Преследуя Дашу

Неизвестный: Ты такая красивая, когда спишь.

Мое сердце падает, когда я читаю это сообщение.

Я уже знала, что эта идиотка была в моем доме, по розе на моей тумбочке, но ее отсутствие стыда приводит меня в ярость. Я чувствую, как кровь приливает к моим щекам, когда ярость и смущение поднимаются внутри меня.

Прошлой ночью меня вырубило, и я ненавижу, что пока я мирно спала, девушка стояла надо мной, наблюдала и просто была уродкой природы. Эта мысль посылает холодные мурашки по моему позвоночнику.

После того как Макс испортил нам ужин, мы с Дайей чувствовали себя на грани — настроение испортилось. Мы боролись с этим чувством, ходя по барам. Мы выбирали случайные напитки из меню друг для друга, и к концу вечера мы оба были изрядно пьяные.

Я старалась не думать о Максе всю ночь, но его угрозы все равно не давали мне покоя. Они задерживались на задворках моего сознания, напоминая о себе, когда у меня была минутка, чтобы подумать.

И лучше не стало.

Я провела весь день, пытаясь писать, но мне едва удалось написать более тысячи слов. Я уже давно сдалась и ушла в свою комнату смотреть бездумный телевизор.

Я: Ты будешь выглядеть красиво после того, как я тебя зарежу.

Я даже не знаю, почему я ей отвечаю. Я должна остановиться и сообщить об этом в полицию. Они подумают, что я ее раздражаю.

Господи, я и правда ее раздражаю.

Но после угрозы Макса мне не нужно больше причин, чтобы вызвать у него подозрения, сообщив о преследователе. И для тех, кого я уже завела после исчезновения Арча, надеюсь, они тоже пропали.

Никогда не думала, что буду желать исчезновения единственной улики против моей тени, но угроза Макса, как ни странно, пугает меня больше.

Может быть, я обманываю себя ложным чувством безопасности в отношении первого. Она напугала меня до смерти, но она не была склонна причинить мне физическую боль. На самом деле, она делала прямо противоположное, и от этого знания меня тошнит.

Макс, с другой стороны, я знаю, что причинит мне боль.

Неизвестный: Оружия тебе было недостаточно? Интересно.

Я опускаю телефон на кровать, а затем голову на руки. Но потом моя голова поднимается, когда я напоминаю себе, что эта сука смотрела, как я сплю прошлой ночью. Это значит, что она снова проникнула в мой дом.

Вся кровь в моих щеках приливает к лицу, когда я понимаю, что она могла быть в моем доме еще до того, как я легла спать.

Именно так она поступила в прошлый раз, и я была совершенно не в себе прошлой ночью. Я знаю, что немного почитала дневник Джиджи, но не думаю, что запомнила хоть одно слово из прочитанного.

Мой взгляд притягивается к дверцам шкафа, как магнит к холодильнику. Это большой шкаф с двумя дверцами, которые раздвигаются. Мои глаза истончаются, сужаются на крошечной щели между ними.

Мое тело движется на автопилоте. Я вскакиваю с кровати и бросаюсь к двери шкафа, прежде чем успеваю все обдумать. Я понятия не имею, что я буду делать, если она будет стоять там.

Наверное, обделаюсь.

Я распахиваю дверцы и замираю, когда передо мной оказывается лишь слишком много одежды, которую я не ношу.

Здесь ей негде спрятаться. Это не глубокий шкаф, и уж точно не достаточно большой, чтобы спрятать девушку ростом шесть футов с лишним дюймов. Мои руки все равно рылись в одежде, ища ее. И даже когда я убеждаюсь, что ее там нет, я пялюсь сильнее, сметая одежду в сторону с нарастающей агрессией.

Возьми себя в руки, Даша. Как будто ты хочешь, чтобы она была там.

Я вздыхаю и отворачиваюсь, прилив адреналина ослабевает. В этой комнате ей больше негде спрятаться. Какой бы огромной ни была комната, это открытая концепция с минимальным количеством мебели.
Теперь я чувствую себя просто идиоткой.

Я плюхаюсь на кровать, скрещиваю ноги, глядя на свой телефон, словно это мышеловка с большим куском сыра. Гурманский копченый сыр гауда, если быть точной.

Телефон загорается от входящего сообщения, вибрация кровати поднимается прямо по моим ногам.

Я выхватываю его. Я чертовски люблю сыр гауда, черт побери.

Неизвестный: Увидимся вечером, мышонок.

Я рычу.

Я: Около моего дома, и желательно в наручниках.

Неизвестный: Тебе не нужен полицейский, чтобы надеть на меня наручники, детка. Я позволю тебе делать со мной все, что захочешь.

У меня будет сердечный приступ от того, в каком сильном направлении мчится моя кровь. Моя киска пульсирует от незаконной мысли о ней, прикованной наручниками к моей кровати, ухмылка на ее лице, капающая грехом. И эти чертовы непохожие глаза, смотрящие на меня так, как она смотрела, когда трахала меня своим пистолетом. Как будто я маленькая мышка, которую она хочет сожрать, застрявшая в ловушке, с сыром гауда, наполнящим мои щеки.

Блять.

Мои руки трясутся, когда я пытаюсь выкинуть эту мысль из головы. Но она закрепилась, и я не могу ее выкинуть.

Я выпрямляю ноги, сжимая бедра вместе. Но это не облегчает ни постоянную пульсацию между моими сжатыми бедрами, ни влажность, скопившуюся между ними.

Мое сердце бешено колотится, когда еще одно сообщение вибрирует на моем телефоне.

Я не хочу смотреть, но у меня нет никакого гребаного самоконтроля.

Неизвестный: Ты играешь с собой, маленькая мышка? Ласкаешь свою сладкую маленькую киску, думая о том, что я прикована наручниками к твоей кровати?

Я: Ты отвратительна.

Но именно это я и начала делать. Как только я прочла эти слова, она словно овладела моим телом, чтобы сделать именно то, о чем она просила. Моя рука пробралась в трусики, палец нежно поглаживал мой набухший клитор. Даже когда я писала свой язвительный ответ.

На мне только длинная футболка и удобное нижнее белье.

Под тонким хлопком я чувствую себя голой и обнаженной. Когда мои ноги начинают подкашиваться, я вырываю руку, словно коснулась раскаленной печи, шипя на собственную глупость.

Неизвестный: А ты лгунья.

Я: Блять. Отвали.

Неизвестный: В следующий раз, когда ты скажешь мне «отвали», твой клитор окажется между моих зубов.

Я резко втягиваю губу, потрясенная ее наглостью. Чистой наглостью, которой обладает этот человек. И в то же время так же возбуждена.

Я сжимаю руку вокруг телефона, ненавидя себя все больше и больше по мере продолжения разговора.

Мои пальцы дергаются от желания снова сказать ей, чтобы она отвалила. Эта дура, наверное, даже не знает, насколько я оппозиционна.

Скажи мне не делать что-то, и я захочу сделать это еще больше.

А с такой угрозой я так чертовски соблазнительна. Я чувствую, как мое сердце снова колотится в груди, ударяясь о грудную клетку, пока мой большой палец проводит по буквам.

Я смотрю на два слова на экране, мой большой палец завис над кнопкой «Отправить». Моя тень доказала, что выполняет свои угрозы.

Так почему же я так сильно хочу это сделать? Кто подстрекает своего гребаного преследователя? Да еще и чтобы он положил рот на их киску, не меньше.

Я бросаю телефон, как только мой большой палец скользит по кнопке. Сообщение исчезает, и я понимаю, что только что сделала что-то идиотское.

Черт, черт, черт.

Моя голова снова лежит на руках, пальцы крепко сжимают волосы, пока я не чувствую, как пряди натягиваются, и крошечные уколы боли следуют за ними.

Пинг.

Мышцы внутри моей грудной клетки вырываются на свободу и поднимаются к горлу.

Я не могу смотреть. Я резко встаю, беспокойство охватывает мои нервы, почти до конвульсий. Мне нужно… что-то сделать. Отвлечься.

Выхватив телефон, я спешу по коридору, спускаюсь по скрипучей деревянной лестнице и иду на кухню.

Здесь темно. Жутко. Но мое упрямство не позволяет мне включить свет.

Пинг.

Шатаясь, я наливаю два пальца дедушкиного виски в стакан. А потом поднимаю графин, отмечая, как мало осталось.

Засранка.

Я выпиваю алкоголь одним глотком. Вкус дымный, с нотками цитрусовых. Он обжигает сходу, превращая внутренности моего тела в инферно.

Как будто я и так не горю.

Налив себе еще два пальца и выпив их, я набираюсь смелости и смотрю на свой телефон.

Неизвестный: О, маленькая мышка. Не могу дождаться, когда съем тебя. От тебя ничего не останется, когда я закончу.

Проклятье.

Дрожь пробегает по моему телу, и я роняю телефон. Он громко стукается об остров, нарушая застоявшийся воздух.

— Боже? Почему ты меня ненавидишь? — спрашиваю я вслух, и мой голос гулко отдается в пустом воздухе.

Конечно, он не отвечает мне. Он никогда не отвечает. Я даже не разговариваю с Богом. Я говорю с собой и с призраками в этом доме.

Даже они не ответят мне.

К черту. Я иду спать.

Я взбегаю по лестнице, выключаю телевизор и забираюсь обратно в кровать, подключаю телефон к зарядному устройству, а затем накидываю одеяло на голову.

Здесь, под кроватью, монстры меня не достанут. Я в безопасности. Неприкосновенна.

Я игнорирую пульсацию между ног и закрываю глаза, желая уснуть.

И несмотря на беспорядочные мысли, проносящиеся в голове, мне удается погрузиться в беспокойный сон. Я ворочаюсь и ворочаюсь, одеяло согревает мое тело, но мое подсознание не позволяет одеялу уйти за пределы моих глаз.

Где-то посреди ночи я чувствую, когда шершавая плоть скользит по моим рукам. Мое подсознание медленно начинает отходить от моих снов, но ощущение такое, будто я нахожусь под тяжелым туманом.

Что-то шершавое скользит по одному запястью, заставляя меня еще больше погрузиться в сознание. Когда я чувствую, как грубая текстура затягивается вокруг другого запястья, я наконец-то начинаю возвращаться в реальность. Окружающая обстановка наплывает на меня, и даже в полусонном состоянии я понимаю, что что-то не так.

Мое лицо напряжено, а тело обнажено.

Я чувствую, как одеяло сползает по моей груди, по животу и бедрам. Когда прохладный воздух оседает, стягивая мои соски в острые бутоны, я резко просыпаюсь.

Мои глаза широко раскрываются, а дыхание застревает в горле, когда я вижу темную фигуру, устроившуюся между моих ног. Сразу же я впадаю в панику. Сердце бешено колотится, адреналин зашкаливает.

Я хочу закричать, но что-то сжимает мой рот. Мои глаза округляются, когда я понимаю, что мой рот заклеен скотчем.

Сразу несколько осознаний обрушиваются на меня. Мои руки подняты вверх и привязаны толстыми веревками к изголовью кровати. Я дергаюсь, отчаянно пытаясь вытащить запястья из петель, но безуспешно.
Я изо всех сил сопротивляюсь, но мое тело может двигаться только так. Толстые бедра крепко держат меня, а мой преследователь возвышается надо мной, ее лицо скрыто тенью.

Я продолжаю бороться с веревкой, но добиваюсь лишь того, что натираю кожу.

— Что я тебе говорила, маленькая мышка? — спрашивает она, ее глубокий голос едва превышает шепот. Я даже не обращаю на нее внимания, мой панический взгляд приклеен к веревкам, которые делают меня совершенно беспомощной.

К черту то, что она мне сказала.

— Отпусти меня! — кричу я под лентой, но слова звучат приглушенно и неразличимо.

Она кладет руки мне на бедра и грубо прижимает меня к кровати. Электрические разряды пробегают от ее кожи к моей, и от этого ощущения я дрожу под ее мозолистыми руками.

Паника посылает мой разум в полный штопор. Я больше не могу мыслить рационально. Мое тело переходит в режим выживания, и я изо всех сил сопротивляюсь ее захвату.

Но это бесполезно. Она слишком большая. Слишком тяжелая. Слишком, блять, внушительная.

Я кричу от разочарования, пытаясь оттолкнуть ее. Она смеется над моей попыткой, и от ее внушительного звука веселья у меня по позвоночнику пробегает лед.

Я не двигаюсь, пыхтя и отдуваясь от ленты. Мои волосы в беспорядке, несколько прядей разметались по лицу и мешают мне видеть ее.

Не то чтобы я особенно хотела видеть его лицо. Это проклятое оружие.

Она аккуратно убирает пряди с моего лица, в ее прикосновении чувствуется нежность.

— Удивительно, что ты еще не поняла, что я всегда выполняю свои угрозы, — шепчет она.

— Блять. Отвали! — кричу я, как можно четче выговаривая слова под скотчем. Они приглушены, но она все равно услышала мои слова громко и четко.

Она грубо берет мое лицо в руку и прижимает свое лицо к моему. Мятное дыхание и нотки дыма омывают меня.

— Продолжай злить меня, Дашуль. Мне нравится причинять тебе боль. Твой плач — музыка для моих ушей.

Я борюсь с ней, приглушенные ругательства вылетают из моего заклеенного рта.

Еще одна усмешка достигает моих ушей.

— Ты была очень плохой девочкой, маленькая мышка, — произносит она, ее глубокий тенор вибрирует в горле. — И мне нравится показывать тебе, что случается с плохими девочками.

Пот выступает на моей линии волос и стекает по спине. Я все еще в панике — буквально трясусь от страха.

Но я понятия не имею, как, черт возьми, мне от нее убежать. Слезы наворачиваются на глаза, когда я понимаю, что не смогу.

Ее прежние слова пробиваются сквозь панику. Ты не сможешь убежать от меня.

Ее мозолистые пальцы поднимают мою футболку, обнажая черные кружевные трусики и плоский живот. Я не вижу их, но чувствую, как ее глаза пожирают меня. Она продолжает поднимать футболку, пока мои груди не оказываются обнаженными.

Я слышу резкий вдох, выдающий ее желание. Мои соски сжаты в твердые пики. Но задница растрескалась, если она думает, что это из-за нее.

— Ты абсолютно изысканна, — рычит она, ее руки благоговейно скользят по моему животу. По исчезающим следам, которые она нанесла мне четыре ночи назад.

— Блять. Отвали, — снова рычу я.

— Не возражай, если я это сделаю, — говорит она мне, ее голос окрашен желанием и предвкушением.

Мои глаза округляются, когда ее пальцы проникают под пояс моего нижнего белья, дразня мою чувствительную кожу и предупреждая меня о ее намерениях. Я подавляю дрожь, решив сохранить достоинство, даже когда она одним движением стягивает их до колен.

Я возобновляю борьбу, резко бью ее ногами и наношу хороший удар ногой в грудь. Она выдерживает удар, отталкивается и посылает болезненные волны по моей ноге.

Это ошеломляет меня достаточно надолго, чтобы она смогла спустить мои трусики вниз по ногам. Вместо того чтобы выбросить мои трусики, она собирает их в клубок и засовывает в карман.

О… это отвратительно!

Я рычу в глубине груди и снова отчаянно бьюсь об нее ногами. Я использую обе ноги, вкладывая в них всю силу. Она выхватывает обе, прежде чем они успевают дотронуться ее лица.

Проклятье.

Я извиваюсь, приподнимая верхнюю половину своего тела в процессе борьбы.

Быстро она обхватывает руками обе лодыжки, избегая удара ногой по лицу. А затем она раздвигает мои ноги, прижав мои колени к кровати и обнажая мою киску.

То, что казалось вечностью, заняло всего пятнадцать секунд.

Я заставляю себя не двигаться, моя грудь дико вздымается. Если я продолжу выгибаться, я только подставлю свою киску прямо под ее глупое лицо. А этой засранке это очень понравится.

Ярость, не похожая ни на что, что я когда-либо чувствовала, захлестывает меня, заменяя страх и беспомощность. Я кричу под скотчем, яростно ругая и проклиная ее, пока ее глаза пожирают просторы моего центра.

Лунный свет не дает достаточно света, чтобы она могла разглядеть многое, но для нее это не имеет значения. Она уже видела это раньше.

Она глубоко вдыхает.

— Черт, ты пахнешь так же, как я помню. Так чертовски сладко.

Она наклоняется и нежно целует мою тазовую кость. Я выгибаю спину, вдавливая свое тело глубже в матрас и отдаляясь от ее поцелуя. Я резко выдыхаю через нос, подражая разъяренному быку.

Ненависть к себе борется с ненавистью к ней. Я сделала это с собой. Я знаю, что сделала. Я спровоцировала ее, надавила на нее, когда она предупреждала меня о том, что произойдет.

Это не имело значения. Я была слишком чертовски глупа и упряма. Слишком под кайфом от того больного возбуждения, от которого я никак не могу насытиться.

Она схватила меня за бедра и грубо дернула вниз, затягивая путы на моих запястьях и давая ей полный доступ к моей киске.

Еще один нежный поцелуй, на дюйм выше моего клитора. Я не могу остановить хныканье, которое вырывается из моего рта, прилипшего к скотчу, как и мои губы.

Но лента не маскирует звук, как она маскирует мои слова. Я чувствую, как она делает паузу, а затем улыбается, касаясь моей кожи.

Я вздрагиваю от ее прикосновения, ее горячее дыхание веером распространяется по моей самой чувствительной зоне. Мои колени подтягиваются внутрь, еще одна бесполезная попытка сомкнуть ноги.

И тут я чувствую их. Упрямая слеза вырывается на свободу, когда ее зубы скребут по моему бугорку. Я кричу и бьюсь, отталкивая ее зубы от своей кожи, но мое тело возвращается обратно в ее рот.

Я задыхаюсь, чувствуя на этот раз не только зубы. Ее язык скользит по моему клитору, из ее горла вырывается дикий стон, когда она пробует меня на вкус. Я неконтролируемо закатываю глаза и откидываю голову назад, когда самое восхитительное чувство охватывает меня.
Но я отказываюсь позволить этому затуманить мой рассудок. Наряду с удовольствием я испытываю отвращение.

Отвращение к себе — к своему телу — за то, что я чувствую что-то другое. И отвращение к тому, что она берет то, что я не давала добровольно.

— Блять, — рычит она на меня, вибрация заставляет меня глубоко вдохнуть. Звук ее глубокого тенора посылает всплеск бабочек в моем животе. — Ты такая чертовски вкусная, — хрипит она. Я зажмуриваю глаза, ненавидя, как пульсирует моя киска от ее слов и внимания, которое она мне уделяет. Еще больше я ненавижу то, что она права. Я чувствую запах собственного возбуждения, чувствую, как соки скользят по моим стенкам.

Я дрожу.

Я трясусь, потому что не знаю, что еще, блять, делать сейчас.

Сейчас, как никогда, я ненавижу себя и реакцию своего тела на адреналин и ужас.

Она облизывает всю мою щель, ее язык неторопливо движется по всему пути к пучку нервов, прежде чем она хватает мой клитор зубами и зажимает его.

Как она и обещала.

Я кричу одновременно от испуга и блаженства. Ее укус достаточно силен, чтобы по моему клитору прокатилась волна боли, но не настолько, чтобы причинить мне настоящую боль.

Она медленно отводит голову, и мой клитор затягивается между ее зубами, пока не выскользнет на свободу, ощущая жжение, исходящее от укуса.

Я пытаюсь вывернуться, но это приводит лишь к тому, что она заводит руки за мои колени и с силой прижимает их к ушам.

Я снова зажмуриваю глаза, еще одна предательская слеза вырывается наружу, пока я бьюсь о свои путы, отчаянно пытаясь вырваться на свободу. В таком положении я гораздо более уязвима и беззащитна перед ней.

Но, как это всегда бывает, возбуждение от опасности посылает неприятное чувство прямо в мою душу.

Она так сильно выгнула мое тело внутрь, что моя задница больше не лежит на кровати. Как будто мне и так не было стыдно, я чувствую, как мое возбуждение сползает вниз по животу.

Она рычит, отмечая желание, рвущееся из моего входа. Я чувствую, как ее тело напрягается от потребности, как по ее телу прокатывается сила.

Не теряя времени, она возвращает свой рот к моей киске и всасывает мой клитор обратно в рот.

Я дергаюсь, удовольствие возобновляется, когда она перебирает и посасывает бутон. Она больше не лижет меня, отказываясь использовать свой язык против меня — только зубы.

Каждый раз, когда я двигаюсь, она зажимает сильнее. Я заставляю себя напрячься, но давление не ослабевает. Более того, оно только усиливается, пока резкая боль не выливается из моего клитора.

Я визжу от боли, выкрикивая приглушенные проклятия в ее адрес через скотч. И именно тогда, когда это становится слишком, она отпускает меня. Я задыхаюсь от облегчения и затянувшейся боли, мой клитор пульсирует и болит.

Но она не позволяет мне долго страдать. Ее средний палец скользит внутри меня, изгибаясь, чтобы попасть в то самое сладкое место. Мои бедра бьются о ее руку, внутри меня разгорается другой вид удовольствия.

Блаженство, которое жжет и обжигает, но при этом ощущение чертовски невероятное.

— Больно? — мягко спрашивает она, наклоняя голову, наблюдая, как ее палец скользит по мне, собирая соки на ладони.

Теперь, когда одна из моих ног свободна, у меня возникает искушение заехать ей ею в лицо. Но напоминание о том укусе заставляет меня держать ногу неподвижно.

Поэтому я просто молча дышу, глядя на нее во все глаза. Гнев словно сжигает меня изнутри.

Она хмыкает, разочарованная моим молчанием. Наклонившись, она берет между зубами поврежденный узелок, всасывая его, но сохраняя минимальный укус. В сочетании с ее пальцем, загибающимся, чтобы попасть в это место, я больше не могу дышать.

Она нежно проводит зубами по чувствительной плоти. Снова и снова, пока это не сведет меня с ума как от потребности в большем, так и от желания убить ее. Может, я смогу отрезать ей руки, как она сделала это Арчу. Выбить ей зубы, чтобы она больше не могла настраивать мое тело против меня.

— Запомни это, маленький мышонок, — бормочет она в перерывах между покусываниями. — Помни, что твое непослушание приносит тебе боль. — Еще один резкий укус. Мои бедра дергаются, но это бесполезное действие. — Я знаю, ты помнишь, как тебе было хорошо, когда мой ствол трахал твою киску. Представь себе мой язык внутри тебя — мои пальцы. Наслаждение, которое ты почувствуешь, будет ослепительным.

Ее палец изгибается и доказывает правоту ее слов, посылая ослепительное удовольствие по всему моему телу.

Я чувствую перерыв. Момент, когда мое тело решает, что ей нужно то, что она дает мне, больше, чем потребность в том, чтобы она остановилась.

Я борюсь с темной частью меня, которая хочет умолять о большем. Темная часть, которая обрела голос и пытается вырваться на свободу. Взять верх и отдаться этой девушке, чтобы мы обе могли найти облегчение. Я борюсь с ней, вступая в молчаливую битву и пытаясь подавить в ней жизнь, чтобы она никогда не появилась на свет.

Но тут она вынимает палец до самого кончика, проводит пальцем по моему входу, а когда снова погружается в меня, вводит еще два пальца. Мои глаза закатываются, когда она растягивает меня, лаская это сладкое место снова и снова, в то время как ее зубы снова и снова вгрызаются в мой клитор.

Темная сторона меня побеждает, а я беспомощно наблюдаю, как мое тело возобновляет борьбу. Но на этот раз я позорно бьюсь об нее. Она не дает мне того, чего так жаждет мое тело, в чем нуждается, чтобы утолить удовольствие, нарастающее в глубине моего живота.

Она продолжает исследовать мой клитор своими зубами. Пощипывая и покусывая, но отказываясь дать мне свой язык.

Разочарование нарастает, пока не переполняет меня. Я так зла, но теперь это потому, что он отказывает мне в удовольствии.

— Скотина! — кричу я, ударяясь о скотч. Ответная улыбка на моей киске свидетельствует о том, что она меня услышала.

Поддавшись гневу, я с безудержной силой бью ногой. Она уклоняется от удара всего на дюйм.

Из ее груди вырывается дикий рык, и она с силой толкает мое колено обратно вниз. В этом звуке было не желание, как раньше, а гнев.

Даже если бы завтра меня заставили предстать перед священником, никакой страх перед Богом не убедил бы меня признаться, насколько чертовски сексуальным был этот рык. Или как сильно пульсировала моя киска в ответ.
Я никогда не признаюсь в этом — даже самой себе.

Она сжимает свою хватку до карающего захвата. Завтра у меня будут отпечатки рук на нижней стороне бедер. Они будут хорошо сочетаться с засосами на моем теле.

— Чему ты научилась, маленькая мышка? — дразнит она, обдавая горячим дыханием прямо на мой клитор.

Я рычу, еще одна разочарованная слеза стекает по моему виску и попадает на линию волос.

— Ты собираешься снова сказать мне, чтобы я отвалила? — спрашивает она, высунув язык для резкого лизания. Он тут же исчезает, прежде чем я успеваю получить от этого удовольствие.

Я кричу на нее еще, пока она, наконец, не поднимается и не срывает скотч с моего рта. Я ругаюсь на вспыхнувшую боль в моем лице, а затем продолжаю ругаться теперь, когда она, блять, наконец-то может меня услышать.

— Ты гребаная психопатка, мать твою…, — моя речь прерывается из-за еще одного болезненного укуса в мой клитор.

— Попробуй еще раз. Ты собираешься снова сказать мне «отвалить?»

Я задыхаюсь, пытаясь успокоиться, но безуспешно.

Я даже не знаю, как назвать эмоции, бушующие внутри меня. Я могу взорваться от силы их слияния в моей груди.

— Возможно, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. Она хихикает, музыкальный звук настолько мрачный, что, должно быть, пришел прямо из фильма Эдгара Аллана По.

Она снова щиплет меня, но уже легче и игривее.

— Ты понимаешь, что будет дальше, когда ты это сделаешь?

Я зажимаю рот, отказываясь отвечать на такой глупый вопрос. Я прекрасно понимаю, что произойдет. Это просто риторический вопрос.

В ответ на мой невербальный ответ она убирает пальцы, оставляя меня без чувств. Но прежде чем я успеваю пожаловаться, она снова лижет меня, на этот раз медленнее и томительнее. Она распластывает свой язык и лижет меня снизу вверх, особенно медленно проходясь по моему пульсирующему клитору.

Мои глаза закрываются от этих ощущений, дыхание вырывается из горла. Невозможно остановить дрожь, которая охватывает мой позвоночник. Невозможно остановить блаженство, которое излучает ее язык, проникающий в мою пизду.

Я выгибаю спину, рыча от того, как легко мое тело превращается в желе под ее несправедливо искусным языком.

Но как только я начинаю позорно и бессовестно теребить ее рот, она останавливается.

— Ты… Понимаешь? — снова спрашивает она, в ее тоне слышится превосходство.

Разочарованный всхлип поднимается по моему горлу, но я проглатываю его обратно. Проходит несколько глотков, прежде чем я чувствую уверенность в том, что могу говорить ровно, хотя слова на вкус как аккумуляторная кислота на языке.

— Громко и, блять, четко, котик.

Темная усмешка проносится по моей душе, и мне стыдно за то, как реагирует мое тело. Моя задница изгибается навстречу ее рту без разрешения, ища то, что ей нужно.

Ее язык ныряет в мою киску, вылизывая ее хищными движениями.

С моих губ срывается крик, задыхающийся и смущенно громкий.

Давление нарастает, когда она наконец делает то, о чем я безмолвно молила. Ее язык с идеальным нажимом пробирается к моему клитору, уделяя особое внимание его возбужденному бугорку, а затем снова опускается ниже и пронзает мышцу внутри моей киски.

Крики удовольствия эхом разносятся по комнате, и теперь я жалею, что скотч вообще покинул мой рот. Потому что я не хочу, чтобы она слышала, что она делает со мной, но я не могу сдержать себя.

Я просто теряю себя. Ей и ее языку на моем клиторе. Невозможно сопротивляться, так как спираль глубоко в моем животе болезненно скручивается.

Я не могу остановить ее от всасывания моего клитора в свой рот, как не могу контролировать оргазм от достижения его пика.

Я резко вдыхаю, и у меня вырывается придушенный крик, когда мое тело падает через край. Она погружает в меня два пальца, и тогда блаженство становится катастрофическим. Я больше не пытаюсь сдерживать резкие крики и не останавливаю свои бедра от того, чтобы крепко зажать ее голову между ними.

Утони в моей гребаной киске. Умри там, мне все равно.

Эйфория поглощает меня, окутывая так крепко, что все пять моих чувств теряют свою силу.

Это не восхождение на небеса. Это падение с небес.

Я никогда не смогу оправиться — не тогда, когда мою душу вырвали из тела и утащили в ад. Я упала так глубоко, что оказалась в логове дьявола, где пировал сам темный Бог.

Стоны вырываются из моего горла, и я чувствую ее ответный стон. Ее руки цепляются за мои бедра, раздвигая их настолько, что она продолжает ласкать мою пульсирующую киску, затягивая оргазм дольше, чем может выдержать мое тело.

Она отрывает свой рот и ползет вверх по моему телу, продолжая трахать меня своими пальцами. Я все еще в бреду, мой рот все еще открыт, и я продолжаю стонать. Поэтому, когда она щиплет меня за щеки, удерживая мой рот открытым, мне почти все равно. Ее пальцы слишком хороши на ощупь.

Ее рот скользит по моим губам один раз, прежде чем я вижу дорожку слюны, стекающую из ее рта в мой.

— Глотай свои соки, — хрипит она.

И я глотаю. Мое горло работает, когда уникальный вкус расцветает на моем языке. Она рычит глубоко в груди, прежде чем прижаться своими губами к моим.

Я позволяю ей. Позже я спрошу себя, почему. Но когда ее пальцы все еще извлекают удовольствие, несмотря на то, что мой оргазм угас, а туман затуманил мои суждения, я, блять, позволяю ей.

И не только это, но я целую в ответ.

Ее язык ныряет в мой рот, встречаясь с моим собственным. Огонь и электричество искрят от наших соединенных губ, и это похоже на столкновение планет. Как будто энергия астрономическая, и с каждой щеточкой, с каждым лизанием рождается новая звезда.

Время перестает существовать, пока она целует меня до синяков на губах, и я уверена, что выйду из этого состояния с постоянной запинкой в дыхании. В какой-то момент она отстраняет пальцы и почти сладко обхватывает мое лицо ладонями. Разительный контраст с… ну, с ней и тем, как она пожирает меня.

Онв отстраняется, когда наши тела начинают безжалостно скрежетать, и стоны вырываются на свободу, и я рада этому. Как только она отступает, время и ясность словно возвращаются, ударяя меня по голове, как будто кто-то только что ударил меня битой.

Я не открываю глаза, я просто глубоко втягиваю воздух, задыхаясь от этого поцелуя. Ее тело выскальзывает из-под моих бедер, и я тут же поджимаю колени и опускаю ноги, прячась от ее хищных глаз.
Быть поглощенной ею — все равно, что тонуть в воде, в которой есть провод под напряжением. Электрические токи опустошают твое тело, пока ты не теряешь сознание. Нет кислорода. Никаких мыслей. Никакого контроля.

А когда все заканчивается, она вытаскивает вас из воды. Электричество все еще пляшет по вашей коже, токи искрят между вашими телами, но вы снова можете ясно видеть и думать.

Все, что вы чувствуете, — это как будто вас разорвали на куски. Как будто химический состав вашего тела был полностью изменен, и вы вышли из воды совершенно другим человеком.

Я ненавижу ее за это.

Я ненавижу ее так, как никогда никого ненавидела. Блаженство исчезает, и вновь пробуждается знакомое чувство ярости и ненависти.

Она молчит, но я чувствую силу, бурлящую под ее кожей.

Я чувствую желание. Жажду.

Если это произойдет, я больше не смогу доверять себе, чтобы остановить ее, чтобы она не поглотила меня изнутри. И от этого мне хочется плакать.

Я снова позволила этому случиться. С пистолетом, а теперь это, почему я продолжаю позволять этому происходить?

Она принуждает меня к себе, мы оба это знаем. Но в конце концов, она заставила меня хотеть этого так же сильно, как и она. Она заставила меня почти умолять об этом. Будь то ее оружие, трахающее меня, или ее язык, мои ноги раздвинулись, когда все закончилось.

Не говоря уже о том, что мы целовались, как два возбужденных подростка, собирающихся лишиться девственности.

Я не знаю, что, блять, делать с этой информацией. Или как, черт возьми, вообще ее обработать.

Проходит мгновение тишины, воздух нарушается только нашим тяжелым дыханием.

У меня нет сил открыть глаза и посмотреть в лицо тому, что произошло. Я боюсь того, что я сделаю, что скажу.

Впервые мудак в небе наконец-то прислушивается к моим мольбам и заставляет этого человека дотянуться, развязать веревки и уйти к чертовой матери.

Я заставляю себя открыть глаза и смотрю, как она уходит, сглатывая яд, который грозит выплеснуться из моего рта. Если я выпущу его на волю, я знаю, что это приведет к тому, что она просто выполнит еще одну угрозу.

Она останавливается у двери, поворачивает голову настолько, что лунный свет освещает ее острую линию челюсти, влажную кожу и намек на шрам.

Она не говорит, но сильно прикусывает нижнюю губу, задерживая бессмысленные слова на языке. Вместе со вкусом моей киски.

Наконец, она поворачивается, и дверь мягко захлопывается за ней. Во второй раз я остаюсь одна. Уничтоженная и в руинах. И снова я позволяю слезам свободно падать, пока работаю, чтобы собрать осколки.