Принятие молчания
На следующее утро Шерлок проснулся с решимостью: голос или смерть. Он пытался откашляться, сделать несколько пробных звуков, но в итоге только захрипел, как обиженный кот. Это его разозлило. Он надел свой халат (тот, что Джон называл «психопатский плащ мага») и решительно направился на кухню.
Джон мирно пил кофе, пролистывая газету. Услышав некое… сипло-сдавленное «а-ха-ха», он медленно обернулся.
Д: Шерлок, ты снова пытаешься говорить?
Ответом было гордое покашливание и записка:
"Мои голосовые связки требуют дисциплины. Я тренирую их. Они подчинятся."
Д: Это не голосовые связки, Шерлок. Это голосовая катастрофа.
Шерлок закатил глаза, уставился в потолок, как будто бог грома и дедукции должен был вмешаться лично. Весь день он тайно пытался "разговаривать" — тренировал шёпот перед зеркалом, устраивал презентацию для черепа в гостиной («я вернулся… чтобы мстить… и заварить чай…»), а в какой-то момент даже пытался проговорить «Я скучаю по Джону», но это вышло как «Иш-шк…кк... кууу... по...»
Череп явно не впечатлился.
Шерлок вписал в дневник:
"Череп не оценил. Возможно, у него нет вкуса. Или души."
А Джон... Джон наблюдал за всем этим театром без слов. Улыбался в кружку. Запоминал каждое забавное кривление губ Шерлока, каждую театральную драму, каждую записку, где тот притворялся мучеником молчания.
И под вечер, когда Шерлок уже почти сдался и лежал на диване с видом «неудачливый призрак оперы», Джон сел рядом, притянул плед и протянул:
Д: Хочешь чаю?
Шерлок кивнул, удивлённо — обычно его никто не спрашивает, он же всегда командует.
И тогда Джон, словно между делом, добавил:
Д: И, кстати… мне нравится, когда ты молчишь. Я могу любоваться тем, какой ты милый, когда не язвишь.
Шерлок округлил глаза. Потянулся за запиской.
Но Джон перехватил руку и сказал тихо:
Д: Нет, подожди. Просто... посиди со мной. Без слов. Мне нравится и это тоже.
Шерлок не стал сопротивляться.
Он просто лёг на плечо Джона, завернулся в плед как буррито, и впервые за день ничего не пытался сказать.