18
– Здравствуйте, подскажите, где четыреста двенадцатая? – Прерывает мои раздумья один из посетителей.
Мужчина лет пятидесяти, на его плечах небрежно наброшенный халат, на лице медицинская маска, в руках большой букет из красных роз.
Я не спешу отвечать, медленно обвожу его взглядом. Видно, что посетитель достаточно состоятельный, на его руке дорогие часы, под халатом солидный деловой костюм, бахилы надеты поверх начищенных до блеска туфель. Пусть всё не слишком новое, но явно стоит денег.
Неужели, это её мужчина? Не могу в это поверить.
– Вы к Пак Чеён? – Спрашиваю я, прищурившись.
– Да, к Чеён. – Кивает он, глядя на меня снизу вверх. У меня неприятно сосёт под ложечкой. От одной мысли, что я мог бы сказать ей «ты» вместо «вы», у меня замирает сердце, а этот тип вот так запросто зовёт её Чеён.
– Дальше по коридору. – Хмуро говорю я, продолжая оглядывать мужчину уже в попытке придраться хоть к чему-то в его внешнем виде или поведении. – И наденьте халат, как следует. – Уже строже добавляю я. – У нас с этим серьёзно.
– Спасибо! – Сияет он.
Бросает букет на скамью, спешно всовывает руки в рукава халата, затем подхватывает букет и несётся в нужную палату.
Я ещё с минуту топчусь на месте, глядя ему вслед, и только потом решаюсь войти в свой кабинет. Захожу, оставляя дверь приоткрытой, и сажусь в кресло.
Йеджи сегодня утром сплетничала с сёстрами о том, что Пак Чеён ведёт какую-то колонку в журнале. Нужно будет навести об этом справки. Хотя, зачем мне это? У неё же есть этот хлыщ в халате. Наверняка, пришёл поинтересоваться, как поживает его будущий ребёнок.
Мерзкий такой. Фу. И улыбка фальшивая.
Сальный старикашка. Такие пачками лечатся от полового бессилия и ни черта не могут без волшебных таблеточек – мне ли, как врачу соответствующего профиля, не знать об этом.
Я откидываюсь на спинку кресла и ощущаю, как по всему телу разливается возмущение. Не может быть он её любовником. Не может! Не представляю, что такая, как она, даже ради денег может позволить такому, как он… прикоснуться к себе.
И только я брезгливо морщусь, как в коридоре вдруг слышатся крики.
– Убирайся! – Кричит кто-то. Голос явно женский. – Видеть тебя не хочу!
Я встаю с кресла, выхожу в коридор и вижу, как из палаты номер 412 пулей вылетает этот мужичонка.
– Чеённи… – Растерянно бормочет он. – Прости меня!
– Уходи! – Голосом Пак из-за двери.
– А как же ребёнок? – Мужчина пробует сделать шаг обратно в палату, но ему в лицо летит его же букет.
Ударяется в лоб и валится к ногам.
– Не будет никакого ребёнка! Ничего не будет! И вообще, тебя это больше не касается! – Доносится из палаты.
А затем дверь закрывается. С грохотом, очень эффектно.
Мужчина остаётся стоять посреди коридора, шокировано глядя на лежащий в ногах букет и падающие с собственной головы лепестки роз.
Я подбираюсь всем телом, ожидая того, что последует дальше. Хочу остановить незнакомца, если он станет барабанить в дверь, но тот, кажется, не решается этого сделать. Под взглядами испуганных пациентов и медсестер, повыскакивавших из всех дверей, он виновато опускает голову, бормочет «простите» и, переступив через цветы, трусливо убегает к лестнице.
Чеён
– Лиса, скажи, пожалуйста, что мне сейчас послышалось всё, что он сказал! – Прошу я дрожащим голосом.
Телефон пляшет у меня в руках, и я даже не уверена, тот ли номер я набрала. Подхожу к окну, чтобы опереться ладонями на подоконник и вдруг вижу её – там, под окнами, в парке. Подруга стоит, трусливо прижавшись к берёзе, крутит в руках желтый листик, и смотрит вверх, на здание больницы. Выискивает взглядом нужные окна.
– Чеён, я… – она замирает потому, что видит мой силуэт за стеклом. Листик падает к её ногам. Девушка робко поднимает руку и машет мне. – Привет.
– Лиса, ты можешь мне объяснить, почему мой отец говорит, что вы с ним теперь вместе?! – Я почти срываюсь на крик.
Мне хочется, чтобы она опровергла его слова, хочется верить, что я не потеряла подругу, но, зная отца – вряд ли. Всё, в чём признался этот похотливый пёс, легко может оказаться и правдой.
– А он… так сказал? – Робко интересуется Лиса. Я вижу, как девушка переминается с ноги на ногу, будто мёрзнет. Она подносит руку к лицу и закрывает рот. Видно, что ей тоже не по себе.
– Я спросила у него, какого чёрта он делает в больнице. – Хрипло отвечаю я. – Спросила, кто ему рассказал про меня.
– Я… я просто беспокоилась о твоём состоянии… – жалобным голосом вставляет подруга. Теперь уже явно бывшая.
– Я и подумать не могла, что это ему всё выложишь!
– Но он же твой отец ! – Лиса воздевает руку к небу.
– Да мне плевать, кто он. – Я чувствую, как по моим щекам катятся слёзы. – Природа так распорядилась, что он стал моим биологическим родителем, но называть его отцом ? Не слишком ли, для такого, как этот тип? Он гулял с какими-то бабами, пока дочь в нём нуждалась! И не один раз, а десятки! Да о его похождениях не слышал только глухой: мамины подруги, мамины коллеги, родительницы чуть ли не всех одноклассников, соседки и даже продавщица хлебного! В нашем районе не осталось ни одной юбки, которую бы он не задрал! Мне было так стыдно!
– Чеённи…
– Пошли вы, знаешь куда, со своей Чеённи?! – Не выдерживаю я. – Ты-то! Ты-то куда, Лиса? Ты же знала обо всём! Всегда знала о том, какой он негодяй! Какой бабник! С детства была свидетелем всех его загулов! Вот скажи, на хрена тебе этот потасканный кобель, а?
– Чеён, он ведь изменился. Хочешь верь, хочешь – нет.
Вижу, как она прикладывает ладонь к сердцу – якобы говорит искренне, и я должна ей поверить.
– Я не ожидала от тебя такого вероломства, Лиса. – Тоже искренне говорю я. – И мне тебя жаль. Мы росли вместе, и ты в курсе, что он тебя просто использует. Ис-поль-зу-ет!
– Мунбин любит меня, Чеён! Зря ты так! – Причитает она, мотая головой. – Ты… ты просто ревнуешь!
– Пак Мунбин никого не любит. – Надломлено произношу я. – Пак Мунбина в твоём случае привлекает лишь молодое тело, Леся. У всех его сверстниц по четыре складки на животе, дряхлые задницы, отвисшие до пупа сиськи, вставные зубы и по несколько внуков. Дома его никто не ждёт, он никому не нужен, а моя ровесница – лишь вожделенный кусок мяса для такого старого засранца, как Пак Мунбина. Разве нет? Впалый живот, задорные титьки, упругая жопа и готовность трахаться до утра, если у него останутся силы. Ах, да, и ещё жаркое с вином к ужину, так?
После сказанного у меня во рту разливается противная горечь. Известие о том, что мой папаня спит с моей лучшей подругой, бьёт больнее пощёчины. Теперь же я ощущаю, что вернула этот удар, только мне не становится легче.
– Какая же ты мерзкая, Чеён… – Тихо произносит Лиса.
– Какая же ты подлая, Лиса! – Возвращаю я ей её оскорбление. – Ты прекрасно знала, как я к нему отношусь, и каково мне будет слышать о том, что он и тебя добавил в свою коллекцию, но нет, тебе этого было недостаточно – ты рассказала ему о моей беременности!
– Он имеет права знать! Он станет дедушкой ! – Возражает она.
– А ты кем? Бабушкой? – Усмехаюсь я, размазывая слёзы по лицу. – Так, что ли?
– Тебе придётся смириться, что мы с твоим отцом любим друг друга!
Я вижу, как Лиса топает ножкой, и мне становится противно и тошно одновременно. Интересно, когда отец положил на неё глаз? Надеюсь, не тогда, когда она вот так же топала ножкой на лестничной площадке, не желая идти в садик.
– Как вы, вообще, снюхались? – Брезгливо спрашиваю я. – Ты ж всех ухажёров отшивала: этот недостаточно молод, тот недостаточно богат, этот вообще урод. А тут бинго? Так выходит? Вполне себе юный дедуля, состоятельный. Эдакий сексуально активный стрекозёл! Подумаешь, небольшое брюшко, да? Зато своя квартира, машина и счёт в банке!
Я сама захлёбываюсь ядом обид, выплёскивающихся из меня наружу, но ничего с собой поделать уже не могу. Мне хочется, ужасно хочется уколоть её ещё больнее, чтобы Лиса почувствовала себя так же, как в тот момент, когда отец, как ни в чём не бывало, заявил мне с порога палаты, что трахает мою обожаемую подругу.
Для него это как чаю мятного попить!
Боже… мятный чай… И как я сразу не догадалась?
– Ты не права, Чеён. Мы… мы… у нас давно любовь! Мунбин – очень благородный человек, зря ты так о нём. Очень благородный.
Такой благородный, что отправился окучивать очередную идиотку в тот вечер, когда его жена умирала от рака.
– Мы поженимся, мы уже решили. – Добавляет Лиса. – И тебе придётся смириться!
– Ну, конечно. – Киваю я, стискивая челюсти. Новая волна слёз затягивает глаза. Я пытаюсь продышаться, затем смахиваю влагу с век и вижу, как отец там, под окнами, уже подходит к моей подруге. – Совет вам, да любовь. – Тихо говорю я.
– Зачем ты сказал ей про нас? – Слышится недовольный Лисин писк. – А как, по-твоему, я должен был объяснить, что знаю про госпитализацию и беременность? – Мы же договаривались сказать ей позже! Не желая выслушивать их перепалки, я сбрасываю вызов и отхожу от окна. Мне не хочется видеть этих двоих вместе.
Они мне отвратительны. Оба. И подруга, которая с такой лёгкостью запрыгнула на моего отца и выболтала ему все мои тайны, и отец, который к старости, оставшись один, вдруг воспылал любовью к тому, кто вдвое младше его, а также стал на удивление таким заботливым, что припёрся ко мне в больницу.
Я вытираю слёзы, умываю лицо и начинаю ходить по палате.
Надоело быть беспомощной. Я со всем справлюсь сама: и с ребёнком, и с работой, и с любыми трудностями. Вот только выгоню из себя этот чёртов камень, выпишусь из лечебницы, встану на ноги и всем докажу, что не нужно меня жалеть.
Намотав несколько кругов в узком помещении, я выхожу в коридор.
– Всё хорошо? – Интересуется доктор, столкнувшись со мной в одном из закутков.
– Да. – Словно зомби, отвечаю я, даже не глядя на него. – Замечательно.
И иду дальше.
Сейчас у меня такое состояние, что никакие доктора, даже красавчики, не способны его облегчить.
– Молодец, двигайся больше. – Хвалит меня Черён.
И я хожу, хожу, хожу.
Хожу после ужина. Когда за окном темнеет, хожу. И когда все ложатся спать, я продолжаю ходить в своей больничной конуре.
А потом меня прорывает.
Я понимаю, что мне нужно хотя бы прореветься. Понимаю, что больше так не могу. И не хочу. Ничего не хочу!
Я осторожно покидаю палату, на цыпочках пробираюсь к лестнице, выхожу и быстро поднимаюсь на последний этаж. Толкаю массивную металлическую дверь, и та, на удивление, легко подаётся. Путь на крышу открыт!
В лёгкие врывается холодный осенний воздух, ветер рвёт волосы, но меня это не останавливает – я решительно выхожу и прикрываю за собой дверь, чтобы никто не помешал. Чувствую, как мороз впивается в кожу, но делаю несколько несмелых шагов. Останавливаюсь, собираюсь с мыслями, а затем продолжаю движение к краю крыши.
Мои плечи расправлены, спина прямая, и я больше не ощущаю холода. Чем ближе подхожу, тем ярче горят огни ночного города. Шаг, ещё шаг, уже кружится голова. Я жадно вдыхаю холодный влажный воздух, ставлю ногу на парапет и позволяю слезам затопить моё лицо.
Только здесь и только в этом моменте остро чувствую своё желание жить – мне это очень было нужно.
А затем резкий порыв ветра заставляет меня пошатнуться, и я слышу чей-то крик:
– Чеён! Стой!