горячий песок, поднимаешь глаза к небу и молишься, чтобы нашлось спасение.
Неожиданное, но достаточно приятное.
Что-то, что могло бы подать руку и вытащить из этого дерьма.
И эту руку тебе подают. Неважно, кто, но ты благодарна этому человеку.
Ты приезжаешь домой, и вроде бы вот она, радость, но затем ты понимаешь, что там тебя никто не ждет.
Понимаете?
Радость смешанная с разочарованием.
Это чувство казалось таким соленым на вкус, что Хоуп невольно поморщилась, закрыв лицо ладонями.
- ...а все потому, что ты чертов эгоист, думающий только о себе и своей работе.
Она покачала головой и, зажмурив глаза, выдохнула.
Оглядела удивленного такой реакции Джастина, растерянного Майка, и в какой-то степени понимающего, соглашающегося с каждым ее словом Адама.
Он действительно был эгоистом.
Он действительно совершил ошибку.
И он раскаивается.
Он сожалеет.
Он теряется внутри себя, разрывается на куски и боится, что их не собрать.
Он глядит на нее, прося прощения. Он почти умоляет о прощении.
А она лишь качает головой, схватывает пальто, висящее на вешалке, и выбегает из дома.
Последнее время у нее тяга к побегам.
- Она пробыла здесь три дня. Почему такая реакция только сейчас? - растерянно моргнув, вскинул бровь Майк.
- Потому что за эти дни она не сказала мне ни слова.