Глава 24.
Шесть суток в аптеке, включая выходные, где я работаю в паре, ничем не помогают морально, зато радуют отца выручкой, а покупателей - доступностью.
Я прихожу рано, ухожу поздно и постоянно считаю.
Часы, минуты, прохожих, что вижу сквозь окна, клиентов, которые ничего не покупают, тех, кто только консультируется, и покупателей, затоваривающихся по спискам размером с древние свитки.
Считаю маниакально.
Лишь бы не думать.
Полагаю, что, не думая, разучусь чувствовать.
Только вот любая цифра - воспоминание.
Один: раз Тэхён сказал «давай расстанемся».
Сгоряча, когда мы ругались из-за его решения уехать в Нью-Йорк.
Два: дня не разговаривали после этого.
Три: часа подряд занимались любовью, когда он приехал и молил простить за то, что сказал своё «давай расстанемся».
Четыре: количество будильников, которые он ставил, чтобы проснуться к первой паре.
Пять: сантиметров в секунду - название его любимого аниме.
Шесть: номер сета, который он заказывал в доставке в пятницу вечером, оставаясь у меня.
Семь: пар найковских кроссовок в общей сложности я купил ему в подарок.
Восемь: телефонов он сменил за четыре года учебы.
Девять: часов вечера - время начала его любимой дорамы, которую мы смотрели, не пропуская.
Десять: английских слов он учил ежедневно.
Одиннадцать: друзей Оушена - фильм, который он пересматривал в оригинале до способности произносить реплики одновременно с персонажами.
Двенадцать: дней мы были в разлуке, когда он с дядей и тётей уехал в Тэгу решать проблемы отца.
Тринадцать: две первые цифры номера его лягушатника.
Четырнадцать: гамбургеров он съел на спор, после чего его рвало у Чимина в ванной.
Пятнадцать: четырнадцать - время его рождения, указанное в карте.
Шестнадцать: число-свидетель моей роковой ошибки в июне пятнадцатого года.
Семнадцать: тысяч вон стоила бутылка вина, которую мы разбили, пока целовались в отделе спиртных напитков в круглосуточном супермаркете напротив моего дома.
Восемнадцать: дата в мае две тысячи двенадцатого года, когда я сказал родителям, что влюбился в человека своего пола.
Девятнадцать: лет мне было, когда я его встретил.
И так до бесконечности.
Отвлекаться получается лишь на пару минут, а потом всё заново.
Заново заполняется разум и щемит сердце, гоняя, как мяч для настольного тенниса, одну мысль на двоих: Тэхён влюблён в другого человека.
Думать об этом больно даже физически. Распирает от непонятных ощущений внутри. Они похожи на воздушные потоки, свободно разгуливающие в зияющих дырах моего «я», и там же одновременно с капитальным самоистязанием клубится, завиваясь острыми спиралями, чувство ревности.
Недоброе, свирепое, почти насильственное.
Я помню, что не вправе настолько, что бессовестно даже думать об этом, но я до исступления хочу отнять, забрать, выкрасть, спрятать, искоренить любовь к другому, вытащить вручную - по атому, лишая ядер и расщепляя электроны.
Изъять.
А потом я снова себя корю.
За лютую дерзость, с которой позволяю себе подобные мысли, невзирая на идею счастья моего человека. На допущение этого счастья в чужих руках.
Уже не предположительно, а точно: я самое гнусное существо на планете. Одна из наиболее неудачных атомных конструкций.
Только понимание этого вкупе с совестью ничего не даёт, и в течение дня я возвращаюсь к тем же враждебным мыслям, повторяя круг из чувств жалости->ревности->злости и вины по несколько раз.
В пятницу неприлично много народу, и я произношу в уме уже число девяносто два, когда боковым зрением замечаю, что в дверях появляется ещё один человек.
Только ошибаюсь.
Это не девяносто второй покупатель, а единственный в своём роде мозгоправ, не оставляющий возможности пропустить сеанс, потому что мистически настойчив настолько, что явится провести его в любом случае.
Я возвращаю внимание к женщине со спящим младенцем в коляске, вслушиваясь в негромкий рассказ о ее супруге, у которого «с приближением весны начинается мигрень, но привычное лекарство больше не помогает, и вся надежда только на меня и какие-нибудь другие недорогие таблеточки».
Чимин смирно стоит у входа до тех пор, пока не получает просьбу придержать дверь, и, когда женщина с таким же приглушённым «спасибо» покидает аптеку, я слышу его громкий голос.
- Есть что-нибудь от ужасно дерьмовых друзей?
- Только слабительное. - отвечаю, продолжая копаться в кассе. - Как ты меня нашёл?
- Когда мы бухали, ты сказал, что работаешь у парка «Ирчхан».
- Здесь полно аптек.
- И я обошёл их все. - заявляет Чимин и переворачивает табличку «открыто» другой стороной.
Я никак не реагирую и просто открываю журнал учета прихода и расхода и принимаюсь за бумажную работу.
- Никак не пойму, что он в тебе нашёл. - произносит Чимин бесцветным тоном.
Сжимаю ручку, но в однотипном формате продолжаю выставлять даты.
- Ты совершенно ненадёжный.
Гордый. Упёртый, как баран. Неинициативный. Только до х*я обидчивый и раздражительный. Заче...
Именно здесь ломается моя шестидневная вычислительная плотина. Опадает с рёвом и всплеском частей тонущего бетона, заливающих всё волнами.
Потому что я не успеваю ничего проконтролировать: ломаю напополам ручку, злюсь его больше, отчего бью ладонью по столу с таким грохотом, что подпрыгивает мышка и трясётся монитор.
Кожа начинает зудеть, но я не успеваю отреагировать, потому что мне недостаточно.
Раздражение щекочет пальцы, и безумно хочется разбить стеклянные двери витрин, что стоят за моей спиной.
Я ограничиваюсь тем, что швыряю треклятый журнал прихода и расхода в этот маняще блестящий шкаф.
Стопка листов разлетается по серой плитке, а толстое стекло лишь лихорадочно трясётся.
- Ну, вот об этом я и говорю. - комментирует бывший друг, не давая мне даже одуматься.
- Иди в жопу, Чимин!
- Это не совсем по моей части, Чонгук. - он отвечает без тени насмешливой агрессии. Без издевки. Говорит слишком серьёзно, как будто в этой новости состоит причина его прихода. Настолько весомой ему удаётся эта поганая истасканная фраза.
- Значит, иди и займись тем, что по твоей части. - выдыхаю, чувствуя, что в груди давит чуточку меньше после неожиданного выброса. - Зачем ты пришёл?
- Спросить и посмотреть в глаза, пока будешь отвечать.
Устало прислоняюсь к стрелянному шкафу спиной, касаясь затылком поверхности, и молча смотрю на Чимина в ожидании.
- Как ты мог заблокировать мой номер после того, что случилось на прошлой неделе? А если бы с Тэхёном что-нибудь случилось и мне снова понадобилась твоя помощь? Тебе уже всё равно?
Меня эти слова буквально вспарывают наживую, потому что Чимин попадает в самую точку: я сам винил себя за это всё шесть дней.
- Ты знаешь, где я живу. - отвечаю тем же, чем тешился сам. - У Богума есть мой номер.
- Ты прекрасно знаешь, что последнее, что придёт в голову Богуму, это позвонить тебе.
- Он позвонит, если не будет другого выхода.
- Удачно, да, Чонгук?
- О чем ты?
- Обо мне и Богуме. О людях, которые у Тэхёна есть. Которые привыкли быть в боевой готовности, проверять его состояние каждый день, замечать перепады настроения, следить, чтобы он не пропал, когда выходит в магазин через дорогу. Нравится список? Не нравится, я знаю. Вот ты быстренько и съ*бнул, блокируя телефон. Не в кайф, да? Искать его, изощряться, чтобы увезти домой, а потом ещё как-то справляться до тех пор, пока он не уснёт? Такой Тэхён тебе уже не нравится? Нравятся чистенькие, правильные и смеющиеся, которые выбирают тебя вместо учебы за границей? Такие нравятся, да, а ущербные и проблемные парни, которые отсасывали доброй половине центра, - не твой формат, Чонгук?
Потоки, высвобожденные из-под плотины, заливают всё окружающее пространство, и я запрыгиваю на прилавок, сваливая корзины с мелким проходным товаром, и приземляюсь на другой стороне.
Прихожу в себя только, когда впечатываю Чимина в стену и понимаю, что у него кровь хлещет из носа.
Через десять минут он сидит у меня в подсобном помещении, слегка запрокинув голову, с двумя ватными тампонами в носу и в расстёгнутом пальто, заляпанным каплями крови.
- Ты сломал мне нос.
- Да ни хрена я тебе не сломал, козёл.
- А по ощущениям - сломал. - ворчит он, и из-за ваты воздух скапливается где-то в горле, побуждая Чимина слегка гнусавить.
- Очень жаль, что только по ощущениям. - огрызаюсь я, подперев спиной высокий холодильник для хранения лекарств, требующих низких температур. А внутри меня, напротив, по-прежнему кипят от злости все 80% воды, и, по-моему, я даже трясу ногой или всем телом сразу, не в силах устоять на месте. - Тебе бы челюсть выбить за ту х*йню, что ты сказал. Бл*ть, Чимин, какого черта? «Ущербный, проблемный парень, который...» - я стискиваю зубы и всё-таки резко дёргаю ступней назад, пиная холодильник. - Просто не могу поверить, что ты это сказал. Про него.
- Это не мои слова. - гнусавый комментарий заставляет меня обернуться и поймать его взгляд.
- А чьи?
- Дай мне портфель.
- Какой, бл*ть, портфель?
- Тот, с которым я пришёл.
- И где он?
- Хрен я знаю, наверное, валяется где-то в зале.
Нахожу подобие кейса возле окна и тащу Чимину в подсобку.
Стараясь особо не склонять голову, он копается в содержимом портфеля, вынимает какую-то толстую книжку вроде ежедневника и протягивает мне.
- И что это? - спрашиваю,
принимая в руки и бегло разглядывая темно-серую обложку со стандартной резиновой лентой.
- Открой там, где закладка.
Я снимаю перехватывающую резинку, и блокнот раскрывается веером исписанных чернилами станиц.
Я хватаюсь за лентообразную закладку снизу и слегка приподнимаю, чтобы физика привела меня в нужное место.
Дыхание обрывается, пока страницы начинают вяло оседать друг на дружку, и я слёту узнаю почерк Тэхёна. Глаза успевают поймать указатели дат в верхних частях бумаги и много строчек, перечёркнутых и превращённых в жирные пятна сплошных чернил.
Прежде чем я смогу собрать фразы из выдернутых взглядом слов, закрываю блокнот с хлопком, кажущимся мне аномально громким в узком коридоре подсобки.
- Это что? - задаю вопрос, буравя взглядом Чимина.
- Письма. - отвечает он, убирая портфель с колен и опуская на небольшой стол, задевая кружки. - Часть лечения, если точнее. Врач советовал писать письма, если нельзя сказать вслух. Велел выговариваться. Не держать в себе.
Я опускаю взгляд на зажатый в руках блокнот и бережно веду пальцами по шершавой обложке.
Предмет в руках приобретает немыслимую ценность. Почти сакральную. Сразу же начинает казаться, будто я мну его, пачкаю, держу неправильно и порчу.
- Ты читал его дневник? - резко выдаю, не в силах справиться с нахлынувшим чувством возмущения.
- Читал.
- Зачем?
- Чтобы его понять. Открой и прочти послед...
- Нет, черт возьми. Тэхён будет в бешенстве! Если в фильме кто-нибудь читал чужие дневники, он буквально ставил на паузу и возмущался битый час, что это полный п*здец, называл «проявлением неуважения и пренебрежением личностью», я тебе в точности цитирую, Чимин, у него заскок на эту тему, для нег...
- Бля, Чонгук! - грубо перебивает бывший друг. - Очень мило, что ты печёшься о его принципах и заскоках, только ты ни хрена не знаешь, что с ним творится и как мы боимся, что он снова соскочит. Потому что всё идёт именно к этому, Чон, он отказывается разговаривать, злится и опять замыкается. Если спрашиваю, что с ним, он огрызается. Три дня назад, когда я приехал, от него уходила какая-то баба, и я допер, что она что-то привезла. Когда он ушёл в ванную, я, как мог, обшарил всю квартиру, но ни черта не нашёл, кроме этого блокнота. Я не думал его читать, даже в мыслях не было, пока он, бл*ть, не вышел и я не понял, что он курил в ванной гребаную траву. На работу ходить он не хочет, говорит, что устал, а стоит оставить его одного, тут же куда-то собирается и вылетает из квартиры. Богум попросил его переехать к нему, но он ни в какую, и в итоге я его еле уговорил пожить с дядей и тетей, чтобы за ним кто-то смотрел. Так что не надо втирать мне про морально-нравственные аспекты социальной жизни, ладно? Я стащил чертов блокнот, потому что мне нужно было понять, что с ним происходит и как ему помочь!
Тэхён всё-таки срывается.
Не хочет больше держаться.
Снова.
Только не это.
Пожалуйста.
- Ну и как, понял? - злюсь и не справляюсь с тревогой.
- Я-то понял! Потому и пришёл, твою мать! Возьми блокнот и прочти!
- Просто скажи, что там и чем я могу помочь!
Чимин раздраженно вздыхает, сверлит меня взглядом и в следующее мгновение уже выхватывает блокнот у меня из рук.
- Чимин!
- А ну заткнись! - кричит, с гневной скоростью раскрывая дневник через закладку и опуская глаза к тексту. Рассерженно перелистывает пару станиц назад и также быстро вдыхает воздух, чтобы прочесть.