First Love-Late Spring | Том Каулитц

                         Астрис
Я впервые открываю глаза…

Размытая больничная комната. Меня окружают врачи. Молодой мужчина доктор по имени Стивенс говорит, что мне сделали операцию по восстановлению моей памяти. Я киваю, мол, поняла, но на самом деле не поняла. Не совсем. Я теряла память? Они сказали, что у меня было всего несколько минут сознания, но это же бессмыслица. Я всегда была там. Просыпалась и засыпала. То, что они называли амнезией, казалось мне бесконечным сном в крошечной безвоздушной коробке. Операция вытащила меня, разбудила. Я снова могла дышать. Снова могла думать.

Я жива…

Радость наполняет меня адреналином.

Другой доктор с австралийским акцентом задал мне вопросы:

Помню ли я свое имя? Дату рождения?

Да и да.

Помню ли я нападение?

Нет.

Я вспоминаю, как собираю цветы для мальчика. Он сказал, что у него умерла бабушка. Я почувствовала себя глупой и сразу закусила губу. Потом исчез мой талисман с ангелочком, когда он крикнул, что его нужно приготовить. Для чего – я так и не поняла.

Это воспоминание было одним концом книгодержателя. Другим была больница, а между ними – пустые тома, страницы которых медленно заполнялись словами. Строки, слова, ароматы или фрагмент песни. Очередное знакомое лицо открывало дорогу новым воспоминаниям.

Далила оставалась рядом со мной все два дня, пока я была в больнице. Моя сестра словно бы постарела больше чем на два года. Каждый раз, крепко обнимая, она смотрела на меня так, словно я внеземная форма жизни. Все смотрели на меня – специалисты, медсестры, – а я смотрела на эту жизнь, которая была намного ярче и богаче, чем мне помнилось.

— Когда придет мама? — напряжённо спрашиваю я.

— Скоро, — вздыхая, отвечает Далила. — Отдохни.

Я устала после операции. Но сквозь глубины моего разума боялась, что когда засну, то все исчезнет, не возвращаясь обратно.

Я не хочу больше спать. Я хочу жить.

Но после продолжительного сна обнаружила, что все осталось как и прежде.

Я никуда не делась.

Когда я поправилась, меня отвезли в больницу, где я, по-видимому, и жила в течение последних двух лет. Все в старом здании было одновременно чужим и знакомым. Формы и запахи. Дерево и пыль. Дезинфицирующее средство и освежитель. Я шла сквозь бесконечный туман дежавю.

— Я знаю это место, — вдруг говорю я в фойе, стоя перед вазой с цветами. – Я знаю эту вазу.

Красиво, не правда ли? Здесь должны стоять исключительно яркие цветы. Они будут олицетворять состояние человека.

Слова были моими собственными. Я разговаривала с кем-то перед этой картиной. Парень. Высокий. Дреды. Мешковатая кофта. Я почти могла его увидеть… Мираж в моей обширной пустыне небытия.

Они отвели меня наверх в комнату отдыха, и там был он.

Стоял возле двери. В белом, а не в черном. Он был там, но как будто собирался уйти. Я узнала родинку на щеке и мягкость его глаз. Очередные врата воспоминаний открылись. Залитые солнцем дни. Музыка. Этот парень пел мне. Он включал мне на своем телефоне мои любимые танцевальные песни. Он спас меня, когда…

Я прогнала это темное воспоминание. Разберусь с ним позже. Точно так же, как с тем, что Далила не говорила о моей маме. Позже.

Когда я пересекла комнату, ко мне вернулось больше – солнце, музыка и… глина. Да. Он принес мне глину. Краски. Он вернул меня к жизни…

И теперь я стояла перед ним, и мое сердце бешено стучало.

Черт возьми, он был великолепен. Красивые карие глаза. Мускулы, сила – а еще мягкость.

— Привет, — здороваюсь я.

— Здравствуй.

«Это Том».

Имя всплывает из глубин моего разума.

Я вижу черные буквы на белом пластике. Бейдж. Но он не носил бейдж, да и все равно тот не был мне нужен. Я вспомнила его имя самостоятельно.

— Ты Том. Правильно?

— Да. Это я.

— Приятно официально познакомиться с тобой, Том, — улыбаюсь я, и его грядущее прикосновение вновь вызвало у меня волну смущения.

Его рука со шрамами на костяшках поглотила мою. Я тряхнула его, но не отпускаю.

— Ого, это безумие, — Мои щеки болят от улыбки. — Безумно и хорошо и просто…

— Чудо.

Я ищу воспоминания, связанные с Томом, там же больше, чем просто разговор и музыка? Наверняка, учитывая, насколько я уже к нему привязалась. Я нашла только отголоски разговоров о Марке Антонии и Клеопатре. И как Том защищал меня от больного ублюдка, что заставлял меня его трогать. Том оттаскивает его прочь, прогоняет. Том обнимает меня и поет, обещая, что последует за мной во тьму.

— Да. В точку. — Я подхожу ближе, все еще не отнимая руки. — И я была права.

— Насчет чего?

— Насчет тебя. Ты мне не приснился.

Он выше меня на шесть дюймов. Его голова слегка наклоняется, как будто он собирается меня поцеловать. Безумие. Я только что познакомилась с ним, Бога ради.

Ничего подобного. Мы встретились давно. Мы встречались снова и снова. На этот раз, вместо того чтобы ускользнуть туда, куда меня забирала амнезия, я осталась здесь. Если Том хотел поцеловать меня перед всеми этими людьми, то ладно, потому что я тоже хотела его поцеловать. Очень. Мне следовало снять шляпу, если можно так выразиться, перед врачами, которые подарили мне пробуждение. Потому что теперь я свободна от болезни.

— Астрис, — подает голос Далила, отрывая меня от мыслей. Ее голос звучит отнюдь холодно. — Тебе пора отдохнуть. Попрощайся с Каулитцем.

— Почему?

Прежде чем она успевает ответить, заговорил пожилой мужчина с лицом доброго дедушки.

— Потому что ваша сестра права. Вы должны отдохнуть. Поговорите с Томом позже. Может быть, завтра. Или послезавтра.

— Реймонд, — шепчу я. — Вы Алонзо.

Он касается воображаемой шляпы.

— Верно, моя дорогая. И позвольте сказать, я очень рад вашему возвращению, мисс Стефенсон.

— Пойдем, Астрис, — сухо чеканит Далила. — У врачей есть вопросы.

— Давай отведем тебя в комнату.

Я так сильно любила Андреа – тысячи воспоминаний о том, как она терпеливо заботилась обо мне, забивали мозг, ведь каждый день был почти идентичен предыдущему.

Пока не пришел Том. Не принес музыку и пение, глину и краски.

Далила берет меня за руку и физически отрывает от него. Я успеваю одарить его прощальной улыбкой, которая, как я надеялась, была не слишком отчаянной. И позволяю моей сестре и Андреа утащить меня.

Доктор Чен и доктор Милтон следуют за нами на третий этаж клиники.

— Я так голодна, — выпаливаю я. — Ничего не ела все два года.

— Конечно, ты ела, — возражает Далила. — Не преувеличивай.

— Подождите. Пожалуйста, объясни, Астрис, — обращается ко мне доктор Чен. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, я знаю, что технически ела, но не помню процесс. Это имеет смысл?

Он и доктор Милтон обмениваются взглядами.

— Это плохо?

— Вовсе нет, — заверяет доктор Милтон. У него были прямо-таки серебристая борода и густые волосы того же цвета. Он напоминал мне Джеффа Бриджеса, но с акцентом Хью Джекмана. — Считаете ли вы, что можете описать многие из ваших воспоминаний таким образом?

— Я хорошо помню события до нападения. В деталях. Но время здесь… — поджимая губы, качаю головой. — Детали нечеткие. Может, они еще не все вернулись?

«Как мама. Она тоже еще не вернулась».

Глубокий страх врывается в мое сердце, теряя аппетит. Стоит посмотреть сквозь прозрачный слой замёрзшей воды на один из моментов, как тело охватывает неприятное чувство, а душа озаряет тьмой внутренний мир.

— Я хочу лечь, — прошу я.

Андреа приводит меня к двери. Я замечаю, что замок был на внешней стороне ручки. Внутри комната пустоватая и серая. Никаких цветов. Никаких произведений искусства на стенах или каких-либо украшений, если только не считать бумажек, развешанных повсюду.

«Это шкаф» — гласит одна, приклеенная к тому, что, очевидно, было шкафом.

— Я что, страдала не только от амнезии, но еще и от слабоумия?

— Мы решили, что лучше перестраховаться, чем потом пожалеть.

Одежда внутри была только бежевой или оранжевой. Ни темнее, ни светлее.

— Кто отвечал за мой гардероб? Дай угадаю. — Я бросаю взгляд на мою сестру.

Далила вздергивает подбородок, лицо принимает упрямое выражение «я всегда права», что лишь подтверждает ее вину.

— Я тратила твои деньги на вещи первой необходимости. Яркая одежда в список не входила.

— Очевидно, — бурчу я, бродя по крошечной комнате. Изучая маленькие напоминания на каждой стене. — Если ты работаешь обычным редактором, то откуда у тебя столько денег?

— Я откладываю деньги почти каждый месяц, не позволяя себе и доллара оставить.

«Это ванная комната» — на двери в ванную.

«Понюхай дыхание, — гласит то, что приклеено к зеркалу в ванной. — Если оно не мятное, почисти зубы. Если мятное, ты уже их почистила».

— Нереально, — шепчу я, а потом понимаю, что устала. Моя нижняя часть спины болит после забора костного мозга, а от сенсорной перегрузки слипаются глаза. Я забираюсь в односпальную кровать и опираюсь на подушки. — Почему эта комната такая чертовски скучная? Я не переставала любить искусство. Или глину. Или цветы. В чем суть?

Далила открыла рот, чтобы возразить, но вмешивается доктор Чен.

— До появления исследования доктора Милтона у вас был неверный диагноз. Он считал, что ты совершенно не в состоянии сложить новые воспоминания. Что твои несколько минут сознания все, что у тебя есть.

— Значит, не важно, что на мне надето или как выглядит моя комната? Я все равно не вспомню?

— По сути, да.

Делия снова выглядит виноватой.

— Я думал, чем меньше стимуляция, тем лучше. Чтобы ты была спокойна.

— Кажется, я понимаю. Я не могу объяснить, каково мне пришлось. Я была здесь, но ничего не могла ухватить. Как пытаться вылезти из коробки и постоянно сползать вниз. Никаких мыслей. Во всяком случае, таких, которые получалось бы удержать.

Я бросаю взгляд на Далилу, сидящую на краю моей кровати.

— Но я знаю какие-то вещи. Эти два года после нападения, вещи, которые не могу вспомнить, но знаю. Я хотела рисовать. Постоянно. До одури. Я не могла вспомнить ощущения, но чувствовала это. — Слезы начинают жечь мои глаза. — И музыка. И цветы. Я хотела эти вещи. Террористы заплатили за то, что со мной сотворили?!

— Они отбывают пожизненный срок до конца своей никчёмной жизни. У тебя были приступы, Астрис. Ты помнишь?

— Я помню, как хотела быть с тобой, каждую минуту. Твои появления делали меня такой счастливой, но каким-то образом я знала, что ты исчезнешь. И это пугало меня. До ужаса. Я знала это, не помня. Я помню, как спрашивала тебя, когда приедет мама, — отзываюсь я, сжимая простыню. — Но она так и не пришла. За все два года. Я не помню, откуда это знаю, но знаю. Скажи мне сейчас, Далила. Скажи мне правду. Где мама?

Андреа вдруг берет меня за руку со слезами на глазах.

— Нет, — шепчу я, переводя взгляд с нее на Далилу и качая головой. — Нет, пожалуйста…

— Нападение было страшным, — отвечает Далила едва ли не шепотом. — Это чудо, что ты выжила.

Но мама? Она тоже? Она никак не причастна к этому!

— У нее случился инфаркт, когда узнала, что ты подверглась нападению.

Я задерживаю дыхание, когда ужасная правда накрывает меня, как ледяная черная дыра, высасывающая свет и тепло из комнаты.

— Она ушла?..

Далила кивает, влага катилась по ее щекам.

— Боже мой, — шепчу я сквозь слезы. Отпускаю руку Андреа и протягиваю ладони к сестре. — Боже мой, Далила...

Далила садится рядом со мной, я прижимаю сестру к себе со всеми ее острыми углами, и мы заплакали. Ее тело беззвучно трясётся, а из моей груди вырываются рыдания. Мама исчезла, и теперь мне остались лишь воспоминания.

— Прости меня, Астрис... Я не уберегла тебя от этого...

Далила убирает волосы с моих мокрых щек.

— Поспи немного. — Она поворачивается к врачам, смотрящими на нас в торжественной тишине. — Больше никаких вопросов на сегодня.

— Конечно, — говорит доктор Чен. Команда выходит, Андреа последней.

— Я буду прямо за дверью, если тебе что-нибудь понадобится.

— Спасибо, Андреа, — хрипло благодарю я. — Дел, — окликаю я, чувствуя, как снова подступают слезы. — Два года ты не говорила мне.

— Как я могла? Что бы с тобой стало, слушать это снова и снова?

Качаю головой.

— Я имела в виду, в течение двух лет ты держалась одна, когда она ушла. И я. Я тоже ушла.

Далила выпрямляется, вытирает глаза бумажным платочком из сумочки и снова переключается в деловой режим.

— Я сделала то, что должна была сделать. И я не была…

— Что?

— Одна.

Она хлопает меня по руке.

— Засыпай. Поговорим позже.

— Нам есть о чем поговорить, не так ли?

Ее улыбка была напряженной, когда она уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Воспоминания о моей маме – тысячи воспоминаний – обрушилось одновременно, словно компенсируя то, что так долго оставалось взаперти.

Я сворачиваюсь калачиком, точно обожженный лист, и рыдаю, пока не заболели мышцы живота. Я хотела, чтобы Далила осталась. Может, позвать Андреа? Не хотела быть одна. Я так от этого устала... Мне хочется ощущать прикосновения. Человеческий контакт. Держаться за кого-то, чтобы не провалиться обратно в забвение.

«Том».

Я с шумом втягиваю воздух. Сами мысли о нем приносят облегчение. Со слезами на щеках, икотой от рыданий и тяжелым камнем на сердце я засыпаю, потому что там был Том. Я слушала его голос. Чувствовала, как он обнимает меня.

Он там, в моей памяти.