Глава 11
Наш финансовый пузырь лопнул с тем же тихим, но выразительным звуком, с каким Кринжола по утрам отрыгивает пойманных мух. Монетки кончились, а последнюю лепешку мы съели вчера с таким трагизмом, будто хоронили близкого родственника. Даже жаба, хоть и существо духовное (и ей, в теории, жрать не обязательно, как и мне), смотрела голодно. Видимо, моя привычка залипать на уличную еду передалась ей по наследству, она же мне уже родная. Я её сама подобрала, почти ж то родила.
Мы устроились на обочине дороги, что вела в какой-то более-менее крупный городишко. Се Лянь не отрывал взгляда от своей пустой ладони, словно силой воли пытался материализовать на ней хотя бы пару монет, но, к сожалению, у него так ничего и не получилось.
— Мам, — начала я, лениво болтая ногами, сидя на придорожном валуне. — Вайб нашего кошелька кричит «караул», так что надо что-то решать. Или ты сейчас начнешь фотосинтезировать, или я Кринжолу буду сдавать в аренду для ритуалов. Готова поспорить, ее морда лица наводит на мысли о великом и вечном.
Кринжола, услышав свое имя, высунула голову из моего рукава и издала тот самый скрипучий звук. Се Лянь вздохнул, готова поставить свою духовную энергию, что я его уже заколебала.
— Я не умею фотосинтезировать, — в его голосе звучало отчаянье, хотя я до сих пор уверена, что он до конца не понимает значение этого слова.
— Ладно, тогда план «Б». У тебя же есть хоть какие-то таланты, кроме как эффектно страдать и собирать хабар? Ты же бог, в конце-то счетов! Ну, был.
— Я могу... — он сделал паузу, — ...неплохо фехтовать.
Я фыркнула.
— Фехтовать? Серьезно? А что мы будем делать, вызывать на дуэль местных торгашей за скидку на рис? «Парень, либо ты отдаешь нам тот вон тот помятый батат за полцены, либо мой спутник продемонстрирует тебе семь способов как твою же штанину от штанины отсечь». Не, звучит прикольно, но нас быстро забанят.
— Меня учили игре на флейте.
— Кто? Вэй Усянь? — удивилась я, а затем секунду подумав, поняла, что умение у него полезное. — Нет, ну, это уже теплее. Люди за искусство всегда готовы кинуть пару монет. Особенно если исполнитель — красивый парень с грустными глазами. Ты свой вайб используешь не по назначению, мамуль. Твое лицо должно приносить доход!
— Я не буду продавать свое лицо, — пробормотал он, покраснев при этом.
— А кто говорит о продаже? Речь о... монетизации внешности через призму высокого искусства! Короче, будешь играть на флейте на улице. Я буду твоим менеджером, а Кринжола критиком. Всё, план готов.
Се Лянь выглядел сомневающимся, но голод — не тетка, пришлось соглашаться.
В конце концов мы нашли подходящее место: оживлённую площадку у городских ворот, заполненную торговцами, путниками и зеваками. На фоне этой суеты Се Лянь казался особенно потерянным, нервно перебирая свою жалкую, самодельную флейту.
— Ну, давай, заливай! — прошептала я, превращаясь в ленту и обвивая его запястье. — Не ссы, мам, ты сможешь!
Он бросил на меня взгляд, полный немого ужаса, глубоко вздохнул и поднес флейту к губам и заиграл. И тут... что-то во мне сломалось и собралось заново. Я ожидала чего угодно: фальшивых нот, дрожи в руках, общего впечатления «пожалейте сироту», но не этого.
Музыка, которая полилась из его флейты, была неземной. Грустной, пронзительной, как воспоминание о чем-то, что ты никогда не видел, но безумно по чему скучаешь. Она рассказывала историю о высоких дворцах и разбитых мечтах, о белых цветах, падающих в темную воду, о ветре, который шепчет имя, которое ты уже не имеешь права произносить. Это была душа, вывернутая наизнанку, и она была чертовски красивой.
А я... я висела у него на руке и думала о том, что хорошо хоть я лента, а не человек. Потому что, будь я в человеческой форме, я бы сейчас краснела, бледнела и пускала слюни от восторга. А так — максимум, могу слегка переливаться на солнце. Сохраняю лицо, так сказать.
«Ну и ну, мамочка», — неслось у меня в голове. «Ты таки зашкварил мое ожидание от этого выступления. Я думала, будет смешно и убого, а получилось... глубоко. Слишком глубоко для утреннего стендапа у городских ворот. Эти китайцы вообще в порядке? Им же должно быть грустно, а они стоят, как завороженные. У них что, мазохизм в национальной культуре прописан?»
Музыка смолкла. Наступила тишина, а затем взрыв аплодисментов, монетки посыпались к его ногам. Се Лянь стоял, опустив голову, словно стесняясь и своего таланта, и реакции толпы. Он быстро собрал флейту и начал подбирать монеты.
«Ну ты выдал», — мысленно свистнула я. «Просто вломил им по мозгам своей грустной лирой. Теперь я понимаю, почему ты был богом. Не только потому, что мог разносить города в щепки, а потому, что мог творить такую... такую жесть прекрасную, что аж душу выворачивает. Бог же должен быть во многом уникален и прекрасен, а не только в махании мечом. «Цветок» у тебя мог означать «музыку»?»
Укромясь в тени у городской стены, мы наконец смогли перевести дух. Се Лянь молча передал мне все вырученные монеты, и я, чувствуя себя прирождённым менеджером, с важным видом принялась пересчитывать наш бюджет.
— Мам, мы богаты! Хватит на рис, на овощи, и даже на какую-нибудь несчастную курицу, если повезет! — обрадовалась я. — Твой первый концерт прошел с аншлагом!
— Это не концерт, — тихо сказал он. — Это просто... я играл.
— Ну да, просто играл и просто сорвал джекпот в виде всеобщего уважения и полной мошны. Не скромничай, ты был огонь.
Он снова покраснел. В этот момент к нам подошел старик, который слушал, затем поклонился, что было странно, учитывая наш вид: два бомжа и жаба.
— Благодарю тебя, юноша, — сказал он хриплым голосом. — Твоя музыка... она напомнила мне о доме. О чем-то давно забытом.
Се Лянь ответил вежливым кивком. Старик ушел, оставив нас в легком ступоре.
— Видишь? — сказала я, когда он ушел. — Ты не просто играл, а делал мир лучше. Ну, на пару минут. Это круче, чем быть богом войны.
_______
• Мой Telegram-канал: Mori-Mamoka||Автор, или ссылка в профиле в информации «Обо мне».
• Люди добрые, оставьте мне, пожалуйста, нормальный комментарий, мне будет очень приятно. Без спама!
• Донат на номер: Сбербанк – +79529407120