Не все коту масленица.
Виктор взял под мышку подушку и в сопровождении Маккачина направился в комнату Юри. С момента приезда им так и не удалось нормально поговорить. Несмотря на все попытки Виктора Юри, как назло, был по дому неконтактен – на вопросы не отвечал, а от прикосновений так вообще шарахался. Странно, если учесть тот факт, что до этого в сети они свободно общались. Правда, оба о своей личной жизни там особо не распространялись, и теперь Виктору не терпелось заполнить этот пробел и узнать как можно больше о Юри.
Если бы дело было в России, то развязать язык застенчивому подопечному было бы проще простого, посидев с ним вечерком на кухне за рюмкой чая. Однако тут их вряд ли пустят на кухню, где Хироко-сан готовила еду не только для членов семьи, но и для немногочисленных постояльцев Ю-топии, а общий зал, где им подавали ужин, не располагал к задушевным беседам, ведь там не представлялось возможным остаться с глазу на глаз. Однако Виктор не унывал. Он решил, что надо просто сразу перейти ко второму этапу, обычно следующему за традиционными русскими ночными посиделками на кухне, - долгим задушевным разговорам в темноте спальни.
Юри ещё не пришёл в себя после того, как увидел Виктора голым в онсэне и осознал, что всё это время под видом безвестного Михаила с ним переписывался сам Никифоров. Ему стало очень стыдно за то, что он писал о Викторе. Другой человек на месте Никифорова наверняка бы обиделся за то, что ему перемывают кости, но Виктор вместо этого приехал к нему в гости и остался, чтобы тренировать его. Всё это до сих пор не укладывалось в голове Юри. Он поднёс ладони к пылающим щекам, вспомнив недавнюю сцену в комнате, которую выделили Виктору.
В последнее время Юри предпочитал виртуальное общение. Потому что там он мог быть не застенчивым фигуристом средней руки, а кем-то иным. Потому что в любой момент можно было без каких бы то ни было извинений и объяснений выйти из сети, если разговор заходил не в ту степь. Мало ли что могло случиться со связью, например, отключился интернет, завис комп или человеку вдруг срочно понадобилось выйти в реал. Правда, при разговорах с Михаилом у Юри никогда не возникало такого желания. А вот из-за Виктора, постоянно нарушавшего все мыслимые и немыслимые границы личного пространства, ему довольно скоро захотелось уйти из реала в сеть или на худой конец просто в свой внутренний космос. Однако это было бы невежливо по отношению к гостю.
Юри допускал, что, может быть, он всё неправильно понял, и Виктор вовсе не пытался с ним флиртовать, или у Никифорова это происходило на уровне условных рефлексов из-за инстинктивного желания нравиться. Зачем? Ведь от него и так все писают кипятком, стоит лишь тряхнуть чёлкой и подмигнуть. Тем более, зачем ему флиртовать с ничем не примечательным японским фигуристом, который того и гляди перейдёт в весовую категорию борцов сумо? Как бы то ни было, лукавые взгляды голубых глаз и чересчур откровенные прикосновения привели Юри в неописуемое волнение. Вопросы, которые задавал ему Виктор, были чересчур личными. Разве можно было что-то ответить, когда сердце колотилось так, словно он собирался выпрыгнуть из самолёта без парашюта. А когда Виктор взял его за подбородок и заглянул в глаза, Юри почувствовал себя кроликом, которого вот-вот проглотит удав. Было ужасно неловко, немного страшно, и вместе с тем хотелось, чтобы Виктор как можно дольше не отпускал его. Всё это было ужасно неправильно. Негоже испытывать такие чувства к своему тренеру, причём к мужчине-тренеру, пусть тот и красив, как дюжина греческих богов вместе взятых. Особенно дико было вдруг оказаться объектом его интереса после того, как десять лет разве что не молился на плакаты с его изображением. С трудом разорвав зрительный контакт, Юри буркнул что-то односложное и бросился прочь от этого ходячего искушения в наброшенной на голое тело юкате, поминутно сползающей с плеча. И вот теперь, лёжа на кровати в своей комнате, он пытался разобраться с обуревавшими его чувствами. Получалось из рук вон плохо. Виктор-человек, Виктор-кумир и Виктор-друг никак не хотели объединяться в единое целое. Внезапно раздался стук в дверь и голос Никифорова:
- Юри, давай спать вместе. Я так мало о тебе знаю.
«Ох, мамочки! Это он в каком смысле?» – переполошился Юри, и, чтобы не спалиться, стал срывать со стен плакаты с изображениями Виктора. Не хотелось, чтобы тот принял его за очередного так и не вышедшего из детства фаната.
К счастью, его кумир был настолько утомлён длительным перелётом и расслаблен тёплой водой из чудесных источников, что не имел в виду ничего иного, кроме совместного отхода ко сну под аккомпанемент храпа Маккачина. Что поделаешь, пёс уже далеко не молод. Как гостеприимный хозяин Юри постелил себе на полу, намереваясь уложить Виктора на свою кровать, но тот сказал, что не хочет причинять такие неудобства и расположился на импровизированной лёжке из брошенного на пол футона. Юри юркнул под одеяло и прикинулся мёртвым. Так что пришлось с удовольствием растянувшемуся на жёстком полу Виктору тихо сам с собою вести беседу.
На следующий день Юри ждало разочарование: Виктор дал понять, что таким поросятам нельзя выходить на каток, не рискуя проломить лёд. Так и сказал, мол, не начнёшь кататься, Кацуки, пока не вернёшь себе такую же форму, какая у тебя была на прошлогоднем Финале Кубка Мира. Юри удивился, как Виктор сумел запомнить его, увидев лишь мельком, да и то издалека. Однако возражать не стал, ведь он и сам себе не нравился с этим брюшком и упадническим настроением, из-за которого, собственно он его и наел.
К концу недели Виктор загонял его так, что к вечеру Юри плёлся домой, высунув язык, как Маккачин, и мгновенно засыпал, едва стоило голове коснуться подушки. Бег по пересечённой местности, предписанные Никифоровым упражнения для всех групп мышц в тренажёрном зале и занятия в балетной студии Минако отнимали все силы. В желудке предательски урчало, когда на ужин Виктор с аппетитом трескал кацудон, а Юри приходилось довольствоваться отварными овощами и салатом из морской капусты. Ну, где справедливость? Никифоров жрал, как не в себя, даже на ночь, и при этом нисколько не поправлялся, а Юри приходилось морить себя голодом и бегать, как заяц, чтобы избавиться от лишних килограммов. «Не в коня корм», – как-то бросил Виктор загадочную фразу, объясняя сей странный феномен.
Хоть Кацуки и чувствовал себя порой загнанной лошадью, но ему нравилось, как меняется его тело. Собственное отражение в зеркале больше не вызывало желания отвести взгляд, напротив, побуждало пристальнее всмотреться в глаза, в глубине которых появилось нечто новое. Внутри, грозя разорвать грудную клетку, разрасталось ощущение счастья. Только позволь себе раскрыть рот, как оно выплеснется наружу. Юри опасался того, что может за этим последовать, и потому молчал. И без того ему казалось, что все вокруг замечают, что он до неприличия счастлив. Счастлив тем, что в качестве поощрения за свои старания регулярно получал в подарок улыбку Виктора, похожую на ласковое прикосновение весеннего солнышка. Счастлив, что сам словно бы становится выше, красивее, увереннее в себе, стремясь дотянуться до него.
Лишь одно омрачало эту радость – Юри был уверен, что Виктор слишком хорош для него. Поэтому и не позволял себе предаваться несбыточным мечтаниям, а Виктору не давал проникнуть к себе в душу, опасаясь, что тот разочаруется и уедет домой. Но Виктор продолжал приставать к нему с расспросами, не понимая, что Юри быстро уставал от общения и для восстановления душевных сил нуждался в одиночестве столь же сильно, как другие страдали от него.
Виктор не понимал, почему, пытаясь установить доверительные отношения с Юри, раз за разом наталкивался на отчуждение. Ему нравилось чувствовать себя эдаким Пигмалионом, однако хотелось бы получить в ответ не только сдержанные изъявления благодарности от своей Галатеи, но и хоть какие-то проявления симпатии. Однако при любой попытке установить более доверительные отношения Юри по-прежнему уползал в раковину и захлопывал створки. Порой Виктора поражало его умение делать морду кирпичом, особенно после всех его художеств в Сочи.
Не успел Юри свыкнуться с постоянным присутствием Никифорова, как из далекой России прибыл еще один незваный гость, соседство с которым оказалось гораздо менее приятным. Дебют малолетнего хулигана Юрия Плисецкого в Хасецу начался с дружеского пинка под зад Юри, за которым последовало высказывание претензий. Похоже, пацан явился сюда за тем, чтобы спустить Кацуки с небес на землю, и это ему прекрасно удавалось. Плисецкий хотел, чтобы Виктор вернулся в Россию и поставил ему программу, он обвинял Юри в том, что тот присвоил его. В любой другой ситуации Юри наверняка стушевался бы, но дело касалось Никифорова, и он не собирался уступать его этому нахалюге. Только не сейчас, когда он только почувствовал вкус счастья и поверил в свои силы. А это значило, что ему нужно было превзойти Юрия в исполнении короткой программы, поставленной для них Виктором. Задача не из легких, особенно если учесть его эмоциональную нестабильность в ответственных ситуациях, постоянные провокации со стороны мелкого и проблемы с приземлением прыжков.
Однако была во всём этом и положительная сторона – часть внимания и кипучей энергии Виктора была теперь направлена на Юрио, и Юри внезапно почувствовал, что ему не достаёт всего того, что раньше так смущало его, что ему хочется, чтобы Виктор был сосредоточен только на нём.
Виктору тоже было несладко. Каждый день наблюдать в онсене аппетитную задницу Юри, и не сметь, как бы случайно, прикоснуться к ней в присутствии мелкого. Вот уж не думал, что ему придётся сосать лапу в Хасецу, а попал в такое положение, что хоть на свои плакаты, вывалившиеся однажды из шкафа Юри, дрочи. Но разве так делают порядочные тренеры? Хорошие тренеры мотивируют своих спортсменов, и Виктор тоже пытался делать это, как мог, - решил устроить между Юриками соревнование. Кто ж знал, что разыгрывать эти двое будут его, словно бесприданницу Ларису из одноимённой пьесы. Нет, Никифоров, тебе явно сперма в голову стукнула, если в неё приходят такие сравнения. Нужно срочно лечить её проверенным русским народным средством – алкоголем. Конечно, местное саке не идёт ни в какое сравнение с водкой, но за неимением лучшего сгодится и оно, и Минако-сенсей в качестве собутыльника, судя по тому, как она периодически выпивала с тренером (чокаясь с бутылкой сакэ) и начинала говорить за жизнь. Может, хоть у неё удастся выведать, есть ли кто-нибудь у Юри, и начать действовать сообразно полученной информации.