Не святые

Грейвс не соврал. С ним и правда интересно проводить время. После того первого ужина, на который я все же пошла, подумав немного и решив, что а чего я собственно теряю, у нас даже установилась традиция – ужинать вместе. Иногда к нам присоединяется Кениг. С этой громадиной я тоже немного подружилась, хоть в основном мы все же друг друга раздражаем. А вот с Филом легко. С ним можно говорить часами об искусстве, о книгах, или о спорте. Да вообще о чем угодно. И он не злится, когда я задаю миллион глупых вопросов, и даже разрешает мне немного ему помогать с работой в галерее. Хоть эта помощь и состоит в основном в составлении каталогов, но это то, что мне нравится. Я по крайней мере не скучаю, и не маюсь без дела, как в особняке у уродов.

О них, кстати Филлип мне мало что рассказывает. А прошло уже почти две недели с моего побега, и я страшусь этого затишья перед бурей. Как-то все слишком спокойно. Не верю, что Райли просто решил отойти в сторону, когда по его высокомерному эго прошлись грязной обувью.

На днях должна приехать Эмми. Варгас наконец-то вернулся в город, и я просто места себе не нахожу от волнения в ожидании встречи с подругой. Поэтому решаю выйти в сад и порисовать немного пейзажи, чтобы успокоить шалящие нервы. Надеваю свободные светло-синие джинсы и белую блузку и затягиваю волосы в короткий пучок на затылке, чтобы не лезли в глаза. Влезаю в кеды и, подхватив коробку с мольбертом и красками, спускаюсь на первый этаж. Неудобная зараза квадратная, углы впиваются в ребра, из рук выскальзывает.

Пока добираюсь до задней двери и выхожу на терассу, даже запыхиваюсь. Останавливаюсь отдышаться и любуюсь открывшейся красотой. Сад у Грейвса конечно шикарный. Он цветущий и буйный, заполненный многообразием растений и кажется на первый взгляд заброшенным, словно кто-то взял кусочек дикой природы и позволил ей расти и развиваться так, как она хочет. Садовник Филлипа точно мастер своего дела. Потому что создать вот такое ощущение небрежности и естественности при четко прослеживаемой ухоженности – это очень непросто. Медуницы, герани и тимьян соседствуют с шалфеем, вероникой и дельфиниумами. Дорожки из песчаника покрыты мхом и стелющимися травами. Здесь есть несколько арок и беседка, увитые клематисом, лимонником и жимолостью, и даже небольшой ручей. А также, как и перед домом, множество роз. Розы везде. Плетутся по деревянным решеткам, окружают скамейки и небольшой фонтан посреди территории, растут вдоль невысоких каменных ограждений и рокариев. А совсем уж вдали перед высоким забором, окружающим поместье, можно увидеть насаждения лип и кленов.

В общем, сад великолепен, и я очень хочу его нарисовать. Поэтому устраиваюсь у фонтана, раскладывая кисти и приступая к смешиванию красок. Цвета ложатся на холст хаотичными мазками, и я настолько увлекаюсь, что полностью выпадаю из реальности наверное часа на два как минимум. Отрываюсь от дела только когда начинает ломить спину и выпрямляюсь, потягиваясь из стороны в сторону всем телом.

Кенига замечаю еще издали. Идет от деревьев в свободной серой майке и таких же спортивных штанах, играя на солнце литыми мускулами, поблескивающими от пота. Понимаю, что он наверное бегал. Часто видела за это время из окна комнаты, как он возвращался с пробежки утром, а иногда и по вечерам. Наверное физические упражнения помогают ему проветриться и прочистить мозги. Жаль только, что тряпку свою эту с лица никогда не снимает, а ему в ней должно быть очень жарко. Странный он все же. Даже за ужином в этой маске сидит, просовывая вилки под ткань. Я бы давно разодрала ее от неудобства, а ему хоть бы что.

— Hallo, knallhart. (Привет, злючка) — хмыкает, приближаясь ко мне и наклоняется над фонтаном, смачивая в нем руки.

Запускает ладони под футболку на голове, проводя ими по лицу, и удовлетворенно вздыхает.

— Привет, громадина, — отвечаю и слышу, как фыркает.

Ну "hallo" то понятно по контексту, а вот эти его непонятные эпитеты доводят меня до белого каления. Вот точно начну записывать, и посмотрю потом в словаре, как переводится. И огрею этим же словарем по самодовольной голове, чтоб знал, как обзываться. Потому что ну не милашкой же в самом деле меня величает.

Хмурюсь, когда умащивает задницу на каменном парапете, окружающем чашу с водой, и подставляет спину холодным брызгам. Слышу довольное урчание и прищуриваюсь.

— Ну и с чего ты тут уселся? Ты мне свет закрываешь.

— Охлаждаюсь. — тянет спокойно, жмурясь на солнышке и даже и не думая сдвигаться.

Ну и ладно, не хочу с ним спорить, тем более устала творить на сегодня. Пристраиваюсь на скамейке чуть сбоку, опираясь руками на сиденье позади себя.

— Кениг, а ты давно Грейвса знаешь? — спрашиваю спустя несколько минут, и великан приоткрывает один небесно-голубой глаз и косит им на меня. Даже поспорить готова, что он блондин под этой тряпкой. У темноволосых редко такие ярчайшие радужки бывают.

— Давно. — отвечает односложно, а я выгибаю бровь. 

За это время поняла, что он не очень любит рассказывать о себе. Да и вообще немногословный. Мне только колкости постоянно отпускает, видимо мой дурацкий характер хорошенько так давит на его кнопки.

— Давно это сколько? — уточняю, и громадина полу раздраженно, полу весело вздыхает, зачерпывая воды и брызгая ею в меня. 

Взвизгиваю, вот же дурак скалообразный.

— Тебе минуты не посчитать? — вопрошает, удовлетворившись моим мокрым лицом, которое я вытираю рукавом.

— Меня устроит количество лет хотя бы.

— Около десяти.

Ничего себе. Я даже губу закусываю от озвученной цифры.

— Я служил в спецназе. В штурмовом отряде. Попал в плен. Группа Грейвса меня вытащила. — продолжает неожиданное откровение Кениг, и я впадаю в ступор.

— Какая группа? — округляю глаза, таращась на него.

— У него частная военная компания. — смотрит на меня весело. Забавляю его своими эмоциями. Не зря мне Газ говорил, что у меня сразу на лице все читается. — Но в последнее время он туда почти не вникает. Там Ортега рулит.

Не знаю, кто такой Ортега, да и спрашивать не хочу. А вот про то, что Фил связан с военным делом даже подумать не могла. Он весь такой из себя бизнесмен и аристократ. Вот скорее бы Кенига представила с гранатометом наперевес, ему бы пошло. Хотя в штурмовых отрядах по-моему винтовки или автоматы.

— Кениг, а почему я от него энергетики не чувствую? — запинаюсь, улавливая на себе колкий взгляд. — Что? Ну это правда странно.

— А почему у самого Грейвса не спросишь, kleine? (Малышка) 

— Да иди ты... — чувствую, что краснею. Ну правда, не хватало мне еще у Филлипа про его сущность узнавать, чтобы уже без вариантов понял, что я им интересуюсь. И так дрожу каждый раз и мурашки ловлю, когда он на меня смотрит.

— Он потомственный. — выдает здоровяк то, что еще больше запутывает меня.

— Чего?

— Потомственный альфа. В его роду несколько поколений подряд рождались альфы. Поэтому он сильнее. И сдержаннее. На него не влияют так значительно инстинкты. И он очень хорошо умеет контролировать свою энергетику.

— И поэтому у него радужки светятся?

— Нет, не поэтому.

— А почему?

Закатывает глаза раздраженно. Понимаю его прекрасно, он и так уже исчерпал тут со мной свой годовой лимит слов. Но я ж теперь не отстану, мне теперь до жути интересно. Видит это в моем лице, наверное выгляжу сейчас, как фокстерьер, вцепившийся в лису. Качает головой.

— А вот это и правда спросишь у него сама. Если захочешь. — прерывает разговор, легко спрыгивая с мраморной плоскости, на которой сидит.

Понимаю, что настаивать бессмысленно и тоже поднимаюсь, начиная собирать инструменты в коробку и смотря, как закидывает руки за голову, играя рельефными мускулами.

— Кениг, Фил мне не говорит... Слышно что-то о Райли и МакТавише?

— Так сильно хочешь вернуться к старой жизни, kleine Maus? (маленькая мышка) В крошечную уютную квартирку на окраине города. К шестидневной рабочей неделе.

Глупо наверное выгляжу в его глазах. Да и плевать, пусть думает, что пожелает. Ведь хочу же я наверное забыть обо всем этом, как о страшном сне и вернутся домой. Хочу же, правда?

— А ты бы не хотел? — дергаю металлические трубки, откручивая удерживающие их крепления.

— Не волнуйся. — вздыхает, не отвечая прямо на мой вопрос, и помогает мне запихнуть мольберт в коробку. — Им пизда в любом случае. Грейвс их уничтожит. Он уже забирает понемногу их влияние. Откусывает по чуть чуть от их бизнеса. Они давно нарывались, а благодаря тебе их теперь очень легко достать.

— Благодаря мне? Ты бредишь... Я ничего такого не сделала...

— Да нихуя. Они подмяли под себя столько территории только потому, что держались вместе. А теперь грызутся между собой, как бешеные псины. Стали слабыми, и по отдельности их легко сломить. В городе они не останутся это точно. Если вообще останутся. — Мрачно хмыкает, не оставляя сомнений в интерпретации его последних слов. Слушаю его, затягивая ремни на этюднике, и Кениг вздыхает, отбирая его у меня и запихивая подмышку. Вот у него он как папка тонкая смотрится, а я его еле тащила.

— Ты бы знала, что творилось у них в доме после того, как Грейвс тебя забрал. Они почти разорвали друг друга, и до сих пор собачатся. Из-за тебя.

— А вы откуда это знаете? — впитываю эту новую информацию, пока шагаем сквозь цветущие клумбы к дому.

Значит у меня все таки получилось их рассорить. Я смогла. Я не зря переступала через себя. Их жизни рушатся, и от осознания этого внутри меня расползается мрачное удовлетворение. Хочу знать, что они на дне полностью сломанные и сокрушенные. Именно там, где им и место.

Заходим в дом, и Кениг коротко смеется, смотря на меня с высоты своего роста и забавляясь моим кровожадным выражением.

— Поверь мне, у нас много источников. Сведения всегда можно получить, если знаешь, где искать. Вот, например, о том, что Райли практически полностью разгромил два этажа в их особняке, нам рассказал храбрый парнишка, которого одна глупенькая отчаянная омега спасла от избиения, ввязавшись в конфликт с бетами.

— Сам ты глупенький. — чувствую, что мое лицо расплывается в довольной улыбке, и практически взлетаю вверх по лестнице, как на крыльях.

— Коробку свою забери. — ржет за спиной, не спеша подниматься за мной. — Я тебе что, носильщик?

— Не ной. Тебе полезны физические нагрузки. Насыщают мозг кислородом.

Захлопываю за собой дверь своей комнаты, падая на кровать и раскидывая руки в стороны. Может быть этот мир и не обречен, если люди в нем помнят добро.