Милосердие без Прощения
Глава 11:
**POV Джейден**
Время потеряло смысл. То ли день, то ли ночь. Он лежал на полу люкса, спиной к холодному паркету, глядя в узор потолочной лепнины. Пустая бутылка джина валялась рядом, как памятник его капитуляции. Визитка Брайана была скомкана и брошена куда-то в угол вместе с белыми таблетками. Выбор? Какой выбор? Он выбрал дно. И вот оно, холодное и твердое, под его спиной. Физическая боль – в висках, в желудке, во всем теле – была лишь слабым фоном к всепоглощающей пустоте и чувству окончательной потерянности. Дыхание было поверхностным, прерывистым. Мир сузился до размеров потолка и собственного хриплого дыхания.
Ключ щелкнул в замке. Он не повернул голову. Брайан? Уборщица? Медики для принудительной госпитализации? Ему было все равно. Шаги. Легкие, осторожные. Не мужские. Он замер, сердце екнуло с дикой, бессмысленной надеждой, которая тут же обернулась новым витком стыда. *Не может быть.*
Но запах... Легкий, едва уловимый аромат ее духов – не тех, что он дарил, а тех, что она любила давно, до славы. Солоноватый, как морской бриз. Он зажмурился. Галлюцинация. Плод больного мозга и остатков алкоголя.
Шаги приблизились. Остановились рядом. Он чувствовал ее присутствие, даже не видя. Тяжелое, напряженное молчание повисло в воздухе. Потом – легкий шорох ткани. Она опустилась на пол рядом с ним. Не касаясь. Просто села, подтянув колени к груди.
Он медленно, с трудом, словно рискуя развалиться, повернул голову. И увидел ее.
Элис. Настоящую. Не призрак. Сидящую в полуметре от него на дорогом, но пыльном ковре люкса. Она смотрела не на него. Ее взгляд был устремлен куда-то в пустоту за окном, где начинал смеркаться Сиэтл. Лицо было бледным, осунувшимся, с темными кругами под глазами. Но выражение... не ненависть. Не гнев. Не жалость даже. **Пустота.** Та же самая пустота, что была у него внутри. Глубина боли, которая уже не кричит, а молчит.
Он открыл рот. Хотел что-то сказать. "Прости". "Как ты сюда попала?" "Уходи". Но из горла вырвался лишь хриплый, бессвязный звук, больше похожий на стон. Слезы – горячие, постыдные, неконтролируемые – хлынули из глаз, потекли по вискам, смешиваясь с пылью на полу. Он не пытался их сдержать. Не было сил. Не было смысла. Он просто лежал и плакал, как разбитый ребенок, глядя на женщину, которую уничтожил.
Он ждал, что она встанет и уйдет. Увидев это жалкое зрелище – пьяного, рыдающего, разваливающегося человека на полу. Но она не ушла.
Мягко, почти невесомо, ее пальцы коснулись его лица. Он вздрогнул, как от удара током. Она не отдернула руку. Ее пальцы, прохладные и нежные, осторожно провели по его щеке, собирая слезы. Потом по другой. Вытирая грязь, следы его падения. Ее прикосновение было таким... чужим. И таким бесконечно знакомым. Таким необходимым.
Он зажмурился сильнее, слезы текли рекой. Его тело содрогнулось от беззвучных рыданий. И тогда она наклонилась. Ее губы, мягкие и теплые, коснулись его лба. Легко, как дуновение ветра. Потом – его мокрой щеки. Еще раз. Ее поцелуи были не страстными. Не любовными. Они были... **милосердными.** Как поцелуи матери больному ребенку. Как прощание с тем, что когда-то было дорого, но умерло.
Он не смел открыть глаза. Боялся, что видение исчезнет. Боялся увидеть в ее взгляде отвращение. Он просто лежал, затаив дыхание, чувствуя ее прикосновения, ее близость, этот знакомый, мучительный запах. Это было одновременно рай и ад. Близость, о которой он мечтал отчаянно, и невыносимое напоминание о том, что он потерял навсегда. Что он недостоин даже этих милосердных прикосновений.
Она не говорила ни слова. Просто вытирала его слезы. Целовала его израненное болью и алкоголем лицо. Ее молчание было громче любых обвинений. В нем не было прощения. Не могло быть. Было лишь признание факта: он страдает. И она, по каким-то своим, неведомым ему причинам, не смогла пройти мимо этого страдания. Сейчас. В этот миг.
Прошло несколько минут. Или вечность. Ее прикосновения прекратились. Он услышал, как она тихо встала. Открыл глаза. Она стояла над ним, глядя вниз. Ее лицо было непроницаемым. Глаза – глубокими колодцами боли, в которых не отражался свет.
"Как... как ты..." – прохрипел он, пытаясь подняться на локоть, но сил не хватило.
"Сара... знакома с техником из вашей команды. Тим. Он... испугался. Позвонил ей. Она позвонила мне," – ее голос был тихим, ровным, без интонаций. Как будто она читала сводку погоды. "Сказали, ты умираешь тут один." Она сделала паузу. "Я не за этим приехала. Не для... этого." Она кивнула в его сторону, на пол, на бутылку. "Не для того, чтобы спасать. Или прощать."
Он смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Стыд жгли его изнутри.
"Я приехала, потому что..." – она искала слова, глядя куда-то поверх его головы, – "...потому что даже после всего... я не могу желать тебе такого конца. Такого... унижения. Никто не заслуживает умирать в одиночестве на полу, как брошенная собака." Ее голос дрогнул, лишь на мгновение выдав эмоцию. Она сжала губы. "Встань, Джейден. Хоть на это найди силы. Позвони Брайану. Или врачам. Но встань."
Она повернулась и пошла к двери. Не оглядываясь. Каждый ее шаг отдавался в его сердце последним гвоздем.
"Элис..." – его голос сорвался на шепот. "Прости... Пожалуйста..."
Она остановилась у двери. Рука уже лежала на ручке. Она не обернулась.
"Прощение не стирает поступка, Джейден," – сказала она тихо, но отчетливо. "Оно не возвращает доверие. Не воскрешает то, что ты убил. Я... Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь. И нужно ли." Она глубоко вдохнула. "Но сегодня... сегодня я не позволила тебе умереть на полу. Это все, что я могу."
Она открыла дверь и вышла. Не хлопнула. Просто закрыла за собой. Тишина вернулась. Но теперь она была иной. Насыщенной запахом ее духов, памятью о ее прикосновениях, о ее поцелуях. И оглушающей тяжестью ее слов: **"Прощение не стирает поступка." "Я не знаю, смогу ли." "Это все, что я могу."**
Джейден лежал на полу. Слезы снова текли по его лицу, но теперь они были другими. Не слезами отчаяния. Слезами осознания. Осознания глубины ее боли. Осознания необратимости содеянного. Осознания того, что даже ее милосердие, ее человечность, проявленная в самый темный его час, **не была прощением.** И, возможно, никогда не будет.
Он поднял дрожащую руку. Прикоснулся к щеке, где еще сохранилось ощущение ее губ. Там, где она поцеловала его. Где вытерла его слезы. Это прикосновение было самым болезненным напоминанием. Напоминанием о том, что он потерял. И о том, что даже в бездне его падения, она нашла в себе силы протянуть руку не для спасения *их*, а для спасения *его* от самого жалкого конца. Не из любви. Из остатков человечности.
С тихим стоном, превозмогая боль и слабость, он перевернулся на бок. Потом, с нечеловеческим усилием, встал на четвереньки. Потом, шатаясь, поднялся на ноги. Мир поплыл, но он удержался, схватившись за спинку кресла. Он подошел к окну. Внизу, на мокрой от дождя улице, он увидел ее. Маленькую фигурку, садящуюся в такси. Она не оглянулась на отель. Машина тронулась и скрылась в потоке огней.
Он стоял, глядя в пустоту, оставленную ею. Внутри была все та же пропасть. Но на краю этой пропасти он теперь стоял не на четвереньках, а на ногах. Ее слова эхом звучали в тишине: **"Встань, Джейден."**
Он не знал, как жить дальше. Не знал, как искупить вину. Не знал, найдет ли в себе силы позвонить Брайану. Но он стоял. Дрожащий, разбитый, опустошенный. Но стоял. Потому что она пришла. Потому что она не позволила ему умереть на полу. Потому что в этом жестоком, милосердном поступке была последняя, горькая правда: чтобы заслужить даже шанс на прощение в далеком, туманном будущем, он должен был сначала **встать.** И попытаться жить. С этим грузом. С этой болью. С этой незаживающей раной под названием Элис. Он повернулся от окна, шагнул вглубь комнаты, и его шаг, хоть и неуверенный, был шагом *вперед*, а не падением *вниз*. Первым шагом в долгой, неведомой дороге искупления, где не было гарантий, но было одно условие: стоять на ногах.