Затмение
Прошёл год.
Казалось бы, всё должно было утихнуть. Время — лучший лекарь, как говорят. Но не в его случае.
Куроо Тецуро — теперь уже третий курс, капитан, пример для младших, стойкий, уверенный. На первый взгляд ничего не изменилось: тренировки, турниры, команда, постоянная занятость. Он по-прежнему шутил на разминке, по-прежнему носил тот дерзкий прищур, по-прежнему поддразнивал Кенму и таскал Льва на дополнительные отработки. Но никто не видел, как по вечерам капитан оставался один в зале чуть дольше всех, просто глядя в потолок. Как его взгляд порой терял фокус в середине разговора. Как в телефоне по-прежнему была закреплена одна беседа — «Мизуки», с сотней неотправленных сообщений.
С того дня она исчезла.
Не попрощалась. Не написала. Не дала ни одного шанса понять, где она и что с ней.
Просто... ушла.
И не вернулась.
В школе Курушими по-прежнему числилась в списках. Её фамилия мелькала в расписаниях, на школьных мероприятиях, на листах с данными класса. Но никто её не видел. Некоторые говорили, что она «перевелась». Другие — что заболела. Третьи вообще считали, что девушка уехала за границу. Но Куроо знал — всё это догадки.
Тецуро не раз приходил к её дому. Стоял у двери, стучал, ждал. Иногда подолгу. Иногда под дождём. Он звонил, хотя знал, что трубку никто не возьмёт — абонент был постоянно вне зоны.
Ему даже казалось, что за дверью её дома кто-то есть, что где-то там, за стеной, она стоит, затаив дыхание, просто не открывая.
Но всё было бессмысленно.
Никаких следов. Никакой зацепки. Никакой Мизуки.
Он остался ни с чем — с этой выжигающей изнутри пустотой, с тенью её образа, с неразделённой любовью, от которой никуда не деться.
В глубине души он всё ещё надеялся. Всё ещё ждал. Всё ещё думал, что однажды она появится в коридоре, с привычной осанкой, в своей обычной черной толстовке, с непроницаемым взглядом и холодным выражением лица. Что их взгляды встретятся. Что она хоть что-то скажет.
Но дни шли. Недели. Месяцы.
Год.
А он всё ещё не мог забыть. Не мог смириться. Не мог отпустить.
***
Начался новый учебный год.
Куроо уже третий курс. Старший. Последний. И несмотря на то, что он старался сосредоточиться на волейболе и будущем, внутри него всё ещё зияла пустота. Мизуки по-прежнему не было. Ни единой весточки. Ни тени. Ни надежды. Он научился не искать её взгляд в толпе. Научился не проверять сообщения. Но так и не научился забывать.
На одном из школьных мероприятий, где собирали старшеклассников, чтобы поприветствовать новеньких, его внимание привлекла девушка — ухоженная, грациозная, с холодным блеском в глазах, но тёплой, игривой улыбкой. Её звали Харуо Амайя.
Она будто с обложки журнала — белоснежная кожа, длинные светлые волосы, аккуратный макияж, идеально подобранная форма. Девушка, на которую легко обращают внимание — особенно парни.
Но она смотрела только на одного.
С первой же встречи Амайя будто прочитала в нём то, что хотела. И решила — добьётся его, чего бы это ни стоило.
В тот же день она подала заявку на вакансию менеджера волейбольного клуба.
Некомата-сенсей долго смотрел на анкету, тяжело вздыхая. Он не хотел никого брать. В глубине души он всё ещё ждал Мизуки. Девочка, которая казалась отрешённой, но всегда была рядом. Которая тихо делала свою работу, знала, кому какие носки постирать, кому когда напомнить про воду, и что сказать, чтобы команда не посыпалась после проигрыша.
Он видел, как Куроо, сжав зубы, теперь делает её работу. Тянет и капитанство, и тренировочный процесс, и менеджмент. И, возможно, чтобы хоть чуть-чуть облегчить парню жизнь, он взял Амайю.
Но клуб отреагировал холодно.
Амайя сразу дала понять, кто для неё в приоритете:
— Куроо, не хочешь воды?
— Куроо, ты так стараешься, может, сделаешь перерыв?
— Куроо, я принесла тебе твои любимые батончики!
Остальные парни терпели. Сначала молча. Потом начали коситься. А потом — вспоминать.
Мизуки.
Она никогда не сюсюкала. Не выделяла никого. Ни Куроо, ни Яку, ни Льва. Но каждый знал, что она за них переживает. Вода всегда была разлита ровно по бутылкам. Футболки чистые и аккуратные. Тапки не просто стояли в ряд — они были вымыты. После проигрыша она просто стояла рядом. Не говорила слов, но от этого становилось легче.
— А помнишь, как Мизуки сама подтянула сетку, когда она порвалась? — буркнул как-то Яку.
— Или как она стояла под дождём, пока мы доигрывали матч... — добавил Лев.
— Она никого не выделяла, — сказал Инуока, глядя на Амайю с безразличием. — Она просто была с нами.
И правда. Чем дольше Амайя была в зале, тем яснее становилось одно: она — не Мизуки.
С каждым днём её старания задобрить Куроо становились всё более навязчивыми, и тем сильнее он отдалялся. Его улыбка при виде Амайи была вежливой, но холодной. Он не смотрел на неё так, как когда-то смотрел на Мизуки — с волнением, с болью, с нежностью.
И Амайя это чувствовала.
Но останавливаться не собиралась.
***
Харуо добилась своего. Они начали встречаться.
— Подожди, Куроо! — голос Амайи прозвучал за спиной, звонкий, как колокольчик.
Он обернулся. В коридоре было людно — новый учебный год только начался. На девушке — длинная бежевая юбка, аккуратно выглаженная рубашка и легкий шарф. Она выглядела безупречно. Как будто шла не в школу, а на фотосессию.
— Ты забыл, мы же сегодня идём в парк, помнишь? — она наклонила голову, слегка покачав пакет в руке. — Я собрала ланч!
Куроо сдержанно кивнул, почесал затылок.
— А, точно... прости, вылетело из головы. Сейчас вещи в клуб отнесу и — пошли.
Они шли по дорожке, покрытой свежими осенними листьями. Парк был почти пуст — студенты в школах, дети в садах, только пожилые пары и молодые мамы прогуливались вдалеке. Амайя рассказывала о том, как смотрела прошлой ночью дораму, как она плакала над сценой, где парень уезжал за границу, оставив девушку, и как это «абсолютно разбивает сердце».
Куроо слушал. Смотрел на её лицо. Кивал.
— А ты, Куроо, когда-нибудь плакал из-за фильма? — с интересом спросила она, наклоняясь чуть ближе.
Он задумался. На секунду перед глазами мелькнуло другое лицо — бледное, с чуть покрасневшими глазами, волосы небрежно собраны в хвост, губы сжаты, но не от злости — от боли.
Мизуки.
Он вспомнил, как однажды нашёл её в зале, поздно вечером, когда все ушли. Она смотрела немой клип на телефоне — танец под музыку без слов. В её глазах блестели слёзы.
Он тогда ничего не сказал. Просто сел рядом.
— Не особо, — ответил он наконец. — Реальность часто больнее фильмов.
— О, как философски, — усмехнулась Амайя и подала ему бэнто. — Я старалась, правда. Угадала с начинкой?
Куроо открыл коробку. Яркая, аккуратная еда — омурайс, котлетки в форме сердечек, зелень. Он взял палочку, медленно положил кусочек в рот.
— Вкусно, — сказал он сухо. — Спасибо.
— Только «вкусно»? Я два часа над ним стояла! — с обидой засмеялась она.
Он улыбнулся, слегка. Снова из вежливости.
Позже, на тренировке, Куроо пришёл раньше всех. Проверил мячи, натянул сетку. Амайя уже была там — как всегда. Она принесла полотенца, аккуратно сложила воду по бутылкам. Но делала это не молча, как делала бы она. Амайя то и дело оборачивалась к Куроо, спрашивая:
— А ты любишь апельсиновый сок или яблочный? Я вот думаю, что нам в зал принести.
— Тебе какую ленту на бутылку завязать? С красной тебе идёт... или может синим?
— Кстати, я читала, что если добавить в рацион больше магния, мышцы не так устают, прикинь?
Куроо не отвечал или просто бросал:
— Без разницы.
— Как хочешь.
— Спасибо.
Когда в зал зашли остальные, тишина повисла в воздухе. Яку подошёл к полотенцам, взял одно, помолчал и тихо сказал:
— А раньше не надо было спрашивать, какую ленту завязывать. Они просто были. Чистые.
Лев, беря воду, фыркнул:
— Если она опять будет звать тебя «Куроо-кун» каждый третий шаг, я психану.
Кенма прошёл мимо, даже не глядя на неё. Только пробурчал:
— Мизуки не говорила. Но всегда знала, что нам нужно.
Амайя это чувствовала. Она замечала, как к ней относятся. Но продолжала делать вид, что всё в порядке. Как будто, если достаточно стараться — всё изменится.
Во время перерыва она подошла к Куроо, села рядом на скамью.
— Знаешь, я правда хочу быть частью этого клуба. Не только ради тебя... ну, почти не только. Я хочу, чтобы ты мной гордился.
Он смотрел на мяч в руках. Крутанул его пару раз.
— Ты стараешься. Это видно.
— Ты... правда так думаешь? — её голос стал чуть тише.
Он повернул голову и кивнул. В этот момент его глаза снова на секунду потускнели. И где-то глубоко внутри он снова подумал:
«А Мизуки бы сейчас просто молча подала мне воду и пошла бы зашнуровывать сетку. Без слов. Без фраз. Но я бы всё понял».
Он сам не замечал, как постоянно сравнивает. Как память не даёт ему отпустить. Как даже чужие касания на запястье кажутся неуместными.