Молчание ангелов

Даже если я умру, то одной этой поездки будет достаточно, чтобы улыбнуться перед смертью. Дорога заняла всего три часа. Не случайно пишу «всего», потому что этого было ужасно мало. Мы говорили обо всем на свете, остановились выпить кофе на полпути, в безымянном городке в дебрях графства Типперари, ужинать нигде не стали, чтобы быть готовыми к родительской трапезе.

— Если ты не будешь есть с аппетитом, мама тебя прикончит, — предупредила я.

— Да, я уже в курсе, что она опасная женщина.

— Не переживай. Главное, что на тебе нет военной формы.

— На тебе она как раз есть, — сказал Рем, с сомнение оглядывая мой комбинезон. — Стоит за тебя волноваться?

— Само собой. Регулярно выгребаю за свои сомнительные убеждения, навязанные мне отцом.

— Она так и не изменила свои взгляды?

— Нет, до сих пор убежденная пацифистка, — кивнула я.

— Думаю, мы поладим. Я тоже не фанат насилия.

— Сказал чувак, у которого пять ножей припрятано по всему телу, — фыркнула я.

— Семь, — улыбнулся он, и я расхохоталась.

Мы выехали на закате солнца, около пяти и планировали до восьми добраться до точки назначения. Сумерки обрушились на землю — драматичные, бередящие душу. Фары машины включились сами собой, в ней будто пробудился спавший дух, а с ним — и моя тоска по абсолютной свободе. Вот было бы здорово просто быть птицей — ястребом над вересковой пустошью или гусем над разливом реки, только небо и ты, ты и небо. И больше никаких сложных чувств, угрызений совести, страха смерти, ощущения, что я все делаю неправильно.

Я везу парня своей сестры к нашим родителям. Боже.

Может еще не поздно повернуть обратно, чтобы не делать настолько гнусное дело. Ведь это Селеста должна будет водить его по дому, показывать ему детские фотографии, лезть с ним на чердак, чтобы найти любимую игрушку, рассказывать всякие семейные байки за столом. Ведь без всего этого не обойдется...

— У меня такое чувство, что я предаю сою сестру, — призналась я, когда мы были на подъезде к дому. Полчаса оставалось, не больше, до Маллоу. Я даже вспотела от внутреннего напряжения. — Ну не считая того другого предательства, про которое мы не говорим... Я ужасный человек?

— Ты человек, у которого не было выбора. Это другое, — сказал Рем. — Селеста поймет.

— Думаешь?

— Уверен.

Мы немного помолчали, приятно было узнать, что хоть кто-то из нас не поддается панике.

— Возвращаясь к нашему утреннему разговору, — сказала я. — Не говори Селесте о том, что это была я, окей? Что это со мной ты спал. Даже если она настолько всепрощающа, я не уверена, что хочу, чтобы она знала.

— Ладно, — сказал Рем, уловив нервозность в моем голосе и переводя на меня взгляд. — Ты в порядке?

— Да, сейчас еще опрокину пару рюмок отцовского виски и станет совсем хорошо.

— Главное, чтобы твоя сумеречная натура после этого не решила пуститься во все тяжкие и не потащила нас по всем пабам в Маллоу, — усмехнулся Рем.

— Там их немного, все сможем обойти, — ответила я, вдруг расслабившись: юмор успокаивал меня. Рем улыбнулся мне, как давнему другу, с которым ничто не страшно, даже пить всю ночь в деревнях графства Корк.

***

Думаю, мои родители ни черта не поверили в то, что Рем мне просто друг. Уж слишком я нервничала, тараторила, бегала по всему дому, лишь бы чем-то занять руки. Предупредила о своем визите тоже всего за несколько часов, будто летела сказать что-то мега важное. Мама даже пару раз взглянула на мой живот, предполагая тот самый сюрприз. Но потом, увидев, как стремительно я хлопнула полбокала вина, перестала на него таращиться и стала задавать вопросы: где мы познакомились, служит ли Рем тоже, откуда он родом. Отцу тоже было любопытно, что этот здоровенный, угрожающе накаченный парень, приехавший на безумно дорогой машине, делает рядом с его юной дочерью, которая дальше военной базы не выходит. И давно ли мы «дружим».

— Эти вопросы становятся все более и более... неудобными, — призналась я.

— Сама понимаешь, сейчас ты у нас единственная дочка, — объяснил отец, и я тут же поняла его волнение. Они оба здорово постарели за последний год. После исчезновения Селесты из них просто выдуло всю жизнь. Мама всегда была красоткой и, пожалуй, осталась, но ее взгляд стал таким скорбным, словно ее постоянно одолевала боль. Отец тоже был еще совсем не стар, я бы даже сказала молод, но и в нем угадывалась глубокая печаль. Он даже военную выправку потерял, плечи опустились под тяжестью невидимой ноши.

— Сестра Саванны пропала год назад, — сказала моя мать Рему, чтобы объяснить повисшее в воздухе напряжение. — Мы даже не знаем, жива ли она. Поэтому все наши заботы сейчас о Саванне.

— Вообще-то по этому делу мы с Саванной и приехали, — вдруг сказал Рем, сигнализируя мне взглядом «доверься мне». — Я занимался поисками вашей дочери и нашел ее.

«Твою мать, Рем! А мне ты мог сказать о своем плане?» — мысленно завопила я.

— Селеста нашлась? Где? Она в порядке? — наперебой заговорили мои родители, вцепившись в него. Верней мама вцепилась в Рема, а отец — в маму.

— Она в порядке, и скоро будет дома, — заверил их Рем с такой убежденностью в голосе, что поверили не только мои родители, но и я.

Странное тепло разлилось внутри, уверенность, чувство, что он выполнит свое обещание, и вообще больше не о чем волноваться. Нужно только поднять бокалы и возрадоваться.

«Мне конечно нравятся самоуверенные парни, но не рановато-ли?» — мысленно обратилась я к нему, но Рем только усмехнулся в ответ.

Мы пересеклись с ним наедине в коридоре, когда он шел из гостиной на кухню за бокалами, а я — в обратную сторону с миской капустного салата.

— Мог бы меня посвятить в детали своего плана! — тихонько рявкнула ему я.

— Я не планировал говорить им о Селесте. Но в ту секунду понял, что нужно. Зачем им страдать лишний день?

— Что ж, звучит прекрасно, — кивнула и отправилась в гостиную со своим салатом.

Разговор за столом был полностью от и до — о моей сестре. Я не ревновала, я понимала всеобщие чувства, я сама была на седьмом небе от мысли, что Селеста наконец нашлась. Они засыпали Рема вопросами, и он в свою очередь — тоже спрашивал о ней. Моего присутствия за столом становилось все меньше и меньше, уже никто не интересовался моими успехами в летной школе или моей личной жизнью. Пока я не исчезла вообще. Я просто подливала себе вина, пока не опьянела. А потом и вовсе начала поглядывать на дверь. Может быть не так уж плоха идея пройтись пабами Маллоу в ночной тишине?

***

Я тихо выскользнула из-за стола, сняла куртку с крючка и вышла за дверь. Я обожала свою сестру, клянусь, но в трехсотый раз слушать о том, как она умудрилась прочесть всего Шекспира к двенадцати годам, было выше моих сил. Я-то, к своему стыду, осилила гораздо меньше. Окей, если начистоту, то я вообще не читала Шекспира.

Я знала в Маллоу каждую тропинку и каждый дом. Могла бы пройтись по этому городку с закрытыми глазами по заданному маршруту и не ошибиться. Мне нужна была небольшая прогулка, совсем маленькая, только бы подышать воздухом и забыть о том, насколько незначительной я вдруг стала за сегодняшним ужином, стоило появиться Селесте. И даже не ей самой — а всего лишь ее имени.

Позади меня раздался отдаленный шум, и я оглянулась. Ко мне приближалась машина. Ослепляющие фары стремительно летели на меня из тумана. Внезапно они оказались гораздо ближе, чем я ожидала: большие, синие, пронзительно яркие. Я отскочила в сторону, тихонько матерясь. Здесь сроду на такой скорости никто не лихачил! И еще школа тут на другой стороне дороги, мудила!

Машина пронеслась мимо, я вытянула руку и показала водиле средний палец. Надеюсь, глянул в зеркало заднего вида, раз уж вперед не смотрит.

И я тут же заметила, как ярко снова пылает моя ладонь, на которой Блисс оставила адрес. Аметистовые всполохи осветили асфальт под моими ногами. Я взглянула на руку и онемела. Там больше не было адреса Селесты в Ботсване. Там были написаны только дата ее рождения и...

Дата смерти.

Как на гробовом камне: «Селеста Найтингейл. Дочь, сестра, возлюбленная, покойся с миром. 17.12.1997 — 17.11.2024»

Я затрясла ладонью, будто пыталась смахнуть насекомое. Буквы вдруг стали жечь.

— БЛИСС! — заорала я. — Что это, твою мать за бред?!

Она не ответила мне, но внезапно я услышала оглушительный кошачий крик далеко позади — там, откуда я шла. Там, где был дом моих родителей. Вопль повторился — и на этот раз был больше похож на человеческий. Ужасное предчувствие накрыло меня. Я побежала обратно, спотыкаясь и совершенно сорвав дыхание. «Рем!» — кричала я мысленно, — «Рем! Ты слышишь меня? Вы целы?»

Я вбежала в дом, выкрикивая его имя. В доме стояла мертвая тишина. Я ворвалась на кухню и... осела на пол от одуряющего шока.

Мои родители лежали на полу, разодранные в клочья. Они были так сильно обезображены, что я едва могла разглядеть очертания тел в том, что от них осталось. Только одежда — голубое платье матери и полосатая тенниска отца помогли бы мне опознать их. Всюду хаотично торчали обломки «струн» Рема — их словно поломали, погнули и разбросали вокруг. Они больше не были ярко-голубыми. Они угасали, дергались, исчезали, словно их наконец отключили от сети.

А потом я увидела и его самого: полулежащего в углу у окна, залитого кровью, с неестественно вывернутой рукой. Кинжал лежал на полу в темно-бордовой луже. Еще три — поодаль. На его груди зияла страшная рана — и из нее струилось аметистовое сияние, тоже угасающее.

— РЕМ! — я бросилась к нему, едва справляясь с подкашивающимися ногами. Схватила его кинжал с пола — и внезапно он не обжег мою руку, хотя должен был. — Ты слышишь меня? Рем, ты со мной?

Его веки дрогнули, глаза приоткрылись, и я впилась в его губы, со всем жаром, на какой только была способна. Еще не поздно, совершенно точно, если он шевелится.

— Возьми всю мою энергию, слышишь? — и я снова поцеловала его, ощущая во рту вкус его крови. — У меня ее дохрена!

Он поднял руку и коснулся моей щеки.

— Уходи, — пробормотал он. — Мои ножи будут обладать силой еще какое-то время после моей смерти, ты успеешь уйти. Возьми машину, они не смогут достать тебя там, езжай на полной скорости, выскочат перед тобой на дорогу — сбивай. Возвращайся в убежище к Микаэлю.

— Да я скорее сдохну рядом, чем брошу тебя! — И я снова принялась целовать его, но мои поцелуи... были бессильны. Вообще никакого эффекта: рана на его груди так сильно кровила, что вся моя одежда вместе с лифчиком тоже пропиталась кровью.

— Саванна, уходи, — взмолился Рем.

Я принялась расстегивать обрывки его рубашки и водить руками по его раненой груди. Уложила его на пол и забралась на него сверху, беззвучно рыдая.

— Займись со мной любовью, слышишь? Это же спасет тебя, так? Рем!

— Слишком поздно, — прохрипел он.

— Я никуда не уйду, пока ты не трахнешь меня, черт возьми! Давай! Мне по барабану, что тебе больно!

В отчаянии я принялась стаскивать с него брюки, мои руки так сильно тряслись, что я не могла управиться с молнией на ширинке. Наконец я добралась до его нижнего белья, запустила под него руку и принялась ласкать его член. Будь это драка — я бы сделала невозможное, но, чтобы заняться сексом, нужно было чуть больше, чем просто решимость и напор.

— Помоги мне, Рем, это наш последний шанс!

Он не реагировал. Его тело обмякало подо мной. Веки вдруг снова начали прикрывать его глаза, поглощая аметистовое сияние. Руки обвисли вдоль тела. Разноцветные искры мерцали в глубине раны на его груди — там было нечто инородное. Я погрузила в рану пальцы и... вытащила стеклянное перо. Это было его собственное перо — то самое, которое нашла Сандра в вереске.

Они убили Рема его собственным оружием. Пронзили его сердце острием ангельского пера.

— Подонки! — я сжала перо в кулаке так крепко, что оно рассыпалось на осколки. По моей руке потекла кровь. Искры замерцали так ярко, что заболели глаза. А потом они погасли. И тело Рема подо мной вдруг превратилось в мумию — вся жизнь ушла из него, осталась только оболочка.

Безумное отчаяние захлестнуло меня.

— Блисс! Пейн! Микаэль! Кто-нибудь! — заорала я. Но мне никто не ответил. Мертвая тишина стояла вокруг, только тихо гудели обломки «струн». Все тише и тише. Будто финальные аккорды.

Мне показалось, что боль сейчас наконец добьет меня и сердце не выдержит. Я заревела и в этой мучительной тишине мой плач был оглушающе громким. Кажется, я плакала вечность, прижимаясь к его груди, пока вдруг не услышала женские голоса за окном. Они становились все громче и громче. Потом кто-то постучал по стеклу, и я оглянулась.

В окно на меня смотрели Виджета и Сури. Им не сразу удалось разглядеть меня, но как только их глаза свыклись с полумраком комнаты, они вдруг замахали мне, улыбаясь.

— Один друг лучше двух подруг! — заорала Виджета.

— Без друга в жизни туго! — выкрикнула Сури.

— Чем сидеть ахать, друзей лучше трахать, — добавила мумия подо мной, и я подскочила от неожиданности. Мертвое тело подо мной шевельнулось, поскрипывая суставами.

— Твою мать, что здесь происходит?!

— Ничего нет лучше, кстати, чем друзья в одной кровати, — вновь заговорила мумия, и ее глаза полыхнули светом так ярко, что я зажмурилась. А когда снова посмотрела перед собой, то увидела, что вокруг меня нет ни комнаты, ни растерзанных тел, ни обломков струн. Ни-че-го из того, что я видела секундой раньше.

Я лежала на дороге, и надо мной склонился Рем. Его руки так крепко сжимали мое лицо, что я не смогла бы выдавить ни слова.

— Ты со мной, Саванна? Ты вернулась?

— Да, — вымолвила я, бросая беглый взгляд за его плечо. Решетка голубых лучей окружала нас по периметру, а за ней толпились свиньи, целое мать его стадо. От яростного визга можно было оглохнуть.

— Не смотри им в глаза, я мигом, — шепнул мне Рем и, пройдя сквозь лучи, принялся резать проклятых стражников с таким остервенением, будто только об этом и мечтал весь вечер. Никто из них даже цапнуть его не успевал — ножи пронзали их раньше, блестящие, не знающие жалости.

«Никогда не смотри в глаза свинодемонам! — заорала Блисс в моей голове. — И на голубые фары приближающихся машин! Это тоже могут быть глаза свиней! Эти твари изобретательны! Никакие парные источники голубого света не должны сбить тебя с толку!»

Я поднялась на ноги, колени дрожали. Смерть Рема, которую я пережила в галлюцинации, все еще стояла перед глазами и я никак не могла прогнать эту картинку. Это была самая страшная сцена, которую я когда-либо видела. Воистину ужасающая. И вот теперь, вдобавок к ней, я должна была еще и смотреть, как он сражается.

Внезапно Рем попятился, увернулся от удара огромного черного свиного копыта, и, тяжело выдыхая, вернулся в периметр лучей. Я подошла к нему, обняла его и раньше, чем он успел опомниться, поцеловала его. Он пах электричеством, озоном и дымом. На его губах до сих пор был привкус Каберне Совиньона, который мы пили за ужином. Его рука обхватила меня за талию, не выпуская нож. Время вдруг остановилось и эйфория затопила меня подзавязку.

Но это был не эротический поцелуй. Только отчаянная попытка защитить его. Я просто не могла молча стоять в стороне и смотреть на его битву. И моя помощь не стала лишней: плечи Рема вдруг затвердели под моими руками, словно его мышцы укрепили металлом. Его рост увеличился, потому что мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до него. Один мой поцелуй — и он вдруг словно получил суперсилу в видеоигре.

— Спасибо, — шепнул мне он, выпустил меня из объятий и ринулся расправляться со стражниками. Он вдруг начал двигаться так быстро, что я едва успевала разглядеть контуры его тела.

Выжившие стражники решили не продолжать бой, разбежались и скрылись в темноте, вовсю работая хвостами. Рем заговорил с демоном, лежавшим у его ног на последнем издыхании: шепнул несколько слов на языке, который я никогда не слышала. Смертельно раненый свинорылый выл в предсмертном вопле, выталкивая из себя подобие странных звериных слов, но это был не угрожающий вой, скорее он просил закончить его мучения. Рем же требовал что-то взамен. В конце-концов, они договорились: стражник что-то взвизгнул, и Рем тут же прикончил его. Потом поднялся на ноги, обтер нож и спрятал за пояс.

— Твою мать, — выругался он едва слышно, потом перевел на меня обеспокоенный взгляд. Вкупе с залитым кровью лицом вышло пугающе.

— О чем ты говорил с этим существом?

— Спросил, что им было нужно.

— И?

— Орден хочет образец твоей крови, — Рем подошел ко мне, положил руку на талию, будто там ей было самое место.

— Моей крови у них и так полно, — сказала я. — Меня ранили, когда мы бежали из той темницы.

— Видимо тогда они что-то и заподозрили. А сейчас хотят перепроверить.

— О чем ты?

— Очевидно, они хотят узнать твое будущее. А для этого нужна свежая кровь.

***

Нам пришлось искупаться в реке, которая протекала прямо посреди городка, чтобы смыть с себя кровь. Вода в ноябре была ледяной, как, мать ее, Антарктика, но уж лучше продрогнуть до костей, чем перепугать отца с матерью до смерти.

На пороге дома мы объявились вымокшие до нитки, как, блин, модели в рекламной компании какого-нибудь Джорджио Армани. Рем так точно выглядел как модель: вода капала с потемневших волос, одежда облепила мощный торс, я могла бы вот просто сейчас сделать пару фотографий и заработать миллион. «Там такой ливень!» — соврали мы родителям, и они поверили, что мы и правда могли попасть под кратковременный дождь. Дожди в этих краях ходят стеной туда-сюда по несколько раз на дню.

— Тебя до сих пор трясет, — сказал Рем, когда мы пошли наверх переодеваться и случайно пересеклись в ванной комнате.

— Ничего, я сейчас согреюсь под душем, — сказала я, разыскивая полотенце в туалетном шкафу. — Выйди пожалуйста.

— Тебе нужен еще один оберег, — вдруг сказал он. — Мне страшно оставлять тебя даже на пять минут в душевой. То, что Орден хочет от тебя заполучить, — это серьезно.

— Ай нет, спасибо, — сказала я, не отрываясь от поисков полотенца.

— Я не буду касаться тебя... там, — сказал он.

— Но тогда, если не спрятать, ее будет видно стражникам?

— Да, будет сиять на все графство Корк. Но пока я рядом, это не важно.

— Ты вообще при этом не будешь меня трогать? — я наконец нашла полотенце и тщательно завернулась в него, только чтобы не стоять перед ним в трусах.

— Немного. Коснусь только низа твоего живота.

— Почему нельзя просто поставить оберег где-нибудь еще? Во рту, например? Или в районе груди?

— Он мощнее, чем предыдущий, и будет ощущается, как некая... тяжесть. А вечный комок в горле или боль в груди — не слишком приятно, поверь.

— А внизу живота, значит, сойдет?

— Не так плохо, как тяжесть в груди, — сказал он

— Да откуда тебе знать? — усмехнулась я.

Он промолчал.

— Вот он ты какой, специалист по женским внутренностям, — начала насмехаться я.

— Селеста говорила, — сказал Рем, и я заткнулась.

Могла бы и сама догадаться, что он и ее защищал как мог. Наверно перепробовал на ней все свои обреги. Каждый из них...

— Ладно, думаю мне не стоит ставить под сомнение экспертное мнение моей сестры, — сказала я дурашливо.

— Саванна, нет у нее никакого «экспертного мнения». Это просто то, что она чувствовала.

— Да знаю я! — выпалила я, раздражаясь. — Я просто... просто...

«Ревную, блин».

Я не позволила ему прочитать мои мысли. Закрылась. Может со временем у меня появится больше самоконтроля и я не буду думать сразу же все, что... думаю.

— Ладно, я готова. Это не будет больно?

— Нет. Но мне потребуется несколько минут. Энергия должна успеть перейти... Иди ко мне, — сказал он, возможно без задней мысли, но у меня подкосились коленки от этого призыва.

Я шагнула к нему, он положил левую руку мне на талию, привлекая к себе, а вторую опустил мне на низ живота. Мощная вибрация зародилась где-то внутри его тела, вышла через ладонь и вошла в меня. И я возрадовалась, что на этот раз его пальцы не были во мне, иначе б я так застонала от блаженства, черт возьми, что услышал бы весь Маллоу.

Сначала не было ничего, кроме этой мощной вибрации, но потом внизу живота зародилось странное ощущение — легкое онемение, потом спазм, затем странное тепло, очень приятное. Я уткнулась лицом его грудь и обняла за шею, чтобы не упасть. Меня вдруг наполнила слабость и неимоверное... счастье. Рука на моем животе транслировала моему телу какую-то особенную энергию. Уж тогда я поняла, что этот оберег — нечто из области высшей магии.

— Ты в порядке? — шепнул мне Рем, наконец отнимая руку. — Посмотри на меня.

— Да, — я подняла голову. — Очень сильное ощущение.

— Тепла? — спросил он, разглядывая меня.

— И любви, — я отвернулась, не в силах смотреть на его лицо. Сейчас оно казалось мне слишком прекрасным, чтобы вынести это. Не знаю, как мне удалось сдержать себя и не поцеловать его — эта жажда была просто невыносимой.

— Это ненадолго, до утра эффект сгладится.

— Это сильнее струн, не так ли? — пробормотала я.

— Да, намного.

— Как именно он будет работать?

— Струны могут защитить тебя только от физического вреда, создавая препятствия в пространстве. А лавина — от злого умысла и недобрых намерений. Она просто сотрет их из разума твоего врага.

— Что, свинодемоны теперь будут валяться в моих ногах и лизать мне руки?

— Типа того. Пока оберег не вычерпает всю свою энергию. Ты успеешь убежать.

— А почему ты для себя его не используешь?

— Мне проще замарать кинжал, чем взывать к настолько серьезной магии. Тем более, что магия требует энергии.

— Друзьям — все самое лучшее? — усмехнулась я.

— А то.

— Спасибо за шутки про друзей, кстати, — сказала я. — Помогло. Сури, Виджета и ты, орущие непристойности, развеяли в прах мой кошмар.

— На здоровье, — ответил Рем. — Что тебе привиделось? Твой пульс просто обезумел. Мне показалось, ты вот-вот умрешь.

— Да всякая дичь, — отвернулась я. — Надеюсь никогда больше подобного не увижу.

***

Горячая вода и всепоглощающая любовь — какое убийственное комбо.

Я стояла под душем и тепло воды просто возвращало меня к жизни. А внутри меня грело такое огромное чувство любви к Рему, какого я не испытывала ни к кому никогда. Наверно так я чувствовала бы себя, если бы разрешила себе любить его на полную катушку, если бы мы поженились и отправились в Ботсвану не гонимые мистикой, а праздновать медовый месяц. Так вот что чувствуют молодожены...

Боже, от таких сильных чувств наверно можно умереть.

В гостиную я вернулась, когда мама уже принесла десерт. Это был мой любимый пирог с орехами и карамелью, который никогда не нравился Селесте, но ужасно нравился мне. Папа сунул мне в руки чашку горячего чая. Рем выдвинул для меня стул рядом с собой, и я села, разомлевшая до костей, расправляя подол домашнего платья, которое я нашла в шкафу среди своих старых вещей.

— Ты как? — шепнул мне он, пристально разглядывая мое лицо и наряд. Шелковая туника с рисунком из розочек — видимо последнее, что он ожидал увидеть на кадете летной школы.

— Сойдет, — буркнула я, полностью концентрируясь на куске пирога и стараясь не смотреть на Рема.

— Лучше, чем баноффи? — усмехнулся тот.

— Конечно. Этот пирог — Господь Бог, а баноффи был просто какой-то там... архангел. Без обид.

Рем рассмеялся, закатил глаза. В ту минуту он был похож на героя аниме — что-то мягкое, мальчишеское проступило в его облике, и я отвернулась, испытывая страшную нежность к нему. Мои чувства тяготили меня. Их было слишком много и они терзали меня не хуже свинодемонов...

После десерта я вышла в сад, и Рем, как сторожевой пес, пошел за мной.

— Я недолго, тебе не обязательно идти тоже, — сказала я ему. — Думаю, что остаток ночи пройдет тихо, оберег работает. Концентрация любви вокруг меня просто смертельна.

— Чувства пришли в норму? — спросил он.

— Нет, моя любовь к тебе все так же бесконечна. Как космос.

— Прости, я редко делаю что-то подобное. Забыл, что так может быть.

— Сколько раз ты влюблялся за всю... историю своих реинкарнаций?

— Случалось, — туманно ответил он.

— Ты помнишь свои предыдущие жизни?

— Да. Но не в деталях. Скорее как сны, которые частично забываются, когда просыпаешься.

— Забавно, — сказала я, усаживаясь на ступеньку. — Ты запомнишь Селесту?

— Да. И тебя, пожалуй, тоже, — сказал Рем.

— Серьезно? Кадет Найтингейл, навеки записанный в память архангела Иеремиила? Только пожалуйста не в этом платье, окей? У меня бывали наряды и получше.

— Ты фантастически выглядишь в платье.

— Рем, опасно делать мне комплименты, пока твой оберег расплавил мне все мозги. Думаю, нам пора разойтись. Иди спать. Я буду тут недолго. У меня в саду припрятана пачка сигарет. Я выкурю только одну, чтобы башку прочистить, и сразу в кровать.

— Ладно, — сдался он. — Только не смотри на парные источники голубого света. Если услышишь шорох, позови меня. Все здесь может быть опасно. Возьми нож, — он вытащил свой из голенища ботинка и протянул мне. — Аккуратно, он может обжечь. Если случиться что-то подозрительное...

— Я еще никогда не получала такой подробный инструктаж даже перед пилотированием самолета. Не то, что перед выкуриванием сигареты, — рассмеялась я, вертя в руках нож. — А может ты тоже хочешь сигарету? Архангел соблазнится дурным времяпровождением? Ах да, я вспомнила про косяк, забираю вопрос обратно.

— Веди уже, — сказал он, не в силах выносить мои шуточки.

Мы выкурили по сигарете в полной тишине, гуляя среди деревьев, под луной. Я украдкой смотрела на Рема сквозь полуопущенные ресницы, когда он выпускал голубой дым в лицо ночи. Как бы я хотела прочесть его мысли, любые, даже если в этот момент он не думает ни о чем существенном. Даже если это просто список дел, которые нужно сделать, или воспоминание о Селесте. Но мне не хотелось лезть к нему в голову. Мне бы со своей разобраться...

— Тебе привиделась моя смерть, — вдруг сказал Рем. — Тогда, когда стражники атаковали тебя. Так?

Я молча затянулась, откинула голову, любуясь звездами.

— Даже если и так, то что?

— Это что, твой самый большой кошмар?

— Без комментариев.

— Почему ты так боишься потерять меня? Ты не должна. Что бы ни случилось, сохраняй холодную голову. Я говорю это только потому, что у меня всегда будет шанс начать все сначала. А твоя жизнь — она не повторится. Она совершенно уникальна и единственна.

— Так и сделаю, командир, — я отдала честь и шутливо поклонилась. — Вот пройдет побочное действие оберега, и я сразу постараюсь быть равнодушной, как скала. Ты будешь погибать — а я тем временем займусь интернет шоппингом. Или помою окна. Ты будешь доволен?

Рем воззрился на меня со странным выражением на лице, будто и любил, и ненавидел одновременно.

— Ты невыносима.

— А поплакать немного можно будет, если тебя разорвут стражники и ты будешь умирать у меня на руках?

— Саванна, — выдохнул он и внезапно не нашел, что еще сказать.

— Нет, ты все-таки объясни мне, что резонно, а что нет, потому что я уже нихрена не понимаю. Знаю только, что, если ты будешь погибать, я не останусь в стороне и молча смотреть не стану. Я не посягаю на территорию своей сестры, честное слово. Но смерть твоя уж точно не оставит меня равнодушной. Ты мне дорог, Рем...

Я прижалась к его плечу, неловко приобняв. И Рем тоже обвил меня рукой за плечи. Так мы и сидели, пока не докурили еще по одной. Разделенные молчанием и объединенные им же.

— Ладно, ты права, — наконец сказал он. — Ты имеешь право испытывать любые чувства. В конце концов, это твое сердце.

— То-то же.

— Прости, что похитил внимание твоих родителей сегодня. Ты приехала побыть с ними рядом, а в итоге мы весь вечер только и говорили о Селесте. Мне хотелось успокоить их, но я не думал, что в итоге выйдет... не слишком справедливо для тебя.

— Невозможно сделать хорошо и всем сразу. Кто-то должен пожертвовать собой. Сегодня это я, — вздохнула я. — Но если честно, я привыкла не занимать много места и не просить много внимания. Селеста всегда затмевала меня. Во всем. Сначала я требовала — заботы, любви, устраивала подростковые акты протеста, — я усмехнулась, потрогав шрамы на руке. — Но потом поняла, что у каждого человека есть свой путь. У Селесты — путь всеобщего обожания. У меня — путь упорной работы и самосовершенствования. Я не могу сделать то, что делает она. А она не сможет сделать то, что удалось мне. Мы просто разные... времена суток. Как бы ни прекрасен был день, в темноте есть красота тоже... Все эти звезды, Луна, прохлада, сны, пение ночных птиц, порхание ночных бабочек, свет фонарей, ночные клубы... ночные поездки на машине... секс, — со смехом закончила я. — Столько всего!

— Именно, — согласился Рем, толкая меня плечом.

Мы разошлись по разным спальням в ту ночь. Чувство обожания, любви, притяжения к нему было немыслимым, но я знала свое место. Постель показалась слишком жаркой и неудобной, я долго не могла уснуть. Смотрела в потолок, вертелась с боку на бок, даже немного поплакала от странной тяжести на сердце. Потом решила выкурить еще одну сигарету, но так и не смогла открыть окно. Как я ни старалась, так и не смогла повернуть ручку оконной рамы.

Тут в мою голову вдруг ворвалась Блисс: «Чего не спишь? Все окей?»

— Не знаю, насчет Рема. У меня обыкновенная бессонница. И духота. Не могу открыть окно.

«У него тоже бессонница. Но хотя бы окно открывается», — зачем-то сказала Блисс и умолкла.

Я села на постели, секунду подумала, сражаясь с собой. Потом вышла из комнаты и постучалась в дверь Рема. Он открыл так быстро, будто и правда не спал. Молча отошел в сторону, пропуская меня.

— В моей комнате так жарко, что меня сейчас хватит тепловой удар. Но я не могу открыть окно. Поможешь мне?

У него тоже не вышло. В конце концов он уступил мне свою постель, а сам собирался растянуться на полу.

— Ложись в кровать, она большая, — сказала я, пристроившись на самом краю. — Меня ты даже не заметишь. Руки распускать не буду и храпеть тоже.

— Лучшие новости, — отшутился Рем.

— Наверно вся эта поездка для тебя сплошное мучение? — спросила я.

— Вообще-то нет, прекрасная поездка, — сказал он, отодвигаясь на самый край, и я рассмеялась иронии в его голосе. — Даже лучше, что ты под боком. Не буду нервничать, что свинодемоны тихонько сожрут тебя, пока я сплю.

Я посмотрела на его лицо в полумраке и вдруг ощутила покой. Вот он, рядом, на расстоянии вытянутой руки. Моя космически огромная любовь к нему теперь должна отпустить меня в царство Морфея.

— Спокойной ночи, Рем, — сказала я.

— Сладких снова, Саванна, — ответил он.

Я спала без задних ног, в полном умиротворении, а проснувшись на рассвете, поняла, что мы оказались совсем близко. Я лежала на боку, почти уткнувшись лицом в его грудь, в он забросил на меня руку, словно закрывая от неведомой опасности.

Достаточно было движения моих ресниц, чтобы он резко проснулся и отодвинулся.

Я перевернулась на другой бок. Сон снова сморил меня и, засыпая, я почувствовала, как его рука снова легла поверх моего одеяла, защищая от всего, что могло мне угрожать.

***

Завтрак оказался гораздо лучше ужина: родители наконец-то вспомнили обо мне и мои чувства к Рему немного успокоились, как он и обещал. Какое счастье, когда перестает течь слюна от одного взгляда на другого человека, какое облегчение.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая, — сказала мне мама и обняла. — Просто светишься.

— Это твой ореховый пирог, мам, — сказала я, набивая рот остатками.

— Ты тоже светишься, Рем, — сказала она ему. — Что бы это ни было, но оно вам к лицу, обоим, держитесь друг за друга.

— Э-э-э, мам, мы не вместе! Мы просто друзья! — поспешила заявить я, краснея.

Но мама мой румянец истолковала по-своему:

— Как это ни назови, это прекрасно. И, что самое главное, сколько ни отрицай, сердце знает все в первую секунду.

— Мы правда просто друзья, — повторила я, поражаясь тому, что Рем даже не пытается прийти мне на помощь. Тот просто молчал, словно получал удовольствие от моего страшного смущения.

— Когда мы познакомились с твоим отцом, я все тут же поняла!

— До опрокинутой в лицо пинты или после? — уточнил Рем, наконец вмешавшись.

— Во время, — заключила мама, рассмеявшись, и примирительно шепнула мне: — Думаю, ты тоже уже все поняла, милая. Он такой красавчик.

Тут уж была моя очередь смеяться, потому что в стиле моей матери было оценивать мужчин чисто внешне. Думаю, именно так она и выбрала отца — он даже сейчас, в почти шестьдесят, был знатным красавцем.

— Кстати, ручка окна в моей комнате сломана. Я так и не смогла его открыть.

— В самом деле? — спросила мама. — Не заметила. Я совершенно точно открывала его нараспашку перед вашим приездом.

Я из любопытства поднялась наверх и снова дернула ручку. И окно открылось, как ни в чем не бывало.

«Я больше не хочу с тобой говорить», — сказала я мысленно Блисс.

«Я заперла его из-за опасности свиновторжения! Клянусь! Они всю ночь рыскали вокруг дома!» — мгновенно отозвалась та.

— Врешь и не краснеешь!

— Я кошка. Конечно, кошки не краснеют, — фыркнула она и демонстративно умолкла.

Остаток утра прошел великолепно. Родители такой заботой меня окружили, что мое сердце совершенно растаяло. Я даже расплакалась, обнимая их на прощание, так много счастья испытывала.

— Ты увидишь их снова, обещаю, — сказал мне Рем, заметив мою печаль.

— Хорошо бы, — и я отвернулась, прощаясь с пейзажем родных мест. Каждое дерево и каждая травинка словно махали мне на прощанье.

— Твои чувства ко мне выровнялись? — спросил он.

— Да. Ты уже не кажешься мне центром Вселенной, — проворчала я. — Стал совершенно обычным архангелом Иеремиилом, который не в ладах с Орденом Равновесия и вносит смуту в Мироздание.

— Какая посредственность, — отшутился Рем, лихо вылетая на скоростную трассу.

— Да. Отрезвляющее действие дневного света, — улыбнулась я.

— Господи, не знаю, как я это переживу.

— Надеюсь, твой следующий оберег зарядит меня ненавистью. Не люблю, знаешь ли, так сильно размякать, глядя на человека.

— Я бы не дал тебе такой. Ненависть разрушительна.

Любовь тоже, подумала я. Ужасное чувство. Как черная дыра, которая высасывает из тебя все силы. Ты совершенно теряешь способность соображать, радоваться, работать. Вся твоя энергия лужей скапливается у ног человека, который часто даже не замечает тебя. Потом он переступает эту лужу и идет дальше, а у тебя вся жизнь наперекосяк...

Рем заметил, что я снова сбежала в «подвал». Но ничего не сказал, только сжал руль крепче. Напряженные пальцы выдавали его неудовольствие: ему совершенно точно не нравилось, когда я закрывалась.

Привыкай, подумала я. Мы не можем продолжать сближаться. Нам совершенно точно стоит прекратить все это: чтение мыслей, откровенность и общение на непростые темы. Я не хочу, чтобы все зашло еще дальше, чем зашло уже. Мне нужен шанс на спасение.