Обряд. Песня русалки

Когда на пороге появился Северный с ведёрком мороженого, Марина обрадовалась. Сразу заулыбалась, даже перекатилась с пятки на носок, сдержавшись, чтобы не подпрыгнуть.

– Вы как мысли читаете, – заметила она, пропуская в дом.

Летний жар разлился по улице, кажется, ещё до того как солнце окончательно закрепилось на небосводе. Марина спала плохо. Выбившиеся из кос пряди липли ко лбу и шее, мокрое постельное бельё комкалось под спиной, давило, мешало улечься. В шесть часов проснулась мама. Начала бесплотным белым силуэтом перемещаться по комнатам, чтобы неторопливо, без шума, принять душ. Она всегда тихонько мурлыкала под нос песни, думая, что из-за двери не слышно. Потом пила кофе и слушала, как просыпаются Огни. Марина не стала ей мешать. Она не открыла глаза, когда мама, проверяя, наклонилась к ней слишком близко. Не изменила мерного спокойного дыхания, хотя как назло в носу защекотало и захотелось чихнуть. Только когда провернулся два раза ключ в двери, Марина осторожно сбросила с себя простынку, медленно, чтобы не скрипнули пружины, свесила ноги с кровати, села, вышла в коридор. Замок больше не лязгал. Мама не возвращалась.

После душа дышать стало легче, и в духоту комнаты Марина вошла даже в приподнятом настроении. А потом коридор сменился кухней, глаз выхватил на столе кружку, прикрытую запиской «Натощак!» Марина не стала читать, знала уже, что написано одно слово. Вчера оставила мама оставила такую же кружку на прикроватной тумбочке. Всю ночь во рту оставался вкус жёваной ёлки и жёлтого сока, которым они с друзьями в Дубовнике, совсем ещё маленькие, только-только приехавшие, рисовали на коже будущие знаки.

Марина залпом выпила отвар и поставила стакан у раковины, чтобы тут же забыть о нём, его содержимом и цели применения. Поэтому когда Северный вошёл кухню, бокал он увидел сразу. Покрутив в ладони, поднёс к носу и тут же отпрянул.

– Мы с друзьями, когда курить начали, ёлку жевали, чтобы родители не узнали. Такой же запах, с тех пор терпеть его не могу.

Марина подумала, что тоже не сможет терпеть. Не сможет из-за жгучего стыда перед всеми: перед мужчиной, увидевшим не только истерику матери, но и последствия, перед матерью и перед Сашей, с которым второй день не было никакой связи. Как объяснить ему, что случилось?

– Родители не узнали? – спросила Марина.

– Узнали, конечно. Виду не подали, – помолчав, спросил, – Таблетку она тебе тоже давала?

– Да.

– Тогда завтра отвар можно будет выпить один раз.

Марина закусила изнутри щёку, чтобы не заплакать. Пить придётся и завтра, и послезавтра, и всё время до отъезда в Дубовник. Так мама сказала. Потому что ведь мама не знает, как давно её дочь загуляла. Мама не знает, спасёт ли четвёртый этаж, и замок, и колдовские печати, если детишки снова захотят поиграть во взрослые чувства. Мама не верит.

– А лучше сходите к Сандре, – сказал Северный. – Отвар может навредить, если пить слишком много.

– Мама считает её ведьмой, – растерянно пробормотала Марина, хотя не собиралась говорить это вслух.

– А ты?

– Что я? Я её даже не знаю, – она подняла взгляд на Северного. Подумала, может, он мог бы её отвести, но тут же запретила себе об этом думать. – Её, кажется, не было на обряде.

Северный неопределённо усмехнулся, и Марине почему-то стало неприятно.

– Подам маме идею, – пообещал он и постучал пальцами по крышке мороженого. – Доставай ложки.

Сам же открыл верхний шкафчик с матовым стеклом, до которого Марина дотягивалась только на носочках, и достал две круглые креманки.

– Мама... – осеклась, но решила продолжить. – Мама не разрешает их доставать.

Северный удивился, покрутил креманки в руках. А когда он поднял взгляд, Марина увидела хитрую улыбку, сделавшую его удивительно молодым, почти мальчишкой, и сама заулыбалась.

– А мы ей не скажем. Уж удалить разводы со стекла мы с тобой сможем, воздушный и водный колдуны? Она и не заметит.

Решили, что не заметит мама и то, что они достали запрещённые кружки из выдвижного ящика, а не из настенного, где вся посуда была пастельных, серо-голубых оттенков – в тон кухне. Марина взяла себе жёлтую, с разноцветными смайликами, а Северный – пузатую с синими сердечками.

– В шестнадцать мы решили устроить у Серебрянки водные горки, – рассказывал он, привалившись спиной к стулу и закинув ногу на ногу. – Чуть ли ни бизнес-план придумали, уже поделили деньги, которые заработаем...

– Вы, четыре воздушных колдуна, – и водные горки?

– Ну да. Берешь, закручиваешь вот так... – он поднял ладони, будто держал невидимый шарик, потом повернул по часовой стрелке, и Марина почувствовала колебания горячего воздуха. – ...растягиваешь – и готово.

Одной рукой поддерживая колдовство, он отделил от мороженого кусочек, обсыпанный дроблённым фундуком, и поднёс к началу «трубы». Конец её, как Марина поняла по колеблющимся волосам, был в районе лица. Кусочек быстро взлетел по воздушному коридору и, всё же успевший подтаять, угодила колдуну в рот.

– Как удобно! – засмеялась Марина. – Разве так можно с людьми?

– Вопрос масштаба. Нас было четверо, нам было шестнадцать: силы много, ума мало. Вот мы и не додумались, что слух-то о горках на Серебрянке по посёлку пошёл, обычные люди тоже интересоваться начали.

– Из-за этого вы прекратили?

И снова эта хитрая, мальчишеская улыбка. Он даже зажмурился, и Марине удалось задержать взгляд на нём чуть дольше обычного. Ей так мучительно хотелось найти хоть что-то, что будет роднить его лицо с её отражением в зеркале. Но ничего не находилось.

– Нет, конечно. Какой-то раз мы даже сделали пару лишних петель в воздухе, чтобы человечек пронёсся над головой тети Есени – это Старейшина водных, которая была до Маши. Хорошо, колдун тогда свой попался, не пикнул даже. Иначе она б нам такое устроила!.. Это она пришла проверить как раз, чего мы на берегу ошиваемся.

– И долго вы этим занимались?

– Нет, совсем нет. Как раз через неделю после этого мы попались нечисти: прокатили на горках русалку. Лучше бы попались Есене... За ними Водяной выполз. Русалка сама пришла, хохотала, радовалась, но ему разве докажешь? Чуть со страху не померли...

– И что? Как вы его прогнали?

– Да ты что, «прогнали». Прогонишь его, рыбу эту приста... – он мельком бросил взгляд на Марину и осёкся. – Мы убежали. Свернули всё наше колдовство и убежали. До конца лета к речке носа не совали, так страшно было.

– А потом?

– А потом страх позабылся, завертелось всё как-то: обряды, конец школы, друзья мои разъехались, а я... – не договорил.

– А вы почему остались?

– А я с девушкой встречался, жениться хотел. Не сложилось.

Северный смотрел на Марину прямо и неотрывно. Как в тот день, когда пытался защитить от нападок матери, когда обнял в прихожей. Он смотрел, а Марине казалось, что она продолжает слышать его голос. Слов не различить, но ощущение острой, почти душащей своим теплом нежности, коснулось макушки.

Марина растерянно подумала, что это вентилятор гоняет горячей воздух.

И что глаза у Северного на самом деле не голубые, как ей казалось раньше. А светло-светло зелёные. Как у неё.

– ...ну и меня вдруг начали готовить в Старейшины. Я подумал, что это не такая уж плохая перспектива.

Он заговорил в тот момент, когда в Марине созрела уверенность, когда слово готово было сорваться с губ. Она успела ухватить его, успела запомнить. И когда он помог вымыть посуду, вернуть на места и ушёл, когда она лежала на кровати, делая вид, что дремлет и мысленно повторяла встречу раз за разом, слово сластило на губах ванильным мороженым с фундучной горчинкой.

***

Первый осуждающий взгляд Злата почувствовала, когда увязалась с Егором к Лиде: Корольки готовились восстанавливать рунный круг, и нужны были новые камни. Вне зависимости от того, кто будет чертить круг – Василиса Александровна или Ярослав, – старые камни хранили колдовство прежнего хозяина дома, с которым ни один из них справиться бы не смог.

По дороге Злата с Егором зашли в магазин.

– Какая невыносимая жара, – раздражённо пробурчал Егор и замер у порога. Кондиционер дул прямо на входную дверь.

– Простудитесь, – заметила молоденькая продавщица. – Лучше ближе к прилавку пройдите, тут тоже прохладно.

– Ещё и компания приятная, – он сделал широкий шаг вперёд, наклонился к прилавку, подперев щёку кулаком, и широко улыбнулся. – Если бы вы работали в аптеке, я бы предпочёл не выздоравливать вообще, лишь бы каждый день приходить за лекарствами.

Девушка зарделась и захихикала. Злата едва удержалась, чтобы не скривиться, – таким откровенным и наглым был этот корявый флирт. Она отвернулась к холодильнику, чтобы достать две бутылки воды, и жалела, что не может закрыть уши. И вдруг за приторными комплиментами Егора она услышала запретное слово. «Русалка». Дверца холодильника захлопнулась, и Злата обернулась. Две воздушные колдуньи, стоявшие у прилавка с мороженой рыбой, быстро опустили голову и принялись разглядывать цены.

У прилавка Егор и продавщица уже склонились друг к другу чересчур близко, разве что носами не соприкасались. Злате хотелось отвесить ему хорошенький подзатыльник, чтобы он нырнул прямо на выпуклые кнопки кассового аппарата. Вместо этого она лишь пихнула его в бок, постаравшись, чтобы локоть ударил точно под рёбра.

– Ты платишь, – буркнула, когда Егор тихо зашипел.

Из магазина вышли насупившись.

– И что за показательное выступление? – поинтересовалась Злата.

– Мешаешь мне устраивать личную жизнь и рада.

– Поругался с Катей?

– А мы и не мирились.

– Когда-нибудь ей надоест с тобой нянчиться и прощать все твои закидоны.

– Тебя не спросил.

Злате и Егору предстояло пересечь по диагонали главную площадь, пройти через небольшой парк, в глубине которого пряталось четыре невысоких, в три этажа, здания. Все они практически полностью были заселены дружной земляной общиной. Несмотря на палящее солнце, на площади было много детей. Злата только успевала пропускать велосипеды и самокаты с неаккуратными всадниками или уклоняться от мячей разных калибров.

– Сказали же по домам сидеть, – зашептал Егор. – Ничего не боятся, клуши пустоголовые.

В воздухе витали колдовские следы: среди детей явно были члены общин. Их матери-орлицы наблюдали издалека, рассевшись по лавочкам в тени.

– Надо было штрафы за появление на улице объявить, – продолжал распаляться Егор.

– А почему же не...

Мимо пронеслась светлая полоса.

Чуть выше локтя полоснуло огнём.

Из лёгких Златы разом выбило весь воздух. Она согнулась пополам, прижимая к животу локоть.

– Ты чего? – Егор присел перед ней на корточки. – Дай посмотрю.

– Идём. Скорее, идём.

Злата разогнулась с заметным усилием. Перед глазами плыло, и, сделав несколько шагов, она остановилась. Обернулась к Егору, махнула рукой как можно беспечнее.

– Слава, ну-ка иди сюда! – крикнула одна из матерей на лавочке. – Бегом!

– Аня!

– Девочки, подойдите, пожалуйста.

Матери-орлицы заголосили по очереди, и в каждом оклике слышалась опаска. Кто-то прикрывал её ласковой заботливостью, а кто-то ничего не стеснялся. И каждая – каждая – женщина смотрела на Злату.

– Русалка!

Злата едва успела отпрыгнуть, услышав не то слово, не то звук грохочущего самоката. Девочка даже не старалась объехать её. Длинные русые волосы развевались за спиной светлым облаком. Из него торчала ветка высохшей полыни, зажатая в безжалостной детской руке.

Девочка обернулась и скорчила рожицу. И едва не упала, попав колёсиком в ямку на асфальте.

– Осторожно! – воскликнула Злата, шагнула навстречу, и в голове снова зашумело.

– Нечисть поганая, – плаксиво заголосила девочка. – Не подходи! Не трогай меня!

Мама тут же подлетела к ней, грубо схватила за руку и не оглядываясь поволокла прочь.

Самокаты и велосипеды проезжали мимо. Дети смотрели на Злату испуганно, заинтересованно, зло. И неизменно уезжали прочь.

– Дай мне, пожалуйста, руку, – прошептала Злата. Боль потихоньку стихала, шум в голове таял, но она ничего не видела: слёзы застилали глаза.

Злата протянула руку.

Ладонь дрожала в воздухе.

– Так это правда? – спросил Егор.

Злата моргнула. По щекам скатилось по слезинке, и она заморгала быстрее. Когда картинка прояснилась, она увидела его лицо. Уже не злое, а серьёзное и... напуганное.

Златина рука безвольно упала вдоль тела.

– Правда, – сделал вывод Егор. – Ты и правда дочь русалки. С самого утра все треплются...

– Ну так иди и трепись со всеми, – зло бросила Злата. – Беги в магазин, расскажи продавщице, как дети запугали русалку. За такие интересные сплетни она тебе точно даст.

– За языком следи!

– А ты за поведением своим последи!

Злата сорвалась с места и побежала в противоположную сторону. Злые слёзы обжигали щёки.

– Тебя куда понесло? Остановилась! Оглохла?

Злата взмахнула рукой, проводя черту. Пробежала сквозь. Она не оборачивалась, но знала, что черта вспыхнет. И она вспыхнула, судя по грязным ругательствам за спиной.

Злата бежала, и ей казалось, что она вот-вот споткнется. Ноги не успевали за мыслью. Мысль не успевала за чувством.

Злате казалось, что всю её изнутри облили чёрной краской. Ей было горько и пусто. Она знала только одного человека, который мог рассказать о матери-русалке. Только одного человека, которому хватит мозгов, чтобы найти способ пустить слух, даже валяясь дома с температурой.

Злата хотела сделать Олегу больно. Так больно, чтобы он больше никогда не смог подойти к ней, заговорить с ней. Так больно, как ему не было даже после обряда.

***

Олег вытер со лба пот, перебросил в другую руку опустевшую лейку и пошёл к бочке, что стояла в дальнем, неприметном углу участка. Босые ноги согревала тёплая земля, и с каждым шагом тело, которое ещё ломило от недавней горячки, становилось легче.

Он закрыл глаза и прислушался. Росли и крепли в теплице огуречные лианы. На кустах помидоров тяжелели первые плоды. Где-то в земле, в рядах укропа и петрушки, с беззвучным щелчком раскрылось запоздавшее семечко. Всё вокруг дышало жизнью. Всё вокруг напиталось силой земли – густой, маслянистой и как бы сияющей изнутри.

«Варины огоньки горели бы светло-желтым», – подумал Олег.

Что-то недовольное шелохнулось в груди. Запоздалый стыд за своё поведение в горячке, этот глупейший вопрос про дружбу – так нельзя себя вести, неправильно. Наверное, поэтому она больше не приходила и даже не писала ни разу.

Олег пошевелил пальцами ног, зарываясь поглубже в маслянистую землю. В теплице наливались спелой зеленцой ранние перцы. Пройдёт время, она уйдёт вместе с горечью, уступив место красноте и сладости. Лет в десять Олег узнал, что красный, жёлтый и зелёный болгарский перцы – одно растение, их даже собирают с одного куста, просто в разное время.

Разные состояния одного и того же плода.

Разные состояния одного и того же заклятья.

Из песчинок собираются комья земли, из искр – пламя, из капель – реки, из слабых дуновений ветра разгоняется ураган.

«Полусон может стать сном», – судорожно соображал Олег, пока мыл ноги под садовым шлангом.

В своё время он всласть наигрался с многослойностью колдовства, а теперь – надо же! – забыл то, с чего всё начиналось. Заигрался в сложность. Искал что-то невероятное в том, что было самым простым.

«Сон может стать смертью. Вопрос в силе заклятья. Колдун или преследует цель, или пробует, или просто теряет контроль», – подумав недолго, Олег открыл заметки в телефоне и записал мысль одной строчкой без знаков препинания. Потом набрал номер Сандры.

На втором гудке он ощутил чужое присутствие за калиткой. Кроссовки с белой подошвой попеременно отрывались от утрамбованной земли – хозяин их нетерпеливо переминался с ноги на ногу, но почему-то не нажимал на звонок. Олег распахнул калитку раньше, чем палец успел надавить на кнопку.

– Привет, ты как? Лучше уже? – Саша протиснулся во двор. – Нужен твой совет не как крутого колдуна, а как друга.

– Не удивлён, не просто же меня, болезного, навестить ты пришёл, – Олег усмехнулся и не сдержал ехидного вопроса. – Давай, хвастайся новым кругом. Или мама не отпустила из дома, чтобы поставить?

Сашу уколола вина, но ненадолго.

– Один – один. В целом я заслужил, – согласился он и пожал протянутую Олегом руку. – Нет, правда, тебе лучше? Смотрю, ты уже при деле.

– Гораздо. Давай выкладывай, что случилось, но быстро.

– Я не вовремя?

– Пока не уверен...

В телефоне раздалось жизнерадостное «Олежа?», и Олег прижал экранчик к уху, стараясь не смотреть на удивлённое лицо Саши. Пока тот разувался в прихожей, пока сам щёлкал кнопкой чайника, хлопал дверцей холодильника, насыпал в свой стакан кофе, а в чужой наливал минералку, Олег успел кратко рассказать о догадке про полусон и поугукать в ответ.

– Ты рассказывай погромче, я пойду переоденусь. Сандра придёт через двадцать минут.

– Я с тобой, – тут же поднялся со стула Саша. – Погромче... не стоит. Это просто личное. Очень.

Олег никогда не видел, чтобы друг пунцовел так быстро и так ярко. Хотелось припомнить ему склизкие шуточки после анатомии в восьмом классе, одну из которых он умудрился ляпнуть прямо на уроке. Биологичка в отместку вызвала его отвечать параграф, который обычно не спрашивает, «потому что все стесняются», но Саша тогда нисколько не застеснялся, даже обрадовался. Смеялись все, даже биологичке пришло «надеть» маску невозмутимости, которую «приклеивают» учителя, когда очень хочется поддержать шутку, но по этическим соображениям нельзя. Зато когда Саша во всех подробностях рассказал об устройстве женской репродуктивной системы, она одобрительно хмыкнула, вывела в журнале «пятёрку» и сказала, что его будущей жене повезёт.

– Ну в общем... Марина... В смысле мы с ней... – начал Саша, усевшись на кровать. Потом пересел на стул. Потом вскочил, привалился к дверному косяку так, чтобы угол проходил ровно по позвоночнику, скрестил руки на груди – и замолчал окончательно.

– Что-то случилось на Купале? – осторожно и вместе с тем раздражённо уточнил Олег.

– Да, – Саша опустил глаза. – Всё.

Олег подумал, что понял что-то неправильно. Сделал на всякий случай вид, будто что-то искал, прежде чем закрыть дверцу шкафа, чтобы дать Саше возможность продолжить. Но тот по-прежнему молчал. Тогда Олег, стараясь не выдавать ни удивления, ни сомнения, закрыл наконец дверцу и повернулся. Он думал, что быть краснее, чем был Саша на кухне, нельзя, но оказалось, можно. Олег всё понял правильно.

– Что-то пошло не так? Кому-то не понравилось?

– Нет! В смысле... А я не знаю. Она пропала. То есть мать закрыла её дома и, кажется, отобрала телефон. Я и писал, и звонил, и уже домой ходил – меня чуть с лестницы не спустили. После Купалы мы ни разу не увиделись и не поговорили. Я не знаю... Может, она сама видеть меня не хочет? Жалеет или что-то типа того... Ещё дар этот. Я же так, по пьяни и на радостях сказал, это же предположение только. Как-то нас так обоих захватило, так всё само собой вышло...

– Стоп!

Саша замолчал. Глаза испуганно смотрели из-под отросшей волнистой чёлки.

– Я, если честно, запутался. Расскажи всё по порядку – можно без подробностей – и объясни, в чём вопрос, что от меня надо.

Саша рассказал – путанно, скомкано, иногда с трудом подбирая слова, иногда сдерживая улыбку. За рассказом они переместились на кухню. Олег слушал с чашкой кофе, внешне спокойный, но растерянный внутри. Он мог поделиться с Сашей любым рецептом любого яда, мог дать самый редкий ингредиент для зелья, мог, в конце концов, помочь с изучением его новой колдовской способности – с чем угодно, только не с отношениями. Он сам бы, скорее, обратился к другу за советом, если бы... Олег сделал глоток побольше, чтобы отвлечься на горечь.

– Я бы через балкон попробовал, но четвёртый этаж. Если только воздушных просить, но при свете дня?.. Короче, мне нужно с ней увидеться. Пусть она прогонит меня, но сама, не Белозёрова. Меня, понимаешь, неопределённость злит больше всего!

Олег хмыкнул, отыскав в себе абсолютное понимание.

Раздался дверной звонок.

– То есть нужно придумать, как попасть в крепость к принцессе? – быстро уточнил Олег.

– Да. Желательно не убивая дракона.

Олег кивнул и пошёл открывать. Сандра вошла в кухню стремительным чёрно-синим вихрем. Тут же кинулась наливать себе кофе.

– Это моя кружка, – заметил Олег и для убедительности шмыгнул носом.

– Зараза к заразе не пристаёт, – хмыкнула она, но послушно пересыпала гранулки в подставленный высокий стакан. – Привет, Саша! Как твои дела?

– Всё хорошо.

– А выглядишь так, будто не очень.

– Да вы сами выглядите так себе, – заметил Олег и отчертил под глазами полудуги.

– Фу как некрасиво! И как с тобой Солнцева дружит! Но ты прав, я не сплю с Купалы. Тут, знаете ли, такая история закрутилась... Но, может, ты поможешь нам сдвинуться с мёртвой точки.

Олег поделился своими соображениями, в том числе про полукровок, умолчав только о том, что узнал о Злате. Ему казалось, что всезнающая Сандра и сама догадывается, но пусть лучше узнает от самих Солнцевых.

– Полукровка, которая не контролирует колдовство, да такая сильная, что может убить. И появилась она – или её колдовство проснулось – примерно в то же время, когда начали впадать в полусон. Кто-нибудь помнит дату?

– Помню, что Сухопёрышкин нашел парня в лесу, – отозвался Олег. – Может, это был первый всплеск такого колдовства.

– Двадцать шестое июня.

Сандра и Олег удивлённо посмотрели на Сашу, а тот, глядя в стол, добавил:

– Я Злату тогда до дома провожал, и она сказала, что я буду проводить обряд.

– Вспомнить бы, чему ты тогда обрадовался больше, – пробормотал Олег. – Что произошло в эту дату? У кого-то из детей проявилось колдовство? Кто-то приехал? Кому-то поставили новую руну?

– Нет. И новые круги не чертили. Ну, насколько я знаю, – это означало, что ничего действительно не происходило, иначе бы Сандра об этом хотя бы слышала. – Интересная мысль про полукровок. Тогда полукровка работает в паре с нечистью?

– Видимо, да. Варя обнаружила чёрное колдовство, да и я и сам видел... – Олег вспомнил, что сказала ему Варя в купальскую ночь, и добавил задумчиво, – и вот странно: самый большой сгусток этой силы был рядом со мной, прямо там, где...

И тут Саша сильно пихнул Олега под столом. Так, что тому пришлось едва ли не прикусить язык, чтобы не ойкнуть. Сандра будто и внимания не обратила.

– Интересно... Это очень и очень интересно, – она залпом допила оставшиеся полстакана и встала так резко, что опрокинула табуретку. – Я уточню по поводу живущих в посёлке полукровок. Позвоню, если что-то узнаю. Не болей, Олежа. Ты умница.

И тут подошла к нему, обхватила рукой шею и совсем по-матерински чмокнула в лоб. У Олега перед глазами помутнело совсем как в тот раз, когда он шёл с Сухопёрышкиным из леса, и как когда выкопал руну во дворе Корольков. Мысли теряли чёткие границы и таяли, расплывались. Из киселя его выдернул оглушительный стук железа о железо и испуганные глаза Саши, который тут же метнулся к входной двери.

***

– Ты меня вообще слушаешь? – возмутилась Соня, заёрзала на стуле и, не слезая, пихнула ножкой в плечо. – И вот в этот момент появляется он, и она...

Саша лежал на полу. Ему было жарко. Слова сестры сливались в фоновый бубнёж. Ему было достаточно изредка угукать, чтобы она продолжала, болтая ногами, рисовать, пересказывать очередную серию мультфильма и не трогать его с активными играми. Ему не хотелось двигаться.

Пока он лежал, мысли в голове оседали пепельными хлопьями где-то на дне сознания, тускнели и затихали. Любое движение могло всколыхнуть их, и забег, на который уже не осталось сил, начинался снова. Не осталось сил представлять, как он осторожно обнимет Марину при встрече и они пойдут шататься по посёлку, обсуждая что-то неважное. Как вместе придут в Зелёный круг и все всё поймут без слов. Как она помирится с матерью, останется в Огнях вместе с ним. Или, наоборот, никогда больше не встретятся, не услышат голоса друг друга. Он будет бороться. Он залезет к ней на четвёртый этаж, они будут встречаться тайно, пока однажды Белозёрова не застанет их и не отправит Марину в Дубовник. А потом... Потом они будут писать друг другу письма, и однажды придёт письмо, написанное чужим почерком. Письмо придёт= от её матери с новостью о том, что Марина отравилась. А он... он утопится в Серебрянке, с которой всё началось. Или лучше тоже отравиться? Яд можно утащить у Олега. Правда, тогда Олег будет винить себя. Но на самом деле винить себя должна Белозёрова, которая заперла дочь в квартире и не хочет никого слушать.

В чувство Сашу привела отворившаяся дверь. Мать возникла на пороге в фартуке и с полотенцем в руке.

– Ну, может, хватит уже валяться? Лежит и лежит целыми днями!

– А что я должен делать?

– А что, дел в доме не хватает? Пошёл бы вон на втором этаже полы протёр, я тут зашиваюсь, а он лежит-полёживает.

– Сказала бы – протёр.

– А если не скажу, паутиной зарастёшь?

Саша едва сдержался от хлёсткого ответа. Ссора отвлекла бы от неприятных мыслей, но мать только-только остыла после испорченной обрядовой рубахи, которую вообще-то удалось отбелить и сложить на полочку с другими семейными реликвиями. Среди них была рубаха Кирилла, обожжённая Сашей палка – «первый огонь» – и уже готовилось место для бумажки или деревяшки, которую подпалит Соня, когда проснётся её колдовство.

– Или вон лучше отцу во дворе помоги. Он там всё что-то пилит-строит, сил уже никаких это «вжух-вжух» слушать.

Саша, разминая затёкшее тело, взвыл.

Из помощи отцу ничего не вышло: инструменты валились из рук, дерево оставляло в пальцах занозы, и, когда отпиленный от бруска кусок упал на ногу отца, он с криками о безрукости младшего сын («а вот Кирилл в твоём возрасте...») отправил Сашу к маме на кухню. В дом тот не вернулся: выскользнул за скрипучую калитку, попутно отмечая, что пора бы её смазать. Только дойдя до дороги, он отправил родителям сообщение, что ушёл гулять, но переживать нечего. И отключил телефон.

Саша знал, куда приведут его ноги, и назло пошёл в другую сторону. В той другой стороне был дом Олега, и, откуда-то из глубин памяти выудив воспоминание о его плохом самочувствии на Обряде, Саша решил убить двух зайцев. Только у калитки он вспомнил, что не взял даже фруктов в гостинец. Но когда открыл Олег в своей привычной торопливой собранности, пусть и немного помятый и потный, сомнений не осталось. Это был обычный Олег из той, докупальской, жизни, с которым можно было поделиться всем и который поможет, даже если не знает как.

– То есть нужно придумать, как попасть в крепость к принцессе? – даже улыбаться захотелось от такого сравнения. Ведь если он принц, Марина – принцесса, то Белозёрова – дракон. Только не «классический» европейский с ломаной чешуёй, кожаными крыльями и огненными всполохами из пасти – с ними-то Саша справился бы на раз-два, – а китайский, изящный, обманчиво красивый и опасный в своей неизвестности.

Появление Сандры смущало – такого в прошлой жизни точно не было. Но после разговора у фонтана, лёгкого признания и понимающей грусти в её глазах Саша даже был рад её видеть. Их с Олегом разговор о колдовстве и полукровках утомлял и потихоньку начинал раздражать. Он пришёл говорить совсем о другом. От нечего делать Саша начал чертить на салфетке линии и круги.

– И вот странно: самый большой сгусток этой силы был рядом со мной прямо там...

Прошло мгновение между тем, как Саша узнал в своём рисунке крылья из дома Сухопёрышкина и понял, что подобное колдовство чувствовал в лианах Сандры, и ощутимым пинком под колено, от которого у Олега из-за очков чуть искры не посыпались. Он хотел рассказать сразу, едва закроется калитка. Если Сухопёрышкин был связан с полукровками – а такой вывод Саша сделал из неоконченной фразы Олега, – то Сандра имела к этому точно такое же отношение.

– Вот какой ты друг, да? Вот как обещания свои держишь! «Я никому не скажу, могла даже не просить об этом» – трепло!

Златин голос раздался гораздо раньше, чем он успел перепрыгнуть через порог и увидеть её. Её, заплаканную, растрёпанную, огненную в беспомощной ярости. Она била кулаками по воздуху, обращалась то к окну, за которым пряталась комната Олега, то к мастерской, то просто в воздух, но неизменно громко.

– Ты придурок, Опёнкин! Какой же ты!..

Олег выскочил на улицу на секунду позже самого Саши.

– Что случилось? Злата, успокойся!..

– Что случилось? А пойдём со мной на площадь, посмотришь, как люди от меня шарахаются!.. Как на меня дети с полынью кидаются!

– Злата, ты думаешь, что я... я рассказал кому-то?

Олег попытался дотронуться до неё, но Злата с гулким хлопком ударила его по рукам. Она заливалась слезами. Ей не хватало воздуха, и через фразу, злую и визгливую, она хрипло давилась им, не успевая вдохнуть.

– Злата, я бы никогда...

– Ты врёшь!

Саша не верил глазам. Всё в этой сцене казалось неправильным. Злата и Олег никогда не ругались. Олег никогда не выглядел таким растерянным и нелепым – круглые очки вот-вот упадут с носа. Злата никогда не билась в такой неистовой истерике, даже ругаясь с отцом, даже у воды. И не было за калиткой Сандры, которая продолжала стоять и слушать. Саша отчётливо видел её водное колдовство.

– Ненавижу тебя! Ненавижу-ненавижу-ненавижу!

Визг переходил в хрип.

Очки упали на плитку.

Саша понял, что нужно действовать. Решительно открыл калитку – Сандра отшатнулась, усмехнулась и зашагала-таки прочь. Саша проводил её недолгим взглядом, закрыл калитку и прочертил огненное кольцо, усиливая руны Опёнкинского круга. И услышал заветные слова – уже не крик, а ледяной шёпот:

– Хорошо, что не получилось с обрядом. Заслужил.

Если бы не пришлось прогонять Сандру, если бы не потратил секунду на круг, если бы, если бы... Саша мог успеть предотвратить ссору. Но он не успел.

– Да как же ты достала! – заговорил Олег быстро, чётко и зло. – Чуть что, ты бежишь ко мне: Олег, поделись домашкой; Олег, а есть такое зелье, а есть сякое зелье; «Ой, как же папа достал со своими страхами»; Олег, мне нужно к реке, пошли, а то я боюсь; Олег, я случайно колдовала на глазах людей, папа убьёт. Приходишь со своими истериками – и все всё бросить должны. Десять лет ты носилась со своей страшной-страшной тайной, билась в конвульсиях, стоило к воде подвести, а оказалось-то!..

Он замолк. Саша поймал на себе недовольный подслеповатый взгляд.

– Вам нужно спокойно поговорить, – Саша подошёл к Злате сзади, положил руки на плечи. – Может, вы друг друга не так поняли. Что случилось? Я сам никак не разберусь...

– О, спроси у этого всезнайки, он с удовольствием расскажет! – Злата скинула его руки.

– Я не говорил никому – ни Гвоздикину, ни кому-либо ещё. Чего ты на меня накинулась? Хорошо подумай, кому ещё сказала? Кто знает?

– Никто! Никто, кроме тебя, отца и Сухопёрышкина с Сандрой, и... – она запнулась.

– И Королька, – не вопрос, а утверждение. В голосе Олега сквозил такой яд, что впору было разливать по склянкам из мастерской. – Ему ты сказала, конечно. Мы-то кто, просто друзья детства. А он у нас прынц на белом морском коньке, ему, конечно же, можно доверять!

– Какой же ты идиот! Он тут вообще ни при чём!

– Да вы мне расскажете, что случилось?! – гаркнул Саша, перекрикивая обоих.

– Давай, рассказывай, – глядя в глаза Олега, сказала Злата. – Давай-давай, я разрешаю.

Олег скрестил руки на груди. Заговорил, не отводя от пылающей фигуры Златы невидящего взгляда:

– Мама Златы – русалка. Поэтому Водяной считает Злату своей собственностью и хочет забрать её себе на дно. Кажется, об этом узнали в посёлке, поэтому теперь Злата ищет, у кого самый длинный язык. А ещё Злата влюбилась, поэтому она готова сразу обвинить старых друзей, которых сто лет знает, а не своего любимого Королька.

Саша снова не мог двигаться. Пустота, зародившаяся в животе, разрослась, охватив всё тело ознобом. Ему захотелось, чтобы его обняли. Обнял кто-то надёжный и тёплый, кто скажет, что всё будет хорошо, так убедительно, что Саша поверит. Потому что сейчас впереди была только темнота. Ничего хорошего. Ничего «как раньше».

– Всё хорошо, – попытался уговорить себя сам. – Это ведь не страшно, что ты полукровка. Даже прикольно...

Из темноты выныривали картинки – назойливые, как мухи, яркие, как мультики по детским каналам. Злата с Корольком приходит в Зелёный круг. Злата с Корольком идут в сторону его дома. Злату с Корольком обсуждают родители, услышавшие, что их поймали где-то в лесу в грозу. Злата с Корольком проводят вместе Купалу, к ней он рвётся из заточения... Злата с Корольком, Злата с Корольком, везде с Корольком.

А раньше Злата была с ними. И Саша не смог удержаться от негромкого вопроса:

– Но ему ты рассказала раньше, чем нам? Как-то это... – он не смог подобрать слова. Ему не хотелось обижать Злату сильнее, распалять её истерику заново. Чем больше он пытался оставаться спокойным, тем больше становилась пустота внутри, тем быстрее её холод заменялся кипящей лавой.

Замолчали. Злата вся как-то сжалась. Она теперь плакала беззвучно, но обнять её Саше больше не хотелось. Он вообще не чувствовал её тепла – ни колдовского, ни человеческого. Она шмыгала носом, у неё сильно опухли веки, и ему вдруг стало противно.

Олег поднял очки.

– Мы всё ещё друзья? – спросил и надел очки на нос. Одно стёклышко оказалось разбито. – Мы всё ещё друзья, Злата?

По щекам побежали новые паутинки слёз. Капелька за капелькой, поменьше, побольше. Сжатые губы дрожали вместе с мокрым подбородком. Злата ничего не сказала. Ушла, хлопнув железной калиткой.

– Нельзя ходить по одному, – вспомнил Саша негромко.

– Иди, попробуй проводить. Будет сто тридцать шестая неудачная попытка.

Саша пробовать больше не собирался.

***

– Иди отдыхай, дальше-то мы сами, – сказала бабушка, и в этот раз Ярослав с удовольствием послушался. Он поставил лопату к стенке крыльца, схватил с верёвки полотенце и провёл по шее. Пот лил ручьём. Хотя физическая сила, в отличие от магической, восстановилась, лунки для рун дались с большим трудом. Его так и не допустили к созданию нового защитного круга: ждать, пока вернётся море в его вены, было нельзя. Единственное, чем он мог помочь, – это работать лопатой, будто по периметру двора вдруг решил посадить кустики картошки.

Ярослав сел на крыльцо, опрокинул в себя полкружки ледяной воды, которую, видимо, вынесла заранее бабушка. Поставил рядом. Не глядя, будто мимолётно, провёл ладонью над водой. Она не отозвалась. Разрешил себе посмотреть: магией пользоваться проще, когда смотришь, но так делают только дети. В этот раз ему не под силу даже маленькое заклятье.

Постучали в калитку. Ярослав пошёл открывать. Остановился за несколько шагов, закрыл глаза и сосредоточился. Пытался найти в воздухе крупицы магии и опознать гостя. Пусто.

– Держи, – Егор сунул Ярославу холщовый мешочек с круглыми камушками и пошёл прочь, но, не сделав и пяти шагов, вернулся, – Злата пришла?

– Да.

Пришла зарёванная и дрожащая, не способная связать и двух слов. Прогнала отца. Прогнала бабушку. Прогнала даже самого Ярослава, из-за чего его кольнула тоненькая обида.

– Ладно.

Егор ушёл, Ярослав отдал заготовки для рун бабушке, вернулся к крыльцу. Завибрировал телефон. Сообщение от Олега – без приветствия, вежливых вопросов о делах и самочувствии: «Злата дома?». Едва успел ответить, как рядом приземлился Никита Михайлович. Ярослав посмотрел на него искоса. В бороде запутались зелёные зёрнышки и стебельки.

– Вы решили подменить Лешего?

Никита Михайлович смерил его недоумённым взглядом. А когда Ярослав указал на подбородок, посмеиваясь, запустил в жёсткий волос растопыренную пятерню.

– Решил, называется, былинку пожевать за работой. Сбрить её к анчуткиным рогам.

– Зачем отращивали?

– Для солидности. Я ж Старейшиной стал рано, надо было пару годков себе накинуть.

Интересно, а отец в роли Морского царя тоже пытается накинуть годков? Отращивает бороду из водорослей, рисует морщины илом, опирается на трость из кораллов? Или силы проклятья достаточно, чтобы не делать вид, чтобы тебя уважали – или боялись – просто так?

– Ты знаешь, что с нашей золотой девочкой случилось?

Ярослав спрятал лицо за телефоном. «Нашей». Так и сказал: «нашей девочкой».

– Поругалась с Олегом и Гвоздикиным. Злата решила, что Олег рассказал всем про её маму, и Злату... – он нахмурился, вглядываясь в буквы на голубом фоне. – Теперь на неё... косо смотрят.

Никита Михайлович вздохнул. Этот вздох – тяжёлый, усталый, замученный даже – прибавлял возраста похлеще любой бороды.

– Спасибо, Ярик, – он похлопал Ярослава по плечу и поднялся. – Но кто на самом деле растрепал, Олег не знает?

– Нет.

– Разберусь. Спасибо, – и он ушёл в дом.

Ярослав смотрел, как розовеет небо, слушал, как несмело подают голоса сверчки и лягушки, неизвестно откуда взявшиеся в их дворе ещё в начале лета, вдыхал по-прежнему душный, пыльный, но уже остывающий к ночи воздух. Иногда опускал глаза и смотрел на руки. Из-под закатанного рукава выглядывала первая руна Леля, пунктирно он уже видел очертания следующих кругов. Их пересекает выпуклая вена. Неправильная, идущая почти наискосок. Все руны будут ей перечёркнуты. Не будет идеального круга: ничего идеального в мире, даже в магическом – тем более магическом – не бывает.

Сбылся страшный сон Златы: все узнали, что она полукровка. Олег, идеальный и всезнающий Олег, который зельем пытался сгладить любые выпуклости на своей судьбе, провалил Обряд. И сам Ярослав столкнулся с тем, чего боялся больше всего, – лишился магии, которая оберегала его от проклятья. Лишился главной своей силы, главного своего щита.

И все остались живы.

Не перевернулся мир, и ни море, ни река не вышли из берегов. Никто, кроме героев своих маленьких трагедий, этих самых трагедий и не заметил. Тем более раз на фоне есть беда пострашнее.

Ярослав пристально изучал свои ладони, словно пытался найти в них что-то, что могло подчинить непослушную воду. Провёл рукой над стаканом. Вода плеснулась о прозрачные стенки.

Зажёгся экран телефона, над сообщением Олега высветилось новое: «Как ты?» Ярослав перевернул телефон и отвернулся к стакану. Что рассказать маме, чтобы не жаловаться? Что рассказать, чтобы не расстроить? Может ли она вообще радоваться чему-то теперь? А может, и ему радоваться нельзя? Нельзя залихватски прыгать через забор, гулять по берегу со Златой, переговариваться со Старейшинами, нарываясь на наказания, которые всё равно больше злят, чем расстраивают. Теперь правду об отце, за которой он так гонялся, которой так жаждал, услышать было страшно.

Вода в стакане оставалась неподвижной, сколько Ярослав ни водил над ней руками.

***

Саша покорно плёлся вслед за отцом по стремительно темнеющим улицам. Болела голова то ли из-за державшейся который день жары, то ли из-за пустоты внутри, которая свернулась в плотный комок, застряла где-то в горле и норовила выплеснуться наружу слезами. Саша запрещал себе плакать. Поражался, почему ссора – вообще-то обыкновенное явление в любой дружбе – так сильно его тронула. Мысленно благодарил отца, что тот, выслушав, похлопал по спине, сказал несколько фраз и отстал.

– Всё будет хорошо. Дружбе нужны испытания, от них она крепнет или разрушается. А если чему-то суждено разрушиться, никакими заклинаниями не склеишь.

Саша кивал, искренне соглашался, но не мог перестать думать, как так всё вышло. Когда между ними прошла та трещина, которая привела к расколу: с приездом Марины, Ярослава? Или, может, она была с самого начала, потому что и секрет у Златы был всегда?

Они дружили вчетвером: Саша, Олег, Злата и её секрет – и это никому никогда не мешало. Совсем малышами, лет в шесть-семь, они донимали расспросами, но быстро отвлекались на игрушки и новые заклинания, а потом привыкли, потеряли интерес, стали гораздо ближе, чем пропасть, куда могла поместиться какая-то тайна.

Налетел холодный ветер, и Саша даже успел поёжиться, прежде чем понял, что так ощущается колдовство. Навстречу им шёл, засунув руки в карманы джинсов, Северный.

– Привет, поболтаем? – спросил он, приблизившись.

Саша кивнул. У отца как раз зазвонил телефон, и он отошёл в сторону.

– Это по поводу Марины.

Северного Саша опасался: никому из взрослых он не попадался так часто, когда уходил с уроков. При этом старейшина редко рассказывал о прогулах родителям и только смотрел вот так, как сейчас, улыбался, а глаза оставались кусочками камня.

– Она переживает, что не может связаться с тобой. У неё телефон отобрали, даже позвонить не может.

– Да, я знаю, – Саша нахмурился и скрестил руки на груди. В сказке про принцессу, рыцаря и дракона места для ещё одного героя не было, – А вы при чём?

– А я твоя фея-крёстная, – хмыкнул, повторяя Сашин жест, Северный.

Саше очень хотелось сказать, что Северный походил, скорее, на серого волка – непонятно, поможет или сожрёт с потрохами. Сдержался, но, кажется, смотрел слишком выразительно, потому что старейшина запрокинул голову и тихонько завыл.

– Ладно, на фею я правда мало похож. Но желания исполнять умею, – он оглянулся на отца Саши, который уже перешёл к прощаниям, и быстро заговорил. Глаза его бегали из стороны в сторону. – Завтра, если встанешь пораньше и придёшь к фонтану, часам к семи, а лучше к половине седьмого – только так, чтобы тебя не видела Маша, – то я смогу тебя провести. Придёшь?

Саша не верил Северному. Он вообще появился в этой истории непонятно откуда, вёл себя странно, но...

– Приду.

– Тогда до встречи.

Отец сказал завершающее «Пока, сынок», но ещё держал телефон у уха.

– Подождите! Почему вы решили помочь?

Отец приближался. Саша уже чувствовал спиной его огонь, согревающий ледяной воздух, и злился, потому что Северный молчал.

– Я отчасти... виноват перед вами. Пытаюсь исправить один из своих многочисленных косяков.

Чёрный комок пустоты в голове заледенел. Саша понял.

– Вы рассказали Белозёровой? Зачем?! – сказал даже слишком громко.

Ответа он не дождался. Улыбка Северного стала грустной, такой же, как глаза. И его облик вдруг стал целостным – обликом самого печального человека на всём колдовском свете.

На мгновение внутри Саши не осталось даже злости.

– Всё нормально? Чего Игорь хотел? – спросил отец.

– Так, посочувствовал, что церемонию с рунами отложили.