Эпизод 66
Я вспоминала наше время в Берлине. Сейчас как никогда. Осень в Милане застывала полотном, и уже месяц тешила то, с чем Берлин распрощался за неделю, что мы там были. На скамейке перед «Велатурой» — перед театром Маурицио, если говорить начистоту — сидели только я и голуби. Мимо вяло ползли машины, поцелованные тусклым блеском осеннего солнца, безликие и безынициативные: единым потоком с фабрики на свалку.
Ноги сами привели меня к театру, без особой надобности. Эмилио жил в соседнем квартале и, хотя путь до сюда был неблизким, я проделала его едва ли замечая, как перебираю ногами. В своих «плизер-шуз» — вчера вечером я пускала в ход все средства соблазнения — ноги отекали и оплывали прямо в лужу. Туда же отправлялись и капли кофе, которые стекали с онемевших губ. От них, казалось, отлила вся кровь. Вернуться к Эмилио и попросить его поцеловать вновь, чтобы их оживить? Всё бросить и вернуться к нему в тёплую постель, уже окончательно и без тени сомнения сказать, что с Андреа покончено? Вернуться обратно в этих туфлях будет настоящим подвигом. Готова ли я на него? Разумеется, нет. Никогда. Вот перед глазами пронеслось ещё одно такси, но домой к Эмилио я не смогла бы вернуться, никак, никак...
Не успела я заледенеть в своей разбитости, как меня пробуждал звонок.
— Я тебя вижу, — сообщал Лоренцо.
Я оглядывалась на театр. Одно из трёх арендуемых «Велатурой» окон было распахнуто. В мрачных его недрах лицо Капоне, в его черных одеждах, казалось плавающим в пустоте белым шаром.
— Я тебя тоже.
И мы замолчали, уставившись друг на друга. В трубке я слышала его дыхание, как и, наверняка, он моё. Предусмотрительно заботясь о деньгах, Лоренцо отключался первым, но от окна не отходил. Под его пристальным взглядом я допивала кофе, а после, выгнанная со скамейки голубями, поковыляла в здание.
Внутри всё было одновременно знакомым и чужим. Прошло две недели с тех пор, когда Капоне объявил о закрытии театра.
— Я заплатил за аренду до конца месяца, — оправдывал Лоренцо своё присутствие.
— Но не за свет? — замечала я, вглядываясь в особо густой сумрак, где по-прежнему был сгружён реквизит.
— У меня тёмный период жизни.
Театр так и не стал мне домом, поэтому я покидала его без сожалений. Сейчас вернувшись, спотыкалась о них — брошенных. Сокрушённо протянула:
— Жаль, что так и не сыграли «Анну Каренину» у метро. Хорошая была идея.
— К лучшему. Из тебя никудышная Бетси.
— Что опять?
— Костюм Анны тебе всегда нравился больше, и это чувствовалось.
Задумавшись, стоит ли считать это комплиментом, я всмотрелась в лицо Лоренцо. Возможно, впервые в жизни, я с такой лёгкостью понимала человека. Эмилио заразил меня проницательностью.
— Над чем ломаешь голову?
Я присаживалась на стол, рядом с Лоренцо, и мы вместе, отупело, продолжали смерять взглядом ворох одежды:
— Куда всё это? Вывозить?
— Нет, нет...
— Я могу забрать платье Анны. Ты прав, мне оно всегда нравилось больше.
— Нет, нет... Хотя, да, забирай, — отмахивался Лоренцо.
Он вещал откуда-то издалека. Взгляд был помутнён, но не слезлив. Я крепко сжала его руку — хрупкую и горячую — и мы просидели так ещё бог знает сколько времени.
— Тебе разве не нужно идти на эту премьеру... как же его? «Неведомые спасатели»? — спрашивал Лоренцо после короткой трели телефона.
— «Невидимые спасители», — исправляла я и рассеянно смотрела на аппарат. — Два из двух, Капоне. Откуда знаешь?
Заметив мой интерес, Лоренцо показывал мне экран. Это было не напоминание о мероприятии — я не могла не вздрогнуть и не вспомнить Андреа, который был столь щепетилен с планировщиком. Всего лишь сообщение. Отправителем значился Бениссио Мартелло.
— Я устал кормиться «завтраками», — вздыхал Лоренцо. — Он не хочет встречаться.
— С тобой? Зачем?
— Окончательно передать контроль над «Таро»... Не можем запустить работу из-за дурацкого авторского права, из-за его «интеллектуальной» собственности. Был бы там интеллект... — Лоренцо улыбался собственной шутке так двояко, будто бы одновременно и корил себя за неё. — Одна подпись, от него нужна одна подпись. Неужели так сложно расстаться с этим... куском дерьма?
— А ты сидишь в закрытом театре.
Лоренцо ухмыльнулся:
— А я сижу здесь, да. Мы оба неудачники.
Из-за очередного разочарования кровь отливала от его лица, но сквозняк из всё ещё открытого окна заставлял щёки разгореться.
— Да брось. Успокойся.
— Попробую. Наверное, ты права. Подождём до завтра. Толку сейчас его терроризировать? Твой бывший подарил ему этот предлог, этих «спасителей». Буквально, его «спасителей»! Идиот.
— Андреа?
— Какой там. Разве что, отчасти, — он пристально взглянул на меня. — Мартелло — идиот. Да и я не лучше.
Хм, как странно. Лоренцо только что определил Андреа как моего бывшего, и не только определил, но тут же и оскорбил, но внутри ничего не колыхнулось. На меня не накатила волна жара, и воздуха хватало — возможно, из-за открытого окна? Нет, просто с Лоренцо было легко. Я понимала, что за поминанием Андреа не стоит ничего, кроме факта, никакой претензии ко мне, никакого условия, никакой необходимости оправдать его и себя за то, что я когда-то имела с этим человеком сношения. В Лоренцо не было ничего из того, что предъявляли мне другие: Эмилио, Федерика, сам Андреа, родители, Марта... Хотя Марта, пожалуй, в меньшей степени оттого только, что она даже раньше моего распознала возможную опору именно в Лоренцо, и обращала мало внимания на Андреа.
Нет, Лоренцо, ты не идиот. И ты сам уже просчитал сотню вариантов решения своей проблемы, и один из них, самый верный — причина тому, что сейчас ты смотришь на меня так пристально.
— И где эти документы, которые нужно подписать? — спрашивала я. — Андреа пригласил меня. Конечно, он пригласил. И я ни на что не намекаю, Капоне, но как ты видишь мой «плюс один» пока «минус».
Лоренцо молча смерил меня взглядом, и улыбнулся. Я спросила:
— Не хочешь сделать предлог Мартелло своим?
— Наконец-то предложила, — проронил он. — Думал, раньше.
— М-м?
— Когда пила кофе, — он указал на улицу.
Я изумилась:
— Настолько раньше?!
— А зачем тогда ты вообще сюда пришла?
— Сама не знаю. Думаешь, между нами телепатическая связь?
Лоренцо пожимал плечами:
— Скорее, мы как две барки, разбитые в разное время и в разных местах, но в конечном итоге прибившиеся к одному и тому же берегу.
— Я не хочу быть баркой.
— Будь, кем хочешь.
Лоренцо просветлел, но уже через мгновение на него набредали тучи.
— Мы теперь, скорее всего опоздаем... Во сколько начало? — спрашивал он мрачно, предугадывая ответ.
— Через три часа, — протянула я, и посмотрела на часы. — О! Столько времени прошло! Получается, через час...
Я была растеряна. Я определённо не собиралась пропускать премьеру, но не видела ни единой возможности добраться до дома, принять душ, переодеться, даже переобуться вовремя... Чёрт! Мой вид был хорош для Эмилио. И то вчера, когда был свеж. В своём отражении в распахнутой створке окна сильной женщины я не видела — скорее, уличную девку, и то потрёпанную. И эти туфли...
— Не думаю, что юристов устроит случайная подпись в их отсутствие, — между тем сокрушался Лоренцо. — Ну а вдруг удасться? Всё лучше, чем ничего, так ведь?
И мой наряд тоже был лучше, чем ничего. По крайней мере, не голая. Я пригладила взъерошенные волосы Лоренцо, поцеловала его в небритую щёку:
— Знал бы ты, чем я ради тебя жертвую.
— Чем?
— Душем, для начала.
Лоренцо удивлялся искренне и наивно:
— Ты, разве, не из дома?
— По-моему, это очевидно.
— Я не всматривался, — признавал Лоренцо.
Но, кажется, даже после моего указания его ничего не смутило в моём внешнем виде. Я не надумывала — и правда была немного потрёпана. Лоренцо благоразумно не стал спорить о материях, в которых не разбирался. После небольшой паузы — для раздумий — он указывал на коридор:
— Вода тоже оплачена до конца месяца.
В коридоре располагалась общая для нашего и соседствующих помещений душевая, который мы в «Велатуре» брезговали использовать, но могли, если грим был слишком тяжёлым. Была ли ситуация столь же неразрешимой, чтобы пересилить брезгливость? Я вновь поймала своё отражение в оконном стекле.
— А мы не можем, допустим, поехать к тебе?
Лоренцо хмыкнул:
— Если ты проболтаешь ещё минут десять, мы можем вообще никуда не ехать.
— Ладно. Но тогда с тебя ещё...
— Что?
— ...платье Анны.
— Ладно.
— И её туфли.