Глава 17
Утром солнце не появилось. Затянутое тучами небо надёжно скрыло его ото всех, и тепло, которым наполнился мир за жаркую неделю, исчезло. Марина проснулась от холода. Откинула простыню, спустила босые ноги с кровати и поморщилась от можжевелового запаха. Запаха, которого не было в комнате Златы.
Марина открыла глаза и поняла, что находится в своей комнате – в узеньком «ящике» дубовниковского общежития. Вскочила. Ошибки быть не могло. Подняла левую руку – и снова упала на кровать. Не было знаков. Ни единого знака, ни одного из желанных, давно заслуженных Лелей. Пустая белая кожа.
Пустая белая простыня за её спиной. Грубое тонкое одеяло.
Марина бросилась к двери. В ванной увидела соседку Лену.
– Где Саша?
– Какой Саша?
Лена обернулась. В одной руке у неё была гелевая ручка, на запястье второй чернели свеженарисованные круги. Только вместо рун в них были можжевеловые ветки.
Запах душил.
Марина метнулась обратно в комнату. Ступни заколола прошлогодняя хвоя, обернувшаяся вдруг венчиками незабудок. Из земли к ней протянулись две перепончатые руки, и незабудки разлились по полу ледяной водой.
Марина закричала. И проснулась.
Другие руки, тёплые, человеческие, аккуратно обвили её плечи.
– Тихо, тихо. Вдруг кто-то услышит... Страшный сон приснился? Мне тоже они снятся часто, только перед Купалой, бабушка снится. Наверное, кровать несчастливая, менять надо. Я, правда, на ней одна сплю...
Злата тараторила всё быстрее, и Марина не успевала ухватить сути – да и не хотела. Знакомый голос её успокаивал. Плед, которым она всё ещё была укрыта, грел, хотя в комнате царила совсем осенняя прохлада.
– Наконец спала жара, – сказала Злата. – Надень мои джинсы. Они тебе великоваты будут, но мы ремень потуже затянем. Пока ищу, можешь умыться. Мы даже успеем позавтракать.
С этими словами она открыла дверцы шкафа. Уже через десять минут джинсы и аккуратно сложенный плед лежали на кровати, а на столе стояла кружка чая и бутерброд. Злата отвернулась, чтобы Марина смогла переодеться, и заговорила снова:
– Я пришла утром, очень рано. Мне нужно было уйти до того, как проснутся отец с Василисой Александровной, а то не вышла бы, сама понимаешь. Саша уже завтракал – как чувствовал... Я хотела сразу тебя разбудить, но он не дал. А потом ему Олег позвонил, кажется, попросил помочь в чём-то. Саша так быстро убежал, что оставил телефон, пришлось ставить на беззвучку. Хорошо, что он пароль последние шесть лет не меняет... – услышав, что копошение за спиной закончилось, Злата обернулась. Марина жевала бутерброд. – Я пришла, чтобы предупредить: в семь здесь будет Совет. Саша наколдовал такой дымище, что толпа воздушных никак не может вывести. Поэтому папа предложил им собраться здесь, всё равно дом пустует. У нас есть ещё сорок минут, так что жуй спокойно.
Злата села рядом. Какое-то время они молчали. Марина выпила чай.
– Спасибо тебе за всё, – сказала она вдруг.
– Ты чего?
– Ты так помогла. Вы, – Марина сделала паузу, – так помогли. Никого из нас не похвалят, когда всё закончится. Мы нарушили десяток правил.
– Твоя мама разве ничего не нарушила, когда закрыла тебя дома? Так что она, считай, первая начала!
– Жалко, ей так не скажешь.
– Скажешь. Вот она успокоится немного, согласится тебя здесь оставить от безысходности, и ты такая: здравствуй, мама, вот и я! Всё образуется! Да-да, как я говорю, так и будет. Может, это мой дар – будущее предсказывать? На то я русалья дочка! У полукровок такие дары иногда попадались, честное слово, мне Олег рассказывал!
Марина засмеялась, и Злата затараторила с новой силой. Потом даже схватила плед, накинула его на голову на манер платка и взяла Маринину руку, чтобы прочитать по ладони, что её ждёт.
– А коли ручку позолотишь, на суженого-ряженого погадаю!
– Позолочу! Только вместо золота у меня кое-что другое есть.
Марина достала из кармана юбки, теперь аккуратно повешенной на спинку стула, две маленькие синие звёздочки и вручила их Злате.
– Я помню, ты хотела из васильков, но дойти до Олега так и не получилось. Зато у меня были незабудки. Те же самые, которые ты в венок купальский вплела. Я тогда сказала, что незабудки в венке заставляют влюблённого парня о тебе думать, но вообще-то они ещё символизируют дружбу и семью.
– Марина... Я не знаю, что сказать! Они очень красивые! Спасибо тебе. Спасибо большое!
Злата обняла Марину. Потом вскочила и кинулась к полочке перед зеркалом, сбрызнула серёжки духами и тут же вставила в уши. Прозрачные звёздочки с голубыми цветами затерялись в распущенных золотых волосах. Злата снова кинулась обнимать подругу.
Марина нерешительно погладила Злату по спине.
– А как же погадать на суженого? Ручку я позолотила.
Злата отпрянула и захохотала.
– Вижу, ждёт тебя любовь неземная. Вижу, что высокий... Ну, так, метр семьдесят шесть по последнему школьному медосмотру. Вижу, огненный колдун. Сильный колдун!..
Грохнула калитка. Девочки замерли. Когда раздались шаги у крыльца, будто бы даже нарочито громкие, Злата прикрыла дверь в свою комнату, неслышно скользнула к резной шкатулке, где когда-то лежали бабушкины шпильки, достала пучок полыни и подожгла. Сделала Марине знак, чтобы та открыла окно.
«Помоги нам, Ярило!»
Окно не издало ни единого лишнего звука. Ни единого шороха не прозвучало, когда Марина села на колени, переползла к Злате и увидела, как пальцы, сжимавшие пучок полыни, покрылись красными пятнами. Аккуратно забрала траву себе. Злата не стала спорить.
Они затаились, прильнули к щели между дверью и стеной.
Первым в прихожую вошёл Северный. Потом – отец Златы. А за ним и весь Совет.
***
Теперь уже Олег не выпускал Вариной руки ни на секунду. Он даже не хотел думать о том, как удалось Сухопёрышкину и Сандре уговорить её родителей отпустить дочь с ними. Не хотел думать, каково придётся самой Варе, от которой, конечно же, потребуют объяснений. Радовало только то, что за ночь она хорошо отдохнула и теперь выглядела куда бодрее, чем на церемонии.
К самому Олегу сон не шёл, вытесненный мыслями о Сашином побеге и пожаре, о Варином предательстве и русалках, о секрете Сухопёрышкина и вообще обо всём, что случилось днём. Только однажды, ближе к полуночи, ему удалось задремать. Он проснулся от знакомой тяжести на груди.
Вопрос пришёл в голову сам собой.
– К добру ли, к худу?
В ответ раздался старческий кашель. Олег вскочил. Домового в комнате не было.
«Приснилось», – повторял Олег мысленно, когда шёл в кухню за стаканом воды. Ему никак не удавалось успокоить сердцебиение.
«Приснилось», – повторял Олег теперь, когда шёл по пасмурному, совсем уже не ласковому лесу вслед за тёмно-синими огоньками.
Сандра была рядом. Сухопёрышкин позади. Кусты расступались перед ними, ветки не задевали острыми сучьями. Олег подозревал, что дело в колдовстве учителя, и убедился в этом, когда обернулся и увидел осунувшееся лицо с медовыми птичьими глазами.
Вдруг Варя остановилась.
– Устала? – спросил Олег.
– Нет. Мы пришли.
Они стояли на краю голубой поляны. Цветы кое-где были примяты.
– Не понял... – проговорил Олег, не веря своим глазам. – Это незабудки? Цветы-убийцы, что ли?..
– Нет, яхонтовый мой, – Сандра присела на корточки и подняла маленький тонкий предмет. – Приглядись. Вся поляна залита раскалённой лавой.
Олег уже это почувствовал, но не признавался даже себе. Сашиного колдовства тут было едва ли не больше, чем синих огоньков, покорно мерцающих по велению Вари. Уж это колдовство он давно научился различать быстро и безошибочно.
– Но Саша не мог, – проговорил Олег упрямо.
Сандра положила ему на ладонь шпильку с кроваво-красной головкой.
– Это не Саша... – сказала Варя.
Ласковые незабудки вспыхнули синим пламенем.
Олег понял.
– Это Марина.
***
«Тихо!» – крик так и срывался с губ. Никита Михайлович стоял в собственной кухне – беспомощный, разбитый и злой. Колдовская община разваливалась на глазах, и старейшины ничего не могли с этим сделать. Он ничего не мог сделать. Не знал, куда с утра делась дочь. Не знал, куда делся дурак Гвоздикин с его водной подружкой. Не знал, живы ли эти глупые дети, которых он не смог защитить.
Никита Михайлович пытался понять, где ошибся. Пытался найти точку, после которой все повернули не туда. Когда согласился наказать Злату и оставил у реки с Корольком? Или раньше, когда позволил Белозёровой притащить сюда Марину из Дубовника и в обход правила поставить девочке сразу два знака водного колдуна?..
– Хорошо. Ладно. Допустим, с нечистью работала полукровка, как и предположили в прошлый раз Сандра и Святослав, – Лида встала, чтобы остальные замолчали, и это подействовало. – За последние двадцать лет в Огнях таких жило пять человек. Двое переехали в город десятилетие назад и не возвращались. Боря Бельчин – потомок Змея, огненный. В Олеге Опёнкине крови нечистой не больше, чем в любом из нас. К тому же он земляной. Злата... – она запнулась, посмотрела на Никиту Михайловича и решительно продолжила, – Злата, конечно, огненная, но она дочь русалки – водной... нечисти. Я не знаю, что случается с колдовством в таких случаях.
– Ничего, – отрезал Солнцев. – Она огненная колдунья от макушки до пят. Я проверял её каждые полгода. На занятиях Святкиной она еле-еле справилась с укрощением воды. Если бы я заметил что-то странное, я бы сразу сказал...
– Да уж конечно, про мамочку-то её шестнадцать лет молчал, – усмехнулась Белозёрова будто бы про себя, но достаточно громко, чтобы все услышали.
– Я бы как минимум рассказал об этом Василисе Александровне и Сухопёрышкину!..
– Да, Злата не может, – закивала Лида. – К тому же во время последнего убийства она была с Ярославом. Игорь подтвердил, что они не врали.
– Опять Ярослав, – заметил Егор. – Не слишком ли часто мы возвращаемся к нему?
– Версию с проклятыми мы уже о-про-верг-ли, – заметил нараспев Сеня.
– Так, может быть, мы ошиблись?
– Да-да, – охотно закивала Белозёрова. – Кто знает, может, этот хитрец и дар Северного обошёл. С него станется!
– Попридержи свой змеиный язык! – вспылила Василиса Александровна.
– Обмануть и Злату, и Игоря? А не слишком ли многого хочешь от шестнадцатилетнего шкета? – усмехнулся Никита Михайлович.
– Ой, да много ли твоей пигалице надо? Пальчиком поманили...
– А чем поманили твою?..
Кухня снова наполнилась криками и руганью.
***
Когда Олег попросил Ярослава встретиться с русалками, он испугался. Кажется, впервые по-настоящему испугался идти на берег реки и говорить с водной нечистью. С самого детства он знал, что ему, потомку Морского царя, бояться нечего.
Теперь Ярослав сворачивал с аллеи на дорогу, ведущую к Серебрянке, а кровь в жилах стыла. Ему то и дело мерещились чёрные силуэты между деревьями. Казалось, что кто-то следует по пятам. Но обернуться было страшнее, чем продолжать идти в неизвестности.
«Помоги мне, Ярило» – промелькнуло в голове, а вместе с именем солнечного бога вспомнилась золотистая макушка, и тёплая улыбка, и маленький огонёк, с таким трудом родившийся в Златиной руке тогда, у камня, в ночь наказания, когда он случайно нашёл её и остался до утра.
Ярослав вспомнил, как удивился, когда увидел её у реки на Купалу. Она поборола свой страх и пришла. Тогда она не знала, что он ждёт её, что кинется на любой крик о помощи и спасёт, как уже не единожды спасал – от анчуток, темноты, холода и реки. Не знала, но пришла.
А он, Ярослав, знает, зачем идёт к реке сегодня. Вода лениво плещется глубоко внутри, так, что не дотянуться, но она и не понадобится. Он никогда не колдовал при русалках. Они сами ластились к нему послушными кошками, и этот дар – или проклятье – не могла отобрать Белозёрова.
Ярослав знает, что, кроме силы проклятья, ему поможет Саша. Его Олег обещал найти и попросить прикрыть. А чтобы Олег нарушил слово, должен случиться конец света.
Поэтому, когда Ярослав выходит на берег – холодный, неприветливый, пустой, – он улыбается и тихо, ласково зовёт. Не по имени, не по прозвищу. Зовёт так, как звал бы бездомную собаку, готовый в любой момент ударить палкой, которую спрятал за спиной.
Ярослав знает, зачем нужен этот разговор. Знает, что может закончить всё. Сегодня. Он.
– Ну здравствуй, – улыбается, когда русалка показывается из воды. Совсем чуть-чуть. Голова и плечи. – Не соскучилась?
– Соскучилась, – эхом отзывается она.
Ярослав будто со стороны видит, как его улыбка превращается в хищный оскал. Как он подбирается ближе к воде, протягивает русалке руку, но она отстраняется – и ладонь сама собой сжимается в кулак. Это работает. Русалка послушно выбирается из воды. По-прежнему не стесняясь своей наготы, она прячет за спиной руки.
– Ты сказал, что не придёшь больше, – говорит она обидчиво. Делает шаг вперёд и вглядывается в лицо медовыми глазами: позволит ли?
Ярослав позволяет. Позволяет себе убрать за спину длинные чёрные волосы. Погладить по щеке. Хочет что-то сказать. Спросить. Только что?
– Не обнимешь даже? – нет, не это он хочет спросить. – Я тебя согрею.
Она быстро качает головой и отступает назад.
– Что-то случилось?
– Я... не могу... Поранилась, когда собирала ракушки.
Ярослав чувствует знакомое железо на губах.
– Покажи. Покажи, – второе слово звучит приказом.
Синеватая кожа русалки вся в волдырях от локтя и вниз. На ладонях слезает тонкими плёнками. Кое-где чернеет, точно обуглилась.
– Ракушки, значит... В вулкане, что ли, собирала? – Ярослав аккуратно берёт ладони русалки в свои. – Кто это сделал?
– Сама. Сама, – голос дрожит. – Это всё полынь! Он заставил. Он заставил меня...
Он. Ярослав пришёл узнать, кто «он».
– Он сказал, что ни меня, ни моих сестёр не должны обнаружить! Тогда они увидят только колдовство той девочки, только водной колдовство!
– Кто увидит?
– Не знаю... Старейшины. Он хотел, чтобы эту девочку во всём обвинили, чтобы её отдали ему.
– Зачем?
– Ну как? Она обещана ему. Обещана ещё до рождения!
То, что принадлежит слуге Водяного, принадлежит Водяному. Злата принадлежит ему только потому, что была рождена от русалки.
– А рубашка?
– Твоя? Я не хотела отдавать, правда!.. Но кажется, что-то пошло не так. Старейшины заподозрили в убийствах тебя... А ты... А он... Хозяину не понравилось, что ты имеешь над нами больше власти, чем он. Не понравилось, что я просила тебя о помощи. Он... делиться... не любит.
Хлопок. Пауза. Хлопок.
Красная вода наполняет изнутри. Ярослав сжимает израненные ладони что есть сил. Ему нужна боль. Ему нужно отомстить за обман, за попытку подставить. Ему нужно, чтобы каждая рыбина в этой реке знала, кому должна подчиняться.
– Прости! Прости, пожалуйста, прости!
Издевательские аплодисменты с чудовищно длинными паузами. А в паузах – мерзкий, писклявый, молящий голос.
– Пожалуйста! Пожалуйста, мне очень больно!
Ярослав отступает. Смотрит на свои руки. Тёмная влага стекает на серый песок. На берег падает тень, и он никак не может понять, вода это или кровь.
– Прости меня.
Русалка плачет и прижимает руки к груди. Услышав его голос, она поднимает медовые глаза. Смотрит с мольбой и страхом. И когда он протягивает к ней руку, чтобы обнять, она дёргается и вжимает голову в плечи, будто ждёт удара.
– Прости, – шепчет Ярослав. – Я не хотел... Спасибо тебе. Прости.
Он осторожно обнимает русалку за плечи и замирает.
Хлопок.
Пауза.
Только теперь Ярослав понимает.
Хлопает не русалка.
***
Когда во двор Солнцевых ворвался Сухопёрышкин, Василиса Александровна уже встала со своего места. Когда он вбежал в прихожую, уже заставила всех слушать себя властным «Достаточно!». Когда вошёл в кухню, заговорила:
– Достаточно я терпела от тебя оскорблений в свой адрес и адрес моей семьи. Достаточно ты кусала моего внука. Только ты, змейка подколодная, не забывай, что и я кусаться умею. И я знаю о тебе то, что стыдно вспоминать.
Белозёрова повела плечом.
– Например? – бросила презрительно и деланно равнодушно. Но не смогла сдержать дрожи, когда Василиса Александровна произнесла имя.
– Есеня – если ты помнишь, конечно, кого сгубила чужими руками – не хотела тебя Старейшиной делать. Знала, что в тебе гнилости больше, чем колдовства. И ты это знала. Но всё равно пошла к Водяному просить за себя.
– Что? Чтобы я с нечистью якшалась?!
– Он со свету Есю сжил. И внучку её, которую она на смену себе готовила!
– Ах ты ведьма!
– Ну так не пойдёт! – подал голос Никита Михайлович, но никто его не услышал.
– Ты, карга старая, не суди по себе! – Белозёрова вскочила и, опершись руками о столешницу, поддалась вперёд змеёй, готовой кинуться на добычу. – Сама с нечистью связалась, так меня за собой не тяни. Тётя Есения умерла своей смертью и ничего никому сказать не успела! Меня избрал Совет.
– А как не избрать-то? – Василиса Александровна усмехнулась, скрещивая руки на груди. Она не отрывала взгляда от бьющейся в беспомощной ярости Белозёровой. – Конечно, изберут, коль в Совете новичок-несмышлёныш, подкупленный огневик да жених, которого ты, как старейшиной стала, так и бросила.
Каждый посмотрел на Северного, а потом стыдливо отвёл глаза.
– Как будто мы не в курсе, что все были в курсе, – пожал плечами тот. – Но лезть в личное, Василиса Александровна...
– А это я ещё не лезла, Игорёк. Она ведь специально дождалась, когда ты займёшь место у воздушных. Заранее договорилась, но дождалась. Только не учла, что у долгих романов могут быть последствия. Ну-ка, молодёжь, расскажите мне, старой ведьме, что любит водяной просить за свою помощь?
Совет молчал.
Василиса Александровна поцокала языком.
– Детей, – подал голос прятавшийся в углу Сухопёрышкин. – За свою помощь Водяной забирает детей, причём заявляет права на ещё не рождённых. Такие младенцы потом вырастают в русалок.
Раздался звонкий удар. Стул, на котором сидел Северный, опрокинулся и упал на плитку.
– Маша... Так вот почему...
– Она хотела избавиться от ребёнка! Да, поэтому! – торжественно закончила Василиса Александровна. – Почему оставила, Маша? Поддалась на уговоры нерадивого папаши? Испугалась, что останешься одна на старости лет со своим несносным характером? – издевательский тон вдруг сменился серьёзным и холодным. – Ты знала, что Водяной захочет забрать твою дочь. Поэтому отправила её в Дубовник. Воды там нет, зато есть Леший, под защитой которого Марина будет в безопасности.
– А когда Марина приехала, ты поставила ей все знаки колдуньи сразу. Знала, какой всплеск колдовства за этим последует, знала, что управлять девочке им будет сложно, но всё равно сделала это...
Сухопёрышкин запнулся, и продолжила Василиса Александровна:
– Твоя дочь настолько боялась разочаровать, показаться неправильной, недостойной... Настолько боялась тебя, что, когда у неё открылся дар, об этом узнали все, кроме тебя. Я не знаю, точно ли...
– Что? – Белозёрова медленно опустилась на стул.
– Олег и Варя обнаружили её колдовство на месте убийств. Сомнений быть не может...
Северный метнулся к Белозёровой, опустился перед ней на колени.
– Это Марина.
***
Когда Сухопёрышкин убежал вперёд, Олег на мгновение поверил, что всё будет хорошо. Самого Олега и Варю не воспримут всерьёз. Сандре не поверят. А вот Сухопёрышкин сможет передать Совету правду об убийствах так, чтобы его услышали. К тому же никто и не смог бы перемещаться по лесу так быстро. Даже сейчас, когда они бежали обратно в посёлок, чтобы попытаться найти Марину, Олег прилагал все усилия, заставлять лес пропускать их вперёд, но не успевал. Ветки хлестали по щекам, сучки рвали одежду.
– Саша не берёт! – сообщила Варя.
– Да никто не берёт, зачем им только телефоны!.. Анчуткины рога! – Олег, пытаясь набрать номер, споткнулся и едва не упал. Его поддержала Сандра.
– Слава успеет, – пообещала она. – Он всё им расскажет. Всё будет хорошо.
– Если ты окажешься права, я... – Олег не договорил. Зазвонил его телефон. – Алло? Злата? Погоди, медленнее. Да, она, а откуда ты?.. Что?!
Олег выбежал в Зелёный круг и остановился. Сердце прыгало уже в горле. Ему не хватало воздуха. Зрение обманывало. Ему казалось, что на противоположную сторону Круга только что из-за кустов вывалился Саша.
– Марина! Она побежала к реке!
Олегу показалось, что вместе с этим криком он выплюнул из себя лёгкие. Но это подействовало. Саша метнулся туда, где в паре метров от них текла Серебрянка.
– Скорее!.. – Олег задыхался. – Вы не слышали? Марина побежала к реке. Она всё знает!
И, не дожидаясь ни Сандры, ни Вари, побежал.
***
Мама говорила, что папа – колдун из-за дальних морей, защищает людей от подводных чудищ и не может приехать: кто же тогда будет сражаться?
Мама говорила, что Дубовник – лучшая школа, где учатся только лучшие. И пускай нет воды и водных колдунов, зато тебе, доченька, всё внимание учителей. Разве не здорово?
Мама говорила, что любит Марину.
Мама врала.
Марина бежала к реке, размазывая по щекам слёзы. Вся её жизнь – обман, которого не должно было случиться. Вся её жизнь – мамина карьера, которой нужен был последний толчок. Если бы ей только хватило смелости убить старейшину самой или хотя бы сразу отдать Марину Водяному, как было обещано! Не было бы тогда одиночества и боли. Не было бы мучительного страха совершить ошибку, проиграть, разочаровать. Не было бы ни полусна, ни смертей.
– Марина! Ты не виновата!
Злата бежала так близко, что Марина чувствовала её солнечное колдовство. Так близко, что стоит сбавить темп – и она догонит. И всё закончится, потому что Злата больше не отпустит, обнимет и не отпустит, и не позволит сделать то, что Марина решила сделать твёрдо и наверняка. Поэтому Марина побежала быстрее.
– Марина, подожди! Пожалуйста, подожди. Это не ты! Они ошиблись!
Они бежали по тенистой дорожке, ведущей к Серебрянке. Ещё немного... Догонит... А если догонит, смерть продолжит забирать себе всех – колдунов и людей, юношей и детей. Неужели сама Злата не понимает?
Марина полоснула перед собой воздух. Асфальт под Златиными ногами обратился в лёд. Она упала. Поднялась. Стиснула зубы – щипало коленки. И снова закричала:
– Подожди! Пожалуйста, подожди!..
Но этих секунд Марине хватило, чтобы скрыться за поворотом. И вбежать в воду до того, как Злата ступит на песок.
Хлопок. Пауза. Смех.
Хохот звенел над пляжем.
– Нет! Только не тебя! Не сейчас!
Злата вбежала в реку. Ледяная вода обожгла и выгнала из лёгких весь воздух. Сковала тело.
Нельзя вдохнуть.
Нельзя сказать ни слова.
Нельзя позвать.
– Нет, – Марина попыталась сбросить с плеча Златину ладонь.
Как в том кошмаре перед Купалой.
– Уходи!
Злата попыталась снова зацепиться за мокрые плечи, но пальцы соскользнули. Вода сомкнулась над макушкой. Перед глазами поплыли круги. Зелёные круги в зелёной воде.
«Ярило!»
Хохот. Снова.
«Помоги мне, Ярило!»
Злата оттолкнулась от дна. Схватилась за Марину, очертила огненное кольцо. Хохот стих.
– Пойдём домой!
Громче.
– Марина, пожалуйста!..
Ближе.
– Мы тебя очень любим!
Протянутая рука.
Беззвучный ответ.
Белые пальцы.
Вода.
– Злата! Злата, моя маленькая! Ты в порядке?
Злата смотрит на свою руку и не может понять, куда делись белые пальцы. Она сжимала их только что. Она схватила их, когда почувствовала, как её тянет назад.
Злата вытащила её.
Злата спасла Марину. У неё получилось! Злата спасла Марину, а её, Злату, спас Ярослав. Это он вытянул её на берег, подчинив себе Серебрянку. Это он продолжает тянуть к себе волны, встав в реку по колено. Падает. Поднимается. И всё равно тянет. Упрямо и безнадёжно. Зачем?
– Где она? Где? Где моя дочь?! Марина! Марина! Где Марина?
Злата с трудом поворачивает голову. Она не видит, а только слышит, как бьётся в истерике Белозёрова. Пытается освободиться из объятий отца. Пытается посмотреть. Пытается сесть удобнее, чтобы содранные коленки не соприкасались с песком.
– Папа... Больно. Пусти. Мне нужно помочь Марине, она вот... тут...
Отец её отпускает. Злата оглядывается, но не находит Марины. Вспоминает, что та успела вбежать в воду. Поворачивается к реке.
Раздаётся крик.
Дикий, нечеловеческий крик.
Он заглушает Белозёрову, заглушает лепет отца. Заглушает страх, который застилает глаза.
Саша кричит, обхватив голову руками.
Саша идёт в реку.
Саша пытается скинуть с себя Олега и Ярослава. Саша падает, когда его вытаскивают на берег. Сворачивается на песке, прижимая колени к груди. Закрывает руками голову. Закрывает глаза.
И замолкает.
В звенящей тишине последний раз раздаётся хохот Водяного.