Дух за Завесой

«Она спустилась по лестнице, как клинок, впервые узнавший о том, что может быть красивым. Я смотрел на неё и понял, что не могу уберечь её от этого мира. Но, Создатель, пусть мир хотя бы попробует дотронуться до неё. И тогда Злость первый раз согласился со мной.» — из письма Луканиса Тейе, который он так и не отправил.

Иногда тишина не давит, не замирает тяжёлым покрывалом на плечах, не обнажает одиночество, а наоборот, вплетается в утро, как свет в прозрачную воду, где всё спокойно, потому что всё замедлилось.

Я сидела у окна кафе «Пьетра» — не того, что гремел именем по улицам Тревизо, а другого, скрытого в узкой петле реки, с видом на воду и арочный мост из белого камня. Столы с кружевными скатертями, цветы в глиняных вазах, запах сдобы и жареных томатов. Здесь никто не кричал. И никто не искал меня.

Завеса не чувствовалась тут, как в Минратосе, и я не слышала зова, как в Костнице. Даже магия будто приглушилась, как если бы весь мир затих, понимая, что мне нужно выдохнуть. Я не помнила, когда в последний раз позволяла себе это. Даже на корабле я шла, пусть и по воде, но шла. А сейчас... я сидела в тишине и покое. Не как Рук, не как сосуд для духа, не как маг, а просто как кто-то, кто устал.

Пальцы играли с ручкой чашки. Кофе был крепким, с горечью, как после боя. Луканис сказал, что это место стоит запомнить и он был прав. Хотя я не спросила, почему он вообще его знает. Наверное, когда ты родился здесь, в каждом углу есть воспоминание.

— Ты почти похожа на обычную женщину, — раздался знакомый голос, и я не вздрогнула, не удивилась, даже не подняла голову сразу, только чуть усмехнулась.

— Ассасин, который может найти мага даже в кафе на границе Тревизо. Признаюсь, впечатляет.

— Ты оставляешь след, — сказал он, подходя, и я услышала, как стул сдвинулся рядом. — Да и не зря меня называют Демоном Вирантиума, убийцей магов. Я говорил... у меня с ними история.

Я подняла на него взгляд и увидела, как на его лице легла тень — не от ламп, не от солнца за окном, а внутренняя, такая, что преследует, где бы ты ни был, даже здесь, среди тишины, чашек и запаха обжаренных зёрен. Но взгляд его оставался живым и внимательным. В руках у него была чашка, пахнущая крепким и ароматным кофе. Как у меня.

— Ты шпионил за мной?

— Я родился тут. Ты сидишь в кафе, где бабушка учила меня пить кофе. Ты думаешь, я пройду мимо?

Я улыбнулась чуть шире, приглашая его сесть напротив меня.

— Расскажешь?

Он сделал глоток и не сразу ответил. Затем поставил чашку на стол и чуть отклонился назад, как будто решал, стоит ли говорить.

— Кофе был горький, я плевался, а она говорила: «Сила не в том, чтобы тебе было всегда приятно и комфортно, а в том, чтобы терпеть то, что тебе не нравится и уметь притворяться. » — он на миг замолчал, потом добавил: — И настаивала на том, чтобы я запомнил вкус.

— Запомнил?

Он кивнул.

— Всё, что связано с ней — я помню. Даже если не хочу.

Я почувствовала, как его голос стал тише и мягче.

— Она растила меня после того, как убили моих родителей. Ты знаешь, в таких домах, как наш, любовь — это редкость. Воронов с младенчества учат, тренируют и ломают. А меня учила она. И это не всегда было легко.

Тонкие пальцы моей руки прошлись по краю чашки.

— А родители?

Он отвёл взгляд и посмотрел на реку.

— Политика, власть и война домов. Всё, из чего строится Антива. Их убрали с пути. Меня бы тоже, но Катарина... была быстрее.

Я долго молчала, потому что поняла: это не рассказ. Это прощание. Он говорит, потому что не может не говорить. Потому что если молчать дальше — память о ней сгорит.

— А Илларио? — тихо спросила я, когда он снова взял чашку, но так и не сделал глотка. — Его тоже растила Катарина?

Он усмехнулся, но не весело, а скорее с лёгкой горечью.

— Да. Его родители... тоже ушли слишком рано. Катарина взяла его под крыло, как и меня, но любимчиком был я. — Он сделал паузу, опустив взгляд на дрожащую в чашке рябь. — А это было не просто. С меня она требовала больше. Гораздо больше.

— А с него?

— Илларио был... свободнее. Прогуливал тренировки, гонялся за хорошенькими девушками, ошивался в казино, на балах. Всё, что могли предложить Вороны в мирные вечера — он пробовал.

— А ты? — спросила я, мягко и искренне улыбнувшись. — Гулял по девушкам?

Он ответил не сразу, и в этой тишине словно всё вокруг нас ожидало его весёлые и бурные воспоминания о юности.

— Я придерживался одного правила: чтобы получать от жизни больше, нужно и жить наслаждаясь. Но... — он качнул головой. — Моя жизнь и до Костницы никогда целиком не принадлежала мне.

— А теперь? — я посмотрела на него и чуть наклонилась вперёд. — Ты можешь уйти. Прямо сейчас. Туда, куда захочешь. Ты волен сам выбирать свою дорогу.

Он застыл, будто даже не рассматривал такой возможности. В его взгляде промелькнула растерянность, почти детская.

— Ты... — он тихо выдохнул. — Нет, я не хочу уходить. Ты помогла мне и я должен тебе. Вернее... я хочу помочь тебе.

Я не знала, о какой именно помощи он говорит. О той первой, на причале Минратоса, когда я ещё не была собой? Или о той, где мы выбрались из Костницы? Я хотела спросить его о том, помнит ли он меня в тот день, на причале Минратоса, но резко передумав, спросила о другом:

— А Тейя? Виаго?

Он снова улыбнулся, на этот раз теплее.

— Тейя... Катерина часто брала её с нами на тренировки. Говорила, что в ней есть острое чутьё, и не ошиблась. Благодаря Катерине, Тейя стала самым молодым Когтём Воронов. Самые сильные мужчины мира сего опасаются её... когтей. — усмехнулся Луканис, и продолжил. — А Виаго...

Он откинулся назад, глядя в небо над рекой.

— Он мастер-отравитель и Пятый Коготь, слегка одержимый ядами и вечной паранойей, что кто-нибудь попытается его отравить, — усмехнулся Луканис, покачав головой. — И, честно говоря, не уверен, насколько беспочвенна эта паранойя. Он ещё и бастард короля Антивы, что не отбивает от него повышенное внимание, так как здесь детям вне брака дают выбор: изгнание или Вороны. Виаго единственный из бастардов, кто выбрал второе.

Он сделал глоток кофе и, будто смакуя воспоминание, медленно продолжил:

— Мы подружились с ним на одном из балов. Эмиль Кортез, Четвёртый Коготь, подбросил ему в покои гадюку. В тот вечер Виаго увёл с бала особенно очаровательную девицу из Ферелдена в свои покои. Она, к слову, закричала так, что её было слышно по всему дворцу. — и сквозь смех добавил. — Назвал её, конечно, Эмиль — в честь того, кто пытался его убить. Иронично, не правда ли? Я про змею, если что. Виаго её оставил. До сих пор таскает с собой.

Я смеялась вместе с ним, не столько от веселья, а больше от ощущения, будто прожила с ним всю эту жизнь. А может и хотела прожить. Потому что своей у меня не было. Только чужая память, тело и голос.

— А ты? — спросил он, и взгляд его стал чуть внимательнее. — Откуда твой след?

Я резко замерла, губы сжались, воздух вокруг меня потяжелел, а взгляд зацепился сквозь плечо Луканиса. Тот храмовник, который сидел у дальнего столика, повернулся в мою сторону. Визуально он не отличался от сотни других, но я почувствовала как всё внутри сжалось. Как на секунду исчез звук и как время рассыпалось на осколки.

Шум реки был где-то далеко, а гул улиц слышался будто сквозь стену воды. Тени заведения, жар кофе, мягкость подушки на стуле под ладонью, всё исчезло и осталось только имя. Имя, вынырнувшее из прошлого, которое должно было быть не прошлым и не должно было замениться моим.

Серин.

Магия гудела под кожей, нервы натянулись, как струны, и ощущение холода накрыло меня. Холод прошёлся не по телу, а по всем костям. Холод темницы. Холод, в котором исчезает личность.

И я вспомнила.

*******

Руки все были в крови, на полу валялась каша, миска разбилась на кусочки, а вокруг звучал смех — липкий, рвущийся, словно он раздирает изнутри не только воздух, но и саму мою суть.

Сначала над моей головой прозвучал голос принадлежавший ученику. Он звучал грубо и высокомерно, но вслед за ним прозвучал второй — взрослый и тяжёлый. Храмовник. Его голос прошёлся по мне, как удар по позвоночнику:

— Свинья может и с пола поесть. Всё лучше, чем доллийская помойка, да, эльфийская дрянь?

Я медленно поднялась, шатаясь, чувствуя, как мокрые волосы, сбившиеся в спутанные пряди, прилипли к вискам, после того, как кто-то из учеников вылил на меня чашу воды, сдавленно хихикая, как будто это было смешно. Взгляд мой был опущен, вцепившись в пол, словно именно это ещё удерживало меня в сознании.

Машинально попытавшись стереть с платья брызги каши, я остановилась, увидев дрожь в собственных окровавленных руках. Она была не от страха, а от сдерживания, словно я пыталась подавить в себе огонь, который не хотела выпускать, но он уже не подчинялся.

Храмовник громко рассмеялся мне прямо в лицо, словно моя дрожь ему показалась слабостью и страхом, приведя в неописуемый восторг. Он ударил меня ладонью по лицу и я снова упала на пол, возле разбитой миски, уперевшись руками прямо на осколки. И в этот момент, в самой глубине груди, что-то сорвалось с цепи.

С моих губ не сорвалось ни слова и ни звука, сама магия кричала за меня. Она рванулась наружу, неумолимо и яростно. Первый взрывной удар отбросил храмовника через стол. Волны магии прошлись по залу, сминая, ломая, опрокидывая. Столы летели к стенам, посуда взрывалась в воздухе, словно сотни искр, и каждый осколок находил себе цель.

Я не помню, как встала и не помню, как волны магии перестали исходить от меня, помню лишь темницу, ритуал подавления магии, глухую и вязкую боль в голове. Чёрные круги под глазами от бессонных ночей на грани сумасшествия. Никто не пришёл на помощь. Никто не говорил со мной. Никто не держал за руку, чтобы я могла пережить это.

Слёзы стекали по моему лицу. Тогда и сейчас. Я чувствовала эти слёзы одновременно, будто жили они в двух местах сразу. Там, в темнице, и здесь, где я сидела напротив Луканиса. И, может быть, именно это чувство, эта разорванность, эта двоичность боли, вырвало меня из отчаяния, которое чувствовала не только Серин... но теперь и я.

*******

Первое, что я ощутила в реальности — пальцы осторожно касающиеся моей кожи, и затем голос, как сквозь толщу воды произнёс:

— Рук... Рук, посмотри на меня.

Я моргнула и воздух хлынул в лёгкие, как вода после долгого погружения. Звук вернулся, как и запах кофе. Шелест платья за соседним столиком первое, что я услышала отчётливо.

— Я... — прошептала я, и голос дрогнул, как будто губы ещё принадлежали той, другой. — Я вспомнила.

Он не двинулся с места и не торопил меня, только смотрел и ждал.

— Круг. Храмовников. Подавление магии. — слова выливались из меня потоком и заплетались между собой. — Я тогда не удержала себя. Я не хотела... но я сорвалась. Они унижали, били и смеялись надо мной... над Серин. Один скинул мою еду на пол, сказав, что для такой, как я, и это слишком изысканно. И...

Я сглотнула, руки сжались, впившись ногтями в ладонь.

— Меня заперли. Без магии, без света, без права голоса. — моё дыхание стало короче. — Никто не приходил за мной и я думала, что сломаюсь.

Тишина между нами не была обычной тишиной, в ней ощущалось понимание, которому не требовались слова. Он не задавал вопросов, не перебивал и только внимал — как тень, как щит, как тот, кто не отвернётся.

— Первый раз я услышала его на Испытании в Круге, — сказала я, медленно, будто вспоминая не момент, а заново проживая его. — И ждала появление демона. Так меня учили и так должно было быть. Только демон не пришёл, а вместо него появилась тень в зеркале. И когда я подошла к зеркалу появился голос. Не человеческий и не демонический, просто как... присутствие, понимаешь? Он говорил не словами, а дыханием, будто сквозь кожу. Сказал, что я не их, что я — напоминание. Тень тех, кто знал его имя. И что моё имя ждёт, когда я его вспомню.

Взгляд машинально упал на мои пальцы, как тогда, когда лёд покрыл их в Тени.

— Я не испугалась. Не потому что была храброй, а просто... впервые почувствовала, что кто-то смотрит на меня не с угрозой, а с ожиданием.

Боль в плече возникла внезапно и я машинально, почти с благоговением коснулась шва под еще присутствующей повязкой.

— И я помню как добежала до рощи. Скрытой, как будто магия её прятала. И за мной гнались храмовники. Один ранил меня... вот сюда. — Пальцы надавили чуть сильнее, чувствуя под кожей ту самую точку, что отозвалась очередной болью. — Я зашила рану сама как смогла. Я знала, что умираю. Села под дерево и ждала... конца.

И скорее выдохнув следующие слова, чем произнеся их, я сказала:

— Тогда я достала кулон. Ворон. Мама подарила его мне, когда мне было шесть. Сказала, если я когда-нибудь останусь одна... он придёт.

Я посмотрела на него и впервые за всё это время наши взгляды пересеклись.

— И он пришёл.

В наступившей тишине было облегчение. Как будто, произнеся эти слова, я дала место её боли в себе. Не чтобы сделать её своей, а чтобы напомнить: она была услышана. И больше не была одна.

— Что они с тобой сделали... — тихо выругался Луканис и провёл рукой по своему лицу, будто хотел стереть что-то невидимое. Возможно отклик моих и своих воспоминаний, в которых мы оба провели в заточении.

Плечи его едва заметно дрогнули, и он скорее прорычал, чем сказал эти слова:

— Они бы все сдохли, если бы я был рядом.

Замолчав на миг, будто хотел сказать что-то ещё, но он не позволил себе этого сделать, и просто сжал руку в кулак так, что побелели костяшки, а пальцы дрогнули.

— И если хоть один из них ещё жив... — наконец произнёс он и продолжил сквозь стиснутые зубы. — Скажи только слово. И они будут мертвы.

*******

Мы молчали ещё долго. Он пил кофе, а я просто пыталась вернуть своё душевное равновесие обратно. С каждым вдохом боль в плече отступала, словно разложившись по углам и стала частью фона. Она не исчезла, а просто дала место другому. Мягкой усталости, теплу и принятию.

Луканис не задавал вопросов. Он знал, что в такие моменты тишина ценнее слов. А потом, когда солнце поднялось чуть выше и тени начали укорачиваться, я выдохнула:

— Нам пора возвращаться.

Он не спорил, просто кивнул, поднявшись и подал мне руку. И в этом жесте было больше поддержки, чем в любых словах. Я приняла её и мы вышли из кафе, вдоль улиц Тревизо и направились к команде.

Таверна встретила нас запахом вина, пряной еды и шума, слишком живого, чтобы быть привычным. Мир, где всё ещё текла жизнь, где люди смеялись, поднимали кружки, рассказывали истории. И никто не знал, что весь мир под угрозой. Что Завеса под угрозой.

Я шла чуть позади Луканиса, позволив себе задержаться у входа — не из-за слабости или боли, хотя она ещё пульсировала в плече, а из-за чувства, будто что-то изменилось, пока нас не было.

У ближайшего столика, на фоне залитого светом окна, стояла Тейя. Прямая, напряжённая, словно стрела, но в её глазах горел огонь, а не скорбь.

— Вы вовремя, — сказала она, даже не дождавшись приветствия. — Я только заглянула к вам с информацией.

Мы переглянулись с Луканисом, я чуть приподняла бровь.

— И? — одновременно сказали мы.

Тейя кивнула на ближайший свободный стол, у которого мы сели.

— Рева будет на балу, — сказала она. — Через два дня.

— Бал? — я нахмурилась. — Какой ещё...

— Городской праздник, — тихо добавил Луканис. — Ежегодное сборище домов. Антиванцы любят делать политику под масками. И ножами. Но я... Разве из-за смерти Катарины Илларио не отменил его?

Тейя отрицательно кивнула.

— Илларио решил, что нельзя дать домам поднять новую войну за титул Первого Когтя и показать, что даже с её смертью, Воронами правит дом Делламорте.

Я нахмурилась и глянула на реакцию Луканиса. Но если у него и были какие-то эмоции, то он их решил не показывать.

— Ясно. Так что с Ревой? — спокойно продолжил он.

— Она ищет союзников. Среди домов, среди торговцев, может, даже среди тех, кто связан с антаам и венатори. Она хочет укрепить позиции.

— Значит, она не прячется, — сказала я. — Она верит, что её не тронут.

— Или просто не боится никого по своей глупости, — тихо добавил Луканис.

Я скрестила руки.

— Мы можем попасть туда?

— Теоретически. Но... — Тейя скользнула взглядом вниз, на мои кожаные ремни, на грязь облипшую обувь и плащ, всклокоченные волосы и очень практичную броню, но явно не подходящую для бала. — В таком виде тебя туда не пустят.

Я приподняла бровь.

— Ты про броню?

— Я про всё, — фыркнула она. — На балу леди не выглядят как ассасины. Даже если ими являются. Особенно, когда прячут такую явную красоту.

Луканис ухмыльнулся.

— Не флиртуй с моей... коллегой, Тейя. Ты её напугаешь или запутаешь. Даже не знаю, что хуже.

— Я не пугаюсь, — спокойно сказала я, но уголки губ дёрнулись.

— Ну вот, — в голосе Нэв, появившейся откуда-то сбоку, было предвкушение. — Бал, наряды, протоколы этикета. Вы представляете себе Кальпернию и Тааш в платье? А Дориан будет как в своей тарелке.

— Я и на праздниках-то бываю редко, — буркнул Варрик, вынырнув из-за своей кружки. — Но идея мне уже нравится. Особенно, если магичка наконец перестанет выглядеть так, будто собирается кого-то убить.

Откуда они все явились?

— Я могу выглядеть красиво и быть готовой кого-то убить, — заметила я, и Луканис тихо рассмеялся.

И тогда, откуда-то сбоку, раздался мягкий, но глубокий голос:

— Если позволите... Я помогу вам с подготовкой.

Взгляд Кальпернии был тёплым и спокойным.

— Вам всем, — добавила она. — Но прежде всего — тебе, Рук. Ты должна блистать, чтобы никто не посмел усомниться в том, кто ты.

— А кто я? Не Леди Инквизитор же. Ей бы больше подошла эта роль. — пробубнила я.

Посмотрев на неё, на всю команду, что уже собиралась обсуждать наряды, маски, легенды, мой взгляд перешёл на Луканиса. Он сидел рядом, и я была готова поклясться всеми эльфийскими богами, как впервые за всё наше путешествие он улыбался в предвкушении.

— Я всё ещё не понимаю, почему платье, — проворчала я, глядя на Кальпернию, которая, судя по всему, была рождена именно для того, чтобы превращать магов-ассасинов в легенды.

— Потому что ты идёшь на бал, а не на казнь, — ответила она, неспешно разворачивая рулон темной ткани с едва заметным серебряным отливом, который откуда-то появился у неё в руках. — И потому что ты должна не просто искать врага на балу. Ты должна заставить всех взглянуть на тебя и усомниться, на чьей они стороне. Вернее, занять правильную сторону.

— Откуда у тебя появилась эта ткань? — прошипела я, сузив свой взгляд на слишком мягкую и непрактичную ткань, будто во всём была виновата именно она.

Но ответ на свой вопрос я не получила и фыркнув отвернулась к стене, предпочитая игнорировать их воодушевление перед этим... фарсом.

— Звучит как приглашение к убийству, — пробормотал Варрик из угла, где его уже третий раз пытались заставить выбрать между шёлковым жилетом и бархатным.

— А это тут откуда?! — вскрикнула я. — Твоя специализации в магии — ткань из воздуха и подготовка к балу? А, Кальперния? — бросила я ей вслед, пока она подходила от одного члена команды к другому, примеряя ткани и обдумывая образы.

— Это и есть Антива, Варрик, — заметила Нэв с усмешкой, будто я ничего и не говорила. — Убийства тут идут в комплекте с комплиментами.

— А вы точно собираетесь меня одеть, а не убить? — я прищурилась на Кальпернию, но та, не моргнув, начала очерчивать силуэт на листе пергамента. Каждый штрих, будто клинок, каждый изгиб — как доспех, замаскированный под кружево. — Предпочла бы второе, Fenedhis... — опять буркнула я.

— Мы не наряжаем тебя, Рук, — мягко сказала она. — Мы собираем твою маску, а под ней ты останешься собой.

— Ты так говоришь, будто я знаю, кто я.

Она на миг задержала на мне взгляд и спокойно ответила:

— Иногда не знать кто ты — страшнее именно для врагов.

Я замолчала, обдумывая её слова. Слишком много в этом было смысла.

******

Время текло, как вода сквозь пальцы. Вскоре вся таверна превратилась в нечто среднее между театральной гримёркой и антиванским швейным салоном.

Дориан позировал, Хардинг сбежала от нас, бросив что-то вроде: «мне надо предоставить отчёт Леди Инквизитор», Тааш ушла вместе с ней, Варрик спорил о длине рукавов, Нэв с подозрительной радостью выбирала подвязки «в тон к посоху», а Луканис же... просто смотрел. Из тени. Не вмешивался и ничего не говорил, но когда мои глаза случайно встретились с его, я увидела, что он едва ли смотрел на кого-то ещё, кроме меня.

Кальперния подошла с очередным штрихом к моему образу — широким кожаным ремнём, на котором, почти незаметно, крепился изящный, изогнутый кинжал. Лезвие было спрятано в разрезе платья — высоком, смелом, как сама идея пойти на бал как на охоту.

— Попробуй шагнуть, — велела она. — Он не должен мешать.

Я послушно сделала шаг и шёлк платья слегка скользнул по коже, почти неощутимо. Кинжал не звякнул, не дёрнулся. Он будто слился со мной, с частью бедра, с частью плоти.

Платье было тёмно-синим, почти чёрным, с лёгким холодным отливом серебра, который проступал только в движении, как свет Завесы, преломлённый в полумраке. Глубокий вырез спереди был сдержан до ключиц, но открывал плечи. Рукава спускались ниже локтей — тонкие, полупрозрачные, как дымка над водой. Талию украшал кожаный корсет с тонкой тиснённой вязью, узором, в котором можно было угадать сплетение крыльев и перьев. Кожаные перчатки, скорее были необходимостью, когда дело дойдет до драки и я оставила на руке лишь одну из них, чтобы быстро выхватить клинок. И маска из черных вороньих перьев была последним аккордом.

— Прическа, — сказала Кальперния, вглядываясь в меня, как художник в завершённое полотно. — Без короны, но с высотой. Волосы собраны, но и свободны. Ты — не принцесса. Ты — клинок. Но всё же изящный.

Она подняла мои волосы вверх, переплела пряди, но не зажимала сильно. Несколько локонов остались свободными, чуть касаясь шеи. И только одно перо ворона было вплетено у виска, чёрное, с блеском, как напоминание: кем бы ты ни была, ты всё ещё Рук.

Я подошла к зеркалу и замерла. На меня смотрела незнакомка. Тот же взгляд. Те же глаза. Но не маг, не беглянка и не агент Инквизиции, а женщина, чья тишина могла быть угрозой, чья красота — ловушкой, чьё тело — проводником силы, которую она давно перестала ощущать как свою.

Я не улыбнулась, но и не отвела глаз.

— Готова? — спросила Кальперния сзади.

Я выпрямилась, дотронулась до кинжала на бедре и, прежде чем ответить, снова взглянула в зеркало.

— Да. Если ты хочешь, чтобы я кого-то убила этим нарядом — я справлюсь, — выдохнув пробормотала я, но всё же шагнула за порог.

Когда я спустилась из комнаты в зал таверны, то услышала... тишину. Несколько долгих секунд никто не издавал ни звука, но потом всё же прозвучало лёгкое, еле слышное:

— Создатель... — проговорил Варрик.

Дориан прижал руку к груди.

— Если Солас увидит это — он сдастся немедленно.

Нэв только хмыкнула, но в её глазах было лишь искреннее восхищение.

— Ну, по крайней мере, теперь ты не похожа на того, кто может устроить взрыв. Хотя...

Но искала я лишь один взгляд. Луканис стоял у камина, как обычно. На нём была чёрная рубашка, открывающая шею и часть груди, кожаные штаны и слегка высокие сапоги, тоже сделанные из кожи. В руке он держал чёрный пиджак, украшенный пурпурными узорами вороньих перьев.

Он не пошевелился, даже не моргнул, лишь стоял, как будто весь его мир в тот миг сузился до одного — до меня. В его глазах не было удивления, не было вожделения, не было слов. Но было нечто, от чего я замерла, как от зова. Он смотрел, будто увидел меня впервые. Не как командира, не как мага, не как силу, с которой нужно считаться, а как женщину. Как нечто хрупкое и сильное одновременно. Как будто вся моя сдержанность, шрамы, магия, голос — всё это отступило, оставив только ту, которую я сама едва узнавала.

Тишина стала вязкой, почти звенящей. Я почувствовала, как замедлилось дыхание, как перо ворона у виска дрогнуло в ритме моего пульса.

Он не делал шагов ко мне и не отвёл взгляда. Ни на один миг.

Я хотела что-то сказать. Что-то лёгкое, отстранённое, чтобы разрушить эту невысказанную правду между нами, но язык не шевельнулся. Только пальцы на бедре чуть сжались на ремне кинжала, чтобы напомнить себе, кто я.

И отведя взгляд первой, я посмотрела в сторону выхода, словно мне поскорее необходимо было вдохнуть вечерний воздух Тревизо.

— Хвала Создателю, а то я начал волноваться, что вы всё это время разговариваете глазами. — бросил Варрик. — Уже почти поверил в телепатию. Хотя, если честно, это помогло бы мне найти вино. — продолжил он, осмотрев ближайший стол в поисках чаши. — И кто-нибудь уже скажет этой парочке, что напряжение между ними можно нарезать, как сыр? Или я один тут это замечаю? — хмыкнул он, взяв в руки найденную чашу и отхлебнув приличный глоток из неё.

*******

Мы подошли к воротам в тот самый момент, когда город ещё шумел внизу — огни, крики, музыка, карнавал на улицах, полный безрассудства и масок. Даже антаам не мешали горожанам наслаждаться праздником. Но здесь, у самого сердца Тревизо, всё было иначе. Тихо, чисто и тревожно.

Дворец возвышался над площадью, как птица за миг до броска — замерший в темноте силуэт с окнами, мерцающими тёплым золотом, и высоким балконом, за которым начинался иной мир — мир Антивы, наследия и власти.

Луканис шёл рядом, и, хотя он не коснулся меня ни разу с тех пор, как я вышла из-за занавеса в той самой комнате, я чувствовала, как каждый его шаг был отмерен рядом с моим, будто он не позволял себе остаться ни позади, ни впереди.

Я слышала, как позади кто-то говорил приглушённо — Варрик и Нэв, Тааш, возможно, даже Дориан, но в этот момент их голоса были как эхо — далёкие, рассеянные, не касающиеся меня. Моё дыхание было медленным и я старалась не думать о том, как струится ткань по ногам, как ощущается ремешок кинжала на бедре, как вырез платья тянет воздух холоднее, чем я привыкла.

И всё равно я шла уверенно. Не как гость, а как сила, которая способна остановить Реву и всех её прихвостней.

Ворота открылись и нас впустили без лишних слов. Мраморный вестибюль встретил нас сиянием люстр и шагами слуг, приглушёнными коврами. Где-то звучала музыка, но не радостная, нет — изысканная, осторожная, как разговор с ядом на языке.

— Ты готова? — тихо спросил Луканис. Не для того, чтобы получить ответ, а чтобы напомнить: всё только начинается.

Я кивнула, не поворачивая головы в его сторону, и внимательно всмотрелась туда, где музыка разбавлялась голосами.