22 декабря 2012г. Конец.
Никогда прежде мои убеждения не подвергались такой переоценке.
Никогда прежде до меня не доходил весь смысл моих слов и поступков.
Никогда прежде я не пожинал плоды собственных ошибок.
Никогда прежде я не осознавал, какая ценность была так долго у меня под носом.
И никогда прежде я не чувствовал себя таким моральным уродом.
Не до того, как взял в руки эту тетрадь.
Еще с первой записи мне захотелось сделать с собой что-нибудь, что могло бы быть равным тому, что перенесла ты, Сел, по моей вине и не только. Это глупо, наверное. Мне никогда не осознать до конца, что ты испытывала. Мне никогда не осознать до конца, сколько сил в тебе было.
Не думаю, что есть смысл расписывать здесь, портя то, во что ты вложила душу, рассуждения о том, какой сволочью я был и остаюсь. Ты сделала это за меня, используя более мягкие слова, чем если бы за описание взялся я.
Я никогда не вел дневника и не знаю, что следует писать, поэтому начну с чего-нибудь простого.
Сегодня в школе рождественская вечеринка. Практически все студенты всех возрастов сейчас веселятся в общем зале, поглощают сотни приготовленных для них блюд, запивают их пуншем, сетуя на то, что на столах нет бокалов с шампанским, танцуют под оркестровую музыку и не имеют ни малейшего понятия о том, что я, хренов Джастин Бибер, сижу в собственной комнате с дырой в груди и в сотый раз перечитываю твой дневник. Я ненавижу этот день. Я возненавидел его еще в октябре, когда моя решимость выиграть это чертово пари пропала. Я знал, что при любом исходе не предамся общему веселью вместе со всеми, но не догадывался, что исход может быть таким.
Попробую вспомнить... но лучше бы забыть.
Насколько я знаю, сделав последнюю запись шестого декабря, ты больше не могла писать. В тот же день приступ повторился, и у врачей просто не было возможности спасти тебя. Ни у кого не было возможности. И я готов ненавидеть за это весь мир, хотя понимаю, что невозможно найти виноватых в твоей... смерти.
Дороти отдала мне твой дневник спустя неделю. Седьмого декабря вся школа узнала о том, что Селина Аткинс умерла в больнице, не сумев побороть рак желудка. Все поголовно были шокированы этой новостью, потому что никто, кроме Дороти, конечно, не знал, что ты болеешь. Даже Рик выглядел подавленным, когда на всеобщем собрании об этом заявил директор школы.
В течение нескольких дней твое имя было у всех на устах. И я хотел накричать на каждого, кто произносил его, хотел, чтобы они не смели вспоминать тебя, хотел, чтобы воспоминания о тебе принадлежали только мне, а твое имя произносили бы только мои губы. Наверное, я дурак. Однако в какой-то день, словно по приказу, все забыли. Размеренная школьная жизнь возобновилась, как будто ничего не произошло. И я снова ненавидел всех за то, что они так пренебрежительно относятся к памяти о тебе. Прости мне мою глупость. Это не единственное, за что мне стоит просить прощения.
Я виноват перед тобой за то, что принес так много боли.
Узнав, что тебя больше нет, я почувствовал себя потерянным. Будто что-то во мне умерло вместе с тобой, что-то необходимое и невозвратимое. Я не сразу осознал, что больше никогда не увижу маленькую девочку с пронзительными голубыми глазами, которая всегда поддерживала меня, делила со мной не только игрушки, но и переживания, сокровенные тайны. Я не сразу осознал, что больше не смогу взять в руки ее бледные ладошки, такие маленькие, что я мог бы полностью спрятать их, накрыв своими пальцами. Я не сразу осознал, что больше не увижу девушку, которая искренне меня любила.
И это заставляет меня признаться самому себе и тебе: когда я взял в руки твой дневник, когда прочитал все до последней строчки и понял, что ты любила меня, любила по-настоящему, вопреки тому, каким омерзительным я могу быть, вопреки тому, что я обманул тебя и попытался использовать, я почувствовал себя еще хуже, чем могло быть, еще хуже, чем когда узнал о твоей смерти.
Ну вот, я не хотел писать о том, какой я урод, но ведь все только к этому и сводится. Я влез в твою жизнь с намерением разломать ее. Я не знал о твоих чувствах, я не знал о твоей болезни, но это не оправдывает меня.
Однако я знаю наверняка: быть любимым такой девушкой, как ты, Селина, – это великая награда для меня. Хоть и не заслуженная.
Клянусь всем, что у меня есть, я хотел бы полюбить тебя. Если бы был дан второй шанс, я хотел бы полюбить тебя, хотел бы сделать тебя счастливой, хотел бы вымаливать у тебя прощения и разрешения находиться рядом, и просил бы столько, сколько нужно было бы. Я хотел этого давно, до того, как решился признаться тебе, рассказав о пари. Тогда я сказал, что не смог сделать тебе больно. Я не знал, что для этого уже слишком поздно, что я уже сделал это. Но тогда я говорил искренне. Тогда я видел тебя настоящую, видел, какой ты являлась, когда не пряталась и не старалась стать невидимой. И я хотел быть с тобой, быть тебе кем угодно: другом или любимым. Наверное, у нас могло бы получиться. Если бы только не было той ошибки, которая все перечеркнула...
Ты запала мне в душу. Ты заняла место в моем сердце, и у меня никогда не хватит духу вырвать тебя оттуда. Я позволю тебе врасти в него, стать частью меня, сохраню тебя рядом, потому что я не в силах быть далеко от тебя. Теперь не в силах.
Я сохраню память о тебе на всю жизнь.
Я сохраню твой дневник. Дороти рассказала мне, что ты просила ее передать дневник мне, и я оставлю его у себя, как самое ценное, что у меня есть. Я допишу эту страницу и оставлю его.
Вот сейчас допишу.
Нет, я боюсь заканчивать писать. Мне кажется, как только настанет последняя страница, ты исчезнешь навсегда. А я не хочу этого.
Но если... если ты останешься в моем сердце, я не потеряю тебя? Надеюсь, что нет.
А еще я надеюсь, что теперь ты там, где тебе намного лучше, чем было здесь. Надеюсь, теперь ты не испытываешь ни физической, ни моральной боли. Надеюсь, ты чувствуешь только легкость и тепло. Надеюсь, ты сейчас смотришь на меня, видишь, что я делаю. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить меня. Я надеюсь...
Я не прощаюсь, Селина.
Но теперь настала наша последняя страница.
______________________