Не святые

Он делает то, что обещал. Я наверное дура, потому что до последнего надеюсь на какое-то избавление. Хоть и понимаю, что спасения мне ждать неоткуда, но мозг отказывается верить в то, что вот сейчас меня изнасилуют и растопчут.

Альфы молчат все время, пока мы едем. Сероглазый смотрит в окно, барабаня длинными пальцами по колену. Блондин буквально трахает меня взглядом, от чего мой затылок немеет, и я чувствую горечь во рту, как будто долго рвала желчью. Машины сворачивают с основной трассы. Центр города и небоскребы остаются позади. Я понимаю, что мы в элитном районе, где живут исключительно альфы. Одинокие роскошные особняки на огромных территориях, окруженных парковыми зонами и высокими заборами – эти уроды очень ценят приватность и простор.

Из-за болезненного сосущего ощущения в районе солнечного сплетения не могу сосредоточится на проносящемся мимо пейзаже. Хоть бы дорогу запомнить по которой едем... Да зачем? Как будто у меня есть шанс выбраться из этого живой и вернуться назад. 

Немного прихожу в себя только когда проезжаем через массивные кованые ворота. Джипы, в которых ехали беты поворачивают направо к длинным строениям, виднеющимся вдалеке, больше похожим на ангары. Наш едет прямо и тормозит у трехэтажного дома. Все свободное пространство от ворот до здания засажено вековыми елями. Они окружают особняк плотным кольцом, за исключением лишь широкой полосы зеленого газона, опоясывающего коробку из стекла и бетона.

Наверное нанимали какого-то супер крутого архитектора, чтобы построить это совершенство из плавных черных линий, перемежающихся зеркальными полосами окон и вставками натурального дерева.

Land Rover останавливается, и я вздрагиваю, когда Гоуст, так кажется называл его тот другой, начинает двигаться. Думаю, что он снова попробует меня придушить, или вытащит за шкирку из машины, но он молча выходит и, хлопнув дверью, идет по гравийной дорожке к дому. Соуп покидает внедорожник следом за ним, и через мгновение дверь рядом со мной распахивается, я вижу его мускулистый торс и протянутую ко мне руку. Сглатываю, отодвигаясь по сиденью назад вглубь салона, и слышу раздраженный вздох.

— Не делай ситуацию еще более сложной, чем она есть, маленькая кукла.

Его голос мягче, чем у блондина, но я все равно чувствую дрожь в позвоночнике. От страха – я была бы идиоткой, если сказала бы, что не боюсь их, – и от несправедливости ситуации. Они распоряжаются мной, как вещью. Так, словно моя жизнь и мои желания и ломаного гроша не стоят. Я всегда знала, как устроен наш мир, но знать и прочувствовать на себе – это разные вещи. И сейчас меня буквально разрывает изнутри от острой безысходности. От понимания, что впереди меня, вероятно, ждет ад. И поэтому вопреки логике, подсказывающей его не злить, продолжаю отползать от него, пока он недовольно не рыкает, наклоняясь и хватая меня за предплечье. Стальные глаза замораживают меня стынущим холодом. Пальцы альфы сжимаются на моей коже и буквально выдергивают меня из машины так легко, будто я для него ничего не вешу.

Я спотыкаюсь, инстинктивно хочу схватиться за него, но тут же осаживаю себя и, пошатнувшись, лечу вниз, коленями на гравий. Острые камешки даже сквозь ткань джинсов впиваются в кожу. В глазах темнеет от резкой боли, шиплю, сдирая об угловатые обломки щебня еще и ладони. 

— Блять... — слышу его сдавленное сквозь зубы, и он подхватывает меня за плечи, поднимая с земли.

Его ноздри расширяются. Понимаю, что чует кровь. Ощупывает взглядом с ног до головы, приподнимает мой подбородок пальцем, смотря в глаза, которые невольно наполнились слезами — от боли и от обиды. Стискивает челюсти, что-то мелькает в серебряных радужках. Снисхождение или жалость... Очень странное, не свойственное альфам.

— Сильно ударилась? — спрашивает, и я давлю желание фыркнуть и съязвить что-то в ответ. 

Типо того, что вы уроды, похитили меня с целью мучить, а ты переживаешь о моих ушибленных коленках. Странный альфа, определенно более спокойный, чем блондин, и я думаю, чем это может мне помочь. Молчу, не отвечая на вопрос, и он снова вздыхает, сжимая пальцы на моем запястье.

— Идем.

Шагаю за ним, как собачка на поводке. Израненную кожу щипает, словно иголками колет, и я морщусь, замечая, как следит за мной, скосив глаза вниз.

— Как тебя зовут? — снова вопрос, и я теряю выдержку.

Зачем он это делает? Зачем хочет показать, что может быть человечным?

— Отпусти меня, пожалуйста. — упираюсь ногами, не давая затащить себя на лестницу, ведущую к основательной металлической черной двери. — Пожалуйста, пожалуйста, я тебя очень прошу, отпусти.

Не понимаю, почему вообще говорю это. Слова льются потоком, как и слезы из глаз. Осознаю, что могу скатиться в истерику. Он резко мотает головой, словно отгоняет надоедливое насекомое. Хватает за плечи, встряхивая так, что у меня клацают челюсти.

— Не сопротивляйся, — говорит медленно, наклонившись почти вплотную к моему лицу. — И все пройдет... терпимо.

Кусаю губы, чувствуя соль и металлический привкус крови. Сознание словно в вакуум погружается. Все звуки доносятся как сквозь толщу воды.

Зрение расфокусировано. Наверное так физически проявляется шок. Соуп смотрит на меня еще мгновение, а потом внезапно поднимает вверх, взявшись руками за талию, и закидывает к себе на плечо.

— Слишком долго думаешь, кукла. — легко взбегает по ступенькам.

Широкая ладонь сжимается на моей ягодице, и я взбрыкиваю ногами, которые он тут же придавливает другой рукой, открыв перед этим дверь. Заходит в дом, из своего положения я вижу только серую мраморную плитку на полу и кусочек белых стен. Он шагает вглубь дома, свернув пару раз, и плитка сменяется паркетом из дерева, а я слышу ненавистный голос, от которого меня выворачивает.

— Развлекаешься, Соуп? Какой прекрасный вид. — и другая безжалостная рука с силой шлепает меня по ягодице, заставляя взвизгнуть.

— Вид что надо, ощущения еще лучше, — вибрация в груди сероглазого, когда он тихо фыркает, отвечая Гоусту, отдается по всему моему телу.

— Уроды... — мычу, потому что от висения вниз головой начинает кружится голова.

Настолько сильно, что когда меня спускают на пол, ставя на ноги, я пошатываюсь и невольно хватаюсь за ткань пиджака Соупа. Он придерживает меня за талию рукой, убирая пряди волос от моего лица, а я тяжело дышу, пока перед глазами расплываются радужные круги. Сквозь дымку успеваю охватить высокие – до потолка – панорамные окна, светлый интерьер в скандинавском стиле, несколько темно-синих диванов, черные металлические полки на стенах, уставленные замысловатыми статуэтками, и огромный камин, сейчас пустующий без огня.

— Я звонил Макарову насчет предателя. — выдает черепастый, дергая меня на себя.

На нем по прежнему маска, которую он похоже не снимает даже дома, но он сбросил пиджак, и белая хлопковая рубашка натягивается на груди, очерчивая литые мускулы, от которых меня пробирает озноб. Понимаю, что он легко может сломать меня одним движением. Убить за секунду, даже не напрягая рельефные бицепсы. Упираюсь ладонями в крепкий торс, даже бью, пытаясь отодвинуться, но он не обращает внимания, как будто мои шлепки для него совершенно неощутимы.

— Хорошо. — Соуп прослеживает взглядом, как блондин притягивает меня к себе, впиваясь пальцами в мои бедра. — Нужно съездить на совет, когда разберемся...

— Потом. — тот перебивает, продолжая меня тискать. — Время заявить права на то, что принадлежит нам.

Гоуст зацепляет пальцами низ моей толстовки, тянет ее вверх, снимая с меня через голову, и я пользуюсь тем, что он перестает держать меня на мгновение. Отскакиваю в сторону, останавливаясь за спинкой ближайшего дивана. Тяжело дышу от страха и подступающей паники, видя, как впиваются взглядами в мою грудь, обтянутую тонкой серой футболкой. Впервые в жизни жалею, что не ношу лифчики. Раньше не видела необходимости, потому что бюст не то, чтобы выдающийся – второго размера. Да и никто до этого не стягивал с меня одежду без моего разрешения. Но сейчас чувствую долбанное отчаяние, когда смотрю, как буквально пожирают глазами округлости груди.

— Классные сиськи, — губы Гоуста изгибаются в довольной улыбке.

— Пошел нахрен, — шепчу, сжимая пальцы на жаккардовой обивке дивана.

— И что я тебе говорил про твой грязный рот? — он хмыкает, делая ко мне шаг.

Движение неуловимое, смазанное. Я не успеваю отреагировать.

Он хватает меня, сразу же потянув за волосы и, когда моя голова запрокидывается вверх, накрывает мои губы грубым поцелуем, не пытаясь быть нежным. Его губы терзают мои до мучительного онемения. Одновременно с этим он сдавливает ладонью мою грудь. Больно, и я мычу в его рот, извиваясь и пиная его ногой.

— Умолкни, а то минетом не отделаешься, — рычит он, встряхивая меня и продолжая целовать.

Ненависть во мне выходит на первый план, затмевая страх, и я кусаю его за губу. Стискиваю зубы так сильно, как только могу, чувствуя солоновато-вязкий вкус его крови.

— Вот именно этот огонь в тебе сводит меня с ума. И еще твой чертов запах. — блондин ухмыляется, и его пальцы сжимаются на моем горле.

Не так крепко как в первый раз, не для того, чтобы придушить, но я все равно хватаюсь за его запястье, стараясь оттащить от себя.

— Вы бракованные какие-то! — ору, напрягая шею, хоть кожу и жжет от того, как его пальцы при этом давят на нее. — Нет у меня запаха! Я не омега!

— Я не знаю, какой долбоеб с купленным дипломом проводил твои тесты, но поверь мне, ты омега.

Он склоняется ко мне, почти касаясь своим носом моего. Вижу яркие золотистые искры в его глазах, как у волка медовых.

— Что вы тогда за альфы такие? — шепчу, цепляясь за его руку. — Альфа должен оберегать омегу, это инстинкты.

— Инстинкты? — бросает взгляд на Соупа, и оба смеются. — Мы идеальны, детка, без всяких блядских инстинктов. Сильные, доминирующие, неудержимые. Поэтому хватит говорить. Почему бы тебе для разнообразия не использовать эти красивые губы не для пиздежа, а для моего члена?

Его ладони ложатся на мои плечи, словно бетонной плитой придавливая, и толкают меня на колени перед ним. Спазм сдавливает мне горло, не давая вдохнуть. 

Я отшатываюсь от него, глаза снова наполняются слезами. Обхватываю руками ноги сероглазого, который стоит рядом.

— Пожалуйста, — захлебываюсь, прижимаясь лбом к ткани его брюк. Умоляю его о помощи, потому что видела это странное добро в его глазах. — Не разрешай ему, пожалуйста.

— Успокойся, кукла. — тихо говорит он, приседая рядом и беря мое лицо в ладони. Его большой палец ласкающе проходится по моей щеке, стирая слезинку, — Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-нибудь слишком ужасное. — его губы практически прижимаются к моему уху, когда он продолжает. — Но ты и сама знаешь, что альфам иногда нужно освобождение.

— Почему бы тебе не перестать играть в спасителя, брат, и не пойти нахуй? — рычание Гоуста над нами заставляет Соупа усмехнуться и закатить глаза. — Я хочу провести время с нашей маленькой омегой. 

— Под провести время ты имеешь ввиду выебать? — темноволосый хмыкает, вставая и оставляя меня сидеть на полу.

— Просто нахуй иди.

Последние слова янтарноглазого не могут заглушить звяканье ремня, и я разворачиваюсь, чтобы отползти, но он снова наматывает мои волосы на руку и возвращает лицом к нему, удерживая на месте. Я вижу перед собой его возбужденный вставший член. Толстый, я бы не смогла его ладонью обхватить, увитый переплетением вен и с каплей предъэякулята на головке.

— Рот широко, — командует он, толкая мою голову вперед.

— Нет! Я не буду! — ору, извиваясь и не обращая внимания на боль от вырванных волос, которые он выдирает, потому что я изо всех сил мотаю головой.

— Бросаешь мне вызов? Как я на это надеялся. — он поднимает руку и бьет меня по лицу наотмашь. Слышу звонкий шлепок, щека горит, и я на мгновение теряю концентрацию, оглушенная болью.

— Я покажу тебе, кто здесь главный. Видишь, детка, как бы ты не сопротивлялась, ты принадлежишь мне. И я тебя сломаю.

Толкается бедрами вперед, головка члена упирается в мои губы. Я сдавленно мычу, не могу отвернуться, потому что хватает за подбородок. Нажимает пальцами на щеки не сдерживая силу. Не могу выдержать невыносимо болезненного давления, мышцы поддаются его желанию. Всовывает член мне в рот, как только размыкаю губы. Пряно-мускусный вкус расползается на языке. Выгибаюсь и дергаюсь, упираясь руками в его бедра, потому что сразу заходит на всю немаленькую длину, вставляя в горло, которое сжимается и горит от нестерпимо резкого проникновения. В полной мере ощущаю рвотный рефлекс, от которого темнеет в глазах.

Он не обращает внимания на те звуки, какие я издаю от того, что давлюсь его членом, к которым добавляется еще и мокрое хлюпанье из-за обильно выделяющейся слюны, стекающей из уголков моего рта на шею. Продолжает трахать, не давая приспособиться, жестко врезается, держа за волосы и направляя мою голову так, как ему хочется. Вперед, до предела, пока не уткнусь носом в его лобок, потом замирает на мгновение, кайфуя от пульсации моего горла, массирующего его плоть. И медленно назад, пока мои губы не скользнут по головке.

Обмякаю от нехватки кислорода. Хочу сопротивляться, бью его кулаками по ногам, но удары становятся все более слабыми, потому что с каждым безжалостным толчком я все больше приближаюсь к потере сознания. Наверное он это понимает, потому что вытаскивает полностью, давая вдохнуть.

Хватаю воздух с хрипом, жадно, понимая теперь, что чувствуют люди которые умирают от удушья. Легкие горят и грудная клетка словно тисками сжата. Не вижу ничего, все расплывается перед глазами от слез.

— Хорошая шлюшка, — шипит Гоуст, еще сильнее сжимая мои волосы и снова входя в мой рот.

Его толчки теперь более отрывистые. Ему нравится моя боль, нравится принуждать. Он стонет сквозь зубы, запрокидывая голову вверх. Бедра двигаются все быстрее, вгоняя член в мой рот. И я ощущаю гребанное облегчение, когда наконец чувствую, как его ствол становится еще тверже и подрагивает, приближаясь к оргазму. Он входит глубоко, хватая мою голову двумя руками, и его сперма наполняет мое горло.

Горячая, густая и ее так много, что даже когда он не отстраняется, заставляя глотать, она все равно выходит наружу, липкими струйками стекая по подбородку.

Гоуст удовлетворенно выдыхает. Его пальцы ласкающе проходятся по моим волосам, и он отпускает, позволяя мне отодвинуться. Опираюсь руками об пол, чувствую морозное онемение, сковавшее тело от длительной асфиксии, или, что более вероятно, от того, что он только что со мной сделал.

— Запомни, детка, — я поднимаю на него глаза и вижу, как он пресыщенно улыбается. — Твои желания не имеют значения. Я здесь главный, и важно только мое удовольствие. Так что забудь любые мысли о свободе, или о том, как вырваться от нас. Ты застряла с нами навсегда.