Глава 26.
Меня приводит в чувства резкий хлопок, с которым Чимин закрывает блокнот.
Старый друг щурится и раздраженно задаёт вопрос:
- Ну! И «что ты думаешь об этом, Чонгук»?!
Думаю я только об одном - хочу быть рядом прямо сейчас.
В эту самую секунду.
И от приобретённого за секунды стресса уже не нуждаюсь в разрешении кого бы то ни было.
Даже самого Тэхёна.
Мне бы только стиснуть его в руках и огородить ото всех обугленными острыми крыльями, словно баррикадой собственных костей; а если не впустит, сторожить у двери и ловить его боль из окон. Хватать пальцами и подносить ко рту, проглатывая, пока не взорвется желудок, растекаясь оранжевой лавой по всем моим воздушным замкам, превращая в пепел иллюзии, что я вынашивал три с половиной года.
- Где он сейчас?
- Я же сказал: у дяди.
- Он же не может что-то... Богум сказал, что это просто слова, что так он выговаривается. - спрашиваю, пока металлический ошейник разбухает от новой порции страха. - Ведь так он просто выговаривается, Чимин?
- Я не знаю, Чонгук. Я уже ни хрена не знаю. Не должен, он же боится боли. Но нормально жить он тоже больше не хочет. Рвётся за дозой, я же вижу. Если он снова начнёт, это всё. Это, бл*ть, всё...его так сразу не вытащить и не посадить в клинику. Теперь уже нечем крыть, нечего обещать. И если честно, я боюсь, что он не потянет второй раз. - Чимин опускает голову и фокусирует взгляд на какой-то точке среди серых плит. - Не потянет, понимаешь? В прошлый раз он довёл себя до такого х*ёвого состояния, что было страшно на него смотреть. Однажды я думал, что он умирает - так хреново ему было. И ты...ты себе представить не можешь, как я благодарен Богуму за то, он вообще появился. Взялся за него, просто-напросто вцепился. Целый год, Чонгук, целый год Тэхён держался, и я вздохнул спокойно. Не мог нарадоваться.
Он выпрямляется, одной рукой поочерёдно вынимает ватные тампоны из носа и сжимает их в кулаке, поднимая на меня глаза.
- А потом появляешься ты, и всё опять летит к чертям.
Я ошарашен, но не настолько, чтобы начать возникать. У меня всё ещё ком в горле и неприятное покалывание в гребаной брюшной полости.
- Он встречает тебя в еб*чей глуши и после этого его опять накрывает. Накрывает до такой степени, что в тот день, когда ты его привёз, мне звонил Богум, спрашивая, кто ты и что вас связывало, потому что «Тэхён сам не свой и лежит в постели уже сутки, отказываясь есть и разговаривать». Я сам пытался с ним поговорить, но, если дело касается тебя, он молчит и замыкается. Потом Богум на кой-то хрен ещё и удалил все твои фотографии из его телефона, типа, ради каких-то там терапевтических целей, но я-то понимаю, что из ревности, и после этого Тэхён разошёлся так, что даже его ударил. И в чертов клуб он поперся из-за этих фотографий - твою чёртову рожу хотел увидеть. Он год назад постоянно так делал. - Чимин откидывается на спинку стула и неспокойно проводит рукой по каштановым волосам, покрытым разглаживающим гелем. - Я тебе дал его адрес, только потому что надеялся, что он поговорит с тобой, что вам обоим станет лучше, что ему будет лучше. Но ты, бл*ть, ушёл, и ничего не стало лучше. Только хуже.
Я и на свадьбу тебя позвал, чтобы попробовать второй раз, но он пишет, что ты смотрел на него с жалостью, заявил, что лучше бы он всё-таки тебе изменил, а не вот это вот всё, а потом ещё блокируешь мой номер и стираешься с горизонта сразу же после одной с ним тяжёлой ночи!
- Чимин. Это не так. Всё не так.
- На кой черт ты сказал ему, что лучше б он тебе изменил?
- Всё было совсем не так, - повторяю с нажимом на каждое слово, - он задал вопрос, и мне пришлось ответить. Но не в том контексте, о котором ты думаешь. Он просил выбрать, и я сказал, что проще было думать, что он мне изменил.
- Почему??
- Что значит, почему, Чимин! Потому что пока я так думал, хреново было только мне. При этом варианте страдаю я, а не наоборот.
- Ты объяснил ему?
- Что?
- Вот это! Смысл своих слов ты объяснил?
- Он ушёл, и я н...
- Ты мудак, Чонгук, безмозглый мудак! Он же понял это совсем по-другому. Я тебе только что прочёл, как он воспринял твои слова. Это п*здец, просто п*здец, Чон, почему ты не можешь просто....быть мужиком?
- Я не хотел, чтобы он так думал, мне казалось...черт, я... - мешкаюсь, прорываюсь, ощущаю, как приступ вины впивается зубами в мой мозг, впрыскивая яд и вызывая попытки отторжения. - Это последнее, чего мне хотелось, Чимин, я ведь не это имел в виду...
Чимин прикрывает глаза и устало выдыхает, возмущённо приподнимая брови.
- Скажи мне одну вещь, Чонгук, я здесь только за этим. - он ловит мой взгляд и смотрит исподлобья, слегка опустив подбородок. - Насколько серьёзно твоё «я всё ещё люблю его»?
- По шкале, бл*ть? - говорит во мне яд, уже проникший в мозговую жидкость и вызывающий внутренние судороги.
- Давай без этой х*йни, ты не в том положении. Просто отвечай честно: подпортилось впечатление? Такой он тебе уже не нужен?
Я понятия не имею, почему он задаёт мне такие вопросы. Не знаю, какое впечатление я произвожу и почему оно рождает такие выводы.
Но они меня не возмущают. Наверное, потому что я привык думать, что всегда всё делаю неправильно.
Но определённо обижают.
Серьёзно оскорбляют, царапая и так выпотрошенное сердце, и мне приходится набрать в легкие побольше воздуха, чтобы только безболезненно выпрямиться.
- Послушай меня внимательно один раз, чтобы больше не задавать эти тупые вопросы и не получать за них в морду. - пытаюсь говорить сдержанно, контролируя токсичные выбросы сразу в нескольких точках центральной нервной системы. - Мне важно, изменник он или наркоман, что делал раньше, что делает сейчас и что будет делать дальше. Важно. Но это не значит, что меня хоть что-то из этого волнует или влияет на то, что он для меня значит. Потому что не волнует.
Я просто должен знать его не хуже, чем себя.
Так вот я его знаю. Не роль или статус, не прошлые поступки или прогнозы на будущее. А его, Чимин. И люблю я тоже его. Не «чистенького, невинного и смеющегося», а в общем и по отдельности, со всем, что к нему прилагается. Смеётся он или плачет, «чистенький» или испачканный в чужой сперме на какой-то парковке, я в нём нуждаюсь постоянно. Нуждался раньше, когда был в тысячах километрах, и нуждаюсь теперь, когда он настолько близко. Это тебе ясно?
- Мне ясно, что ты поэт, Чонгук. - выдаёт Чимин, складывая руки на груди и приподнимая, наконец, подбородок, слегка смягчая свой до этого угрожающий вид. - Терпеть не могу поэтов. Они красиво говорят, но ничего не делают.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал?
- Да что-нибудь! Для начала, хотя бы остался.
- Остался где?
- В ту ночь, когда он все тебе рассказал, почему ты ушёл?
- Потому что он не хотел меня видеть! - отвечаю на эмоциях, поражаясь его вопросу.
- Так и сказал?
- По нему было видно, что ему тяжело рядом со мной. Я не мог остаться, я просто...меня накрыло виной...и я не мог...не мог...что тут непонятного?
- Почему ушёл на утро после клуба? Почему не остался с ним?
- А ты не понимаешь?
- Не понимаю.
- Пришёл Богум, Чимин, и велел мне уйти.
- И ты ушёл! - Чимин бьет блокнотом по бедру с характерным шлепком. - У тебя это здорово получается.
Я стискиваю зубы и кулаки одновременно, надрезая ногтями собственную плоть.
- Ты предлагаешь мне лезть в его нынешние отношения? По-твоему, я не достаточно разрушил его жизнь и без этого?
- У него нет никаких «нынешних отношений», черт тебя подери, я тебе говорил, что они с Богумом не вместе.
- Это ничего не меняет. Я вижу, что Тэхён его любит. Я хочу, но не могу...встать между ними. Это бессовестно.
- Ой, бля, Чонгууук, - он почти воет, возводя глаза к потолку, - знаешь, я бы и врагу не пожелал такого мужика, как ты.
- Я и не заинтересован в твоих пожеланиях.
- Зато я заинтересован! - выкрикивает он, врезаясь своими глазами в мои. - Мне надо, чтобы ты перестал трусливо пятиться, выдумывая глупые причины, и пошёл к моему лучшему другу, сказал, что любишь его, что он тебе позарез нужен, и...что ты тут поэтично вещал? Вот это всё и сказал ему!
- Почему ты не думаешь, что мои признания могут сделать только хуже?
- Потому что видел, какими глазами он на тебя смотрит. У него там страх, потому что боится твоего мнения и твоего отношения, стыдится самого себя, считает никчемным и ущербным. Ему стыдно за то, что он не такой, каким ты его помнишь, но он не хочет пытаться быть кем-то другим, потому что, - Чимин тыкает указательным пальцем в обложку блокнота, зажатого в другой руке, - «прошлое - татуировки настоящего, и свести их невозможно». Мне надо, чтобы ты его переубедил. Пришёл и сказал, что он зря стыдится себя, зря всё это время боялся, что ты узнаешь. Скажи, что тебе всё равно, что с ним было; признайся в любви, можно поэтично, как ты это умеешь, и попроси вернуться к тебе, объ...
- Вернуться ко мне?
Брови бывшего друга возмущённо приподнимаются, рассекая лоб.
- Ты не хочешь?
- Не важно, чего хочу я, Чимин, ты бы лучше спросил, чего хочет он.
- Ты поговоришь? - игнорируя замечание, спрашивает он.
- Поговорю. - произношу, ловя его быстрый взгляд. - Конечно, поговорю, если ты прав, и это может помочь.
- Не вздумай снова ляпнуть какую-нибудь херню. - резко выговаривает Чимин. - И обязательно попроси вернуться к тебе. Покажи, что хочешь этого, не готов или сможешь, а ох*еть как хочешь, до больничной койки хочешь, ты понял?
- Чего тут понимать, когда так и есть.
- До больничной койки прям?
- В психиатрическом диспансере. - выдыхаю, бессознательным взглядом блуждая по пронумерованным шкафам напротив. - Я все эти годы думал, что он изменил мне, и всё равно сходил по нему с ума, а как жить теперь вообще понятия не имею. Учись всё-таки на психотерапевта, есть у меня подозрение, что через пару лет будешь меня наблюдать.
Слышу, как Чимин звучно цыкает и замолкает, погружая помещение в относительную тишину.
Остановив взгляд на выдвижном ящике с номером «шестнадцать», думаю о разговоре, который ждёт меня впереди, и меня заочно потряхивает, окуная в тяжёлые предчувствия, с которыми трудно бороться.
Одновременно я хочу, чтобы он всё знал.
Что я не готов, или согласен, или всё ещё что-то чувствую.
А до исступления люблю и запредельно хочу его себе, со всем, что есть, и тем, что будет.
Голос Чимина снова разрезает тишину, когда эти мысли перекатами смешиваются с дюжиной всевозможных способов сказать Тэхёну всё правильно.
- Ты ведь не слиняешь опять?
- Чимин.
- Хочу, чтобы ты понимал: если больше не появишься, Тэхён сорвётся даже раньше, чем я прогнозирую. Говорю абсолютно серьёзно, без всяких вы*бонов для красоты речи: так ты его убьешь.
- Чимин, прав ты или не прав, чтобы ни случилось, я никуда от него не денусь. Больше никогда.
- Когда ты заблокировал мой номер, я решил, что ты сдаёшь назад.
- Даже не думал. Просто не хотел с тобой говорить.
- И чем же я провинился?
- Ты видишь меня насквозь. И Тэхёна тоже. Боялся, что ты подтвердишь мои мысли, не хотел слушать, отч....
- Какие мысли?
- Я не хочу сейчас об этом.
- Дело в Богуме?
Вместо ответа я снова смотрю на шестнадцатый ящик, касаясь затылком прохладной поверхности холодильника.
- Я правильно понял, что ты готов его отдать?
- Что?
- Тэхёна отдать. Богуму. Правильно же понял?
Этот вопрос злит меня так спонтанно, что я выворачиваю шею до хруста, а из горла вырывается тот самый почти нечеловеческий рык, который я сдерживал.
- Он мой. Я никому его не отдаю. - заявляю слишком твёрдо. - Просто готов отступить, потому что больше его не заслуживаю.
- То есть отдаёшь.
- То есть пытаюсь смириться с тем, что он может любить не меня.
Чимин ничего на это не говорит, и опять виснет тишина, от которой мне не легче.
К счастью, почти сразу я слышу очень звучный вздох, за которым всегда следуют слова.
- Врач Тэхёна говорил, что ему нужно чувствовать себя любимым, а если будет брыкаться, всё равно стоять на своём и показывать, что он достоин любви и мы в нем нуждаемся. - я перевожу взгляд на Чимина и отмечаю, что блокнот лежит поверх его портфеля, а сам он опирается локтями о колени, переплетая пальцы обеих рук. - Дядя с тётей его обожают, я его обожаю, он мне как брат, Чонгук, после Эни он второй самый дорогой мне человек. Так что поверь, он купается и купался в любви. Только не помогало ни черта. И я подумал, что нужна не родственная или дружеская любовь, а другая. И в этот момент, как, бл*ть, по волшебству, появляется Богум. Тэхёну лучше, он лечится, держится, устраивается на работу, а я прыгаю от счастья Чонгук, и думаю: господи, Богум - просто подарок судьбы, спасательный круг, за который я буду благодарен по гроб жизни. Думаю, вот оно, то, что нужно.
Очевидно, что Богум его любит, и сначала я подумал, что Тэхён ничего себе не позволяет, потому что ему стыдно. - Чимин снова прислоняется спиной к стулу, выпрямляя плечи. - Только всё это, как оказалось, бл*дская лирика, потому что вчера я прочёл дневник и узнал, что весь год, что мы думали, будто ему лучше, он заставлял себя буквально ежедневно. Записывал все свои усилия, склеивал себя каждое утро, а нам ничего не показывал. Меня не хотел опять напрягать, а перед Богумом стыдно, но как перед «показательным старшим братом, о котором он всегда мечтал». Это цитата, Чонгук. - старый друг не сводит с меня глаз. - Все его письма адресованы тебе. Всё до одного. Там, бл*ть, на каждой странице сплошной ты, даже страшно читать.
И самое худшее: я подозревал. Не просто же так он отказывается о тебе говорить даже со мной. Не просто так носит твои старые футболки и все бл*дские кроссовки, которые ты ему подарил и которые уже пора выбросить. Не просто так просматривает ваши совместные фотографии, а когда его их лишают, едет в клуб и глотает экстази, зная, что оно кому-нибудь припишет твою физиономию.
Я же всё понимал, просто боялся признать, потому что думал, что это тупик, что ты никогда больше в его жизни не появишься, что для тебя всё в прошлом.
Говорю всё это за тем, чтобы донести следующую мысль до твоей трусливой эгоистичной башки: если ты до больничной койки хочешь вернуть его, будь добр, прекрати бегать и придумывать отговорки вроде Богума, чувства вины и совести, потому что Тэхёну всё это не поможет. Ему нужен ты.
Мысли скачут, вращаются и подсвечиваются слишком ярко.
Меня накрывает опасным чувством счастья. Неудержимой вспышкой, которую нельзя проконтролировать и пресечь на корню.
Это вспышка искрит темно-синим цветом, тусклым, как та самая футболка, в которой Тэхён увидел меня на пороге своего дома два с половиной месяца назад.
Моя футболка.
Действительно моя.
Она гаснет, тлеет, смешивается с обилием пепла в моей груди, потому что я сомневаюсь, боюсь допустить, ошибиться.
Только вспышка продолжает искриться, как оголенный провод в опасной близости от воды. Шипит и дёргается в конвульсиях, плюётся искрами, освещает мои кровавые внутренности.
- Удивлён или что? - пытается трактовать мое молчание Чимин.
- Я не...думал..., - выдыхаю, поднимая взгляд на друга, - не думаю, что после того, что я сделал, он может...
- Ну, а он не думает, что можно любить его после всего, что сделал он. Вы - два идиота, зеркально отражающихся друг друга, а я где-то по середине держу это бл*дское зеркало.
- Я ему задолжал пожизненно, Чимин.
- Любые долги оплачиваются. Просто нужна правильная валюта. В твоём случае это не чувство вины и самобичевание, Чон, ему этого и в себе хватает под завязку. Ты, главное, дай ему понять, что чувствуешь. Я не знаю, как он будет себя вести, но не жди, что он тебя поманит и скажет, что делать. Ему стыдно, и он боится.
Сделай всё сам, Чон, включи альфу, не убегай, если он будет прогонять, говори, даже если он не захочет слушать. Просто...покажи, что ты у его ног, и пусть он выбирает, что ему нужно. Сможешь так оплатить?
Это не плата.
Это дар.
Только наказание есть наказание, Чимин.
Я это чувствую ещё до того, как мы с ним разъезжаемся в противоположные стороны: он - к жене, я - в дом дяди Тэхёна.
До того, как торможу возле охранного поста.
Как меня пропускают.
Как подъезжаю к нужному дому и меня встречает миссис Ким, узнает и разрешает войти.
До того, как зовёт племянника спуститься, и, понимая, что он не спустится, предлагает мне подняться в его комнату самому.
Там окно открыто настежь, и я заглядываю через него, чтобы отметить, что крыша гаража простирается прямо под ним, создавая возможности запасного выхода.
Внутри тревожные спазмы сводят желудок, пока я, не думая о приличиях, грубо открываю все двери второго этажа, убеждаясь, что Тэхёна нигде нет.
Миссис Ким - очень маленькая женщина сорока пяти лет с искусственно выпрямленными волосами, подстриженными по линейке. Не знаю, почему моё сознание отмечает именно это, когда я вбегаю к ней на кухню и спрашиваю, когда она последний раз видела племянника.
Без разрешения обшариваю взглядом все помещения первого этажа и торможу в гостиной, где женщина, не скрывая волнения, уже звонит мистеру Киму.
Я в свою очередь набираю Чимину, после - Богуму, и опускаюсь на диван, потому что ноги уже не держат.
Паника нарастает, отражается в трясущихся руках и похолодевших пальцах, оставляя грязные разводы на силиконовом чехле.