Между нами всё кончено.
Анна
Прошёл месяц. Целый месяц, который будто растянулся на годы.
Арсений стал другим. Сначала — чуть более молчаливым, потом — холодным, а теперь он словно полностью отстранился. И с каждым днём я всё яснее чувствовала, что между нами растёт невидимая стена.
Мы стали ссориться. Не так, как раньше — из-за серьёзных решений или рабочих вопросов. Теперь нас выводили мелочи: невовремя выключенный свет, забытая кружка на столе, не тот тон. Я понимала, что дело не в кружках и не в тоне, а в том, что внутри него что-то изменилось. Но как пробиться сквозь его тишину — не знала.
Я пыталась найти ответы там, где могла. Сомнения точили меня изнутри. Может, у него кто-то появился? Может, он нашёл утешение в чужих руках, а я стала для него лишь привычкой? Эти мысли сводили с ума.
Я проверяла. Искала малейшие следы: его телефон, сообщения, встречи, задержки после работы. Я ловила каждую мелочь, каждую деталь, ожидая найти доказательство измены. Но их не было. Никаких подозрительных звонков, никаких тайн, которые указывали бы на другую женщину.
И каждый раз, убеждаясь, что он верен мне, я чувствовала себя ещё хуже. Потому что, если не в этом причина... то в чём?
Я жила с болью в сердце уже месяц. Ложилась рядом с ним и слышала, как он отворачивается к стене. Засыпала с ощущением, что мы далеки, как никогда. Просыпалась — и видела того же Арсения, но будто из другой жизни, не из моей.
Я любила его. Больше всего на свете. И именно поэтому этот холод убивал меня медленно, день за днём.
*Если не измена, то что?* — спрашивала я себя каждое утро. Но ответ молчал, а вместе с ним молчал и он.
Мы сидели на кухне напротив друг друга. Стол между нами казался слишком большим, хотя на самом деле — обычный, привычный, за которым мы не раз смеялись, спорили о работе, строили планы. Теперь же это был барьер.
Я машинально вертела ложку в чашке, хотя чай давно остыл. Арсений уткнулся в телефон, будто в нём было что-то важнее, чем я. И вот это — молчание, холод, отстранённость — оказалось последней каплей.
— Ты вообще понимаешь, что я рядом с тобой живу? — выдохнула я, не выдержав.
Он отложил телефон, посмотрел спокойно, слишком спокойно.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что я устала, Арсений. От этой тишины, от твоего вечного «всё нормально», от того, что мы живём, как соседи, а не как... — я запнулась, — не как пара.
— Ты преувеличиваешь, — произнёс он ровным голосом. — У всех бывают сложные периоды.
— У нас не период! — почти крикнула я. — У нас месяц! Месяц холодных взглядов, пустых слов, этих бесконечных ссор из-за ерунды! Ты отдаляешься, я это вижу, и... я больше не могу делать вид, что всё в порядке.
Он чуть приподнял бровь, но в его лице не дрогнуло ни одной мышцы.
— Если тебе кажется, что я отдаляюсь, значит, так и есть.
Эти слова ударили больнее, чем любой крик. В них не было оправдания, не было попытки меня успокоить. Просто сухое признание, что я права.
Я почувствовала, как внутри поднимается отчаяние, и поняла: дальше будет только хуже. Если он не борется — значит, не хочет.
Я смотрела на него и понимала: всё. Я больше не могу. Неделю за неделей, день за днём — и он всё дальше уходит от меня, даже если сидит рядом. И в какой-то момент внутри стало так пусто, что я перестала бороться.
— Знаешь, Арсений... — начала я тихо, но голос предательски дрогнул. — Я устала. Между нами всё кончено.
Он поднял взгляд, но в нём не мелькнуло ни удивления, ни боли — только тишина.
— Когда ты забыл меня, — продолжала я, чувствуя, как слова жгут горло, — я забыла тебя.
*Ложь.*
*Я не забыла. Никогда не смогу. Он живёт во мне, в каждом моём вздохе, в каждой мысли. Даже сейчас, когда я говорю это, люблю его больше жизни.*
Я выдохнула, собрав остатки сил.
— Для ненависти нужна любовь. А я... я не люблю тебя.
*Ложь.*
*Я люблю. Слишком сильно, до боли, до отчаяния. Эти слова убивают меня изнутри, но я вынуждена их произнести. Иначе я утону в его холоде.*
Между нами повисла тишина. Казалось, что даже воздух перестал двигаться. Он смотрел на меня долго, так, будто взвешивал каждое слово. А потом медленно кивнул.
— Хорошо, — сказал он спокойно. — Если так лучше для тебя.
И в эту секунду у меня внутри что-то сломалось. Я ждала, что он будет спорить, удерживать, кричать, обнимать, что угодно — только не это равнодушное «хорошо».
Мы расстались в ту же ночь. Без громких сцен, без объятий на прощание. Просто два чужих человека под одной крышей, которые решили больше не быть «мы».
А я, лёжа в пустой постели, прижимала ладонь к груди, пытаясь унять боль. Но сердце било громче всякой правды: *я всё ещё люблю тебя, Арсений. И это разрушает меня.*
Арсений
Я лежал на диване, глядя в потолок. Комната была тёмной, лишь уличный свет пробивался сквозь шторы. Тишина давила сильнее любых слов. Боль внутри не отпускала — будто сердце сжимали руками, а лёгкие едва успевали вбирать воздух.
Весь этот месяц был адом. Я не знал, как быть с ней, с её тревогой, со своим чувством вины и страхом открыться. Каждый день казался битвой: что сказать, как себя вести, чтобы не разрушить то, что мы строили. Но всё, что я делал, в итоге разрушало нас. Мои попытки скрыть правду, моё отстранение, молчание... всё это, как я понимаю теперь, медленно убивало нас обоих.
И вот эти её слова — «между нами всё кончено», «когда ты забыл меня, я забыла тебя» — ударили как нож, но одновременно как будто сняли с меня весь груз. Странно, но после них появилось чувство облегчения. Всё решилось само собой.
Пусть она думает, что мы просто не сошлись характерами, что наши пути разошлись, что она может ненавидеть меня за это. Пусть. Всё это лучше, чем знать, что она видит мою правду, что видит, как я ношу всю ответственность за её боль. Пусть её ненависть — хоть и холодна, — будет безопасной.
Я закрыл глаза. Боль не уходила, но теперь она была какая-то другая — почти тихая, как эхо. Потому что решение, хоть и болезненное, стало ясным: я позволил ей уйти, чтобы она могла жить дальше. А я... я останусь один с этим ощущением пустоты, с пониманием того, что любил её больше жизни и разрушил всё своим страхом и слабостью.
Я повернулся на бок и прижал руку к груди, где всё ещё чувствовал её образ. Она ушла, а со мной осталась боль, но и странное спокойствие: теперь она свободна от меня. И может думать обо мне всё, что угодно.
Две недели спустя
Дни текли медленно, как вязкая река. Я вставал, шел на работу, возвращался домой, ел, ложился спать — и всё повторялось заново. Пустота висела в воздухе, как запах, который невозможно смыть.
На работе я делал вид, что всё под контролем, что проекты важнее эмоций, что каждый звонок и каждое решение — это всё, чем я живу. Но внутри меня пустота росла с каждым часом. Я ловил себя на том, что всё чаще теряюсь в мыслях о ней: как она улыбалась, как сидела напротив меня на кухне, как шептала «всё будет хорошо», даже когда между нами стояла стена.
Я видел её везде: в отражении в витрине магазина, в случайной песне по радио, в запахе кофе, который она любила. И чем больше я пытался отвлечься, тем сильнее боль в груди сжималась, будто пыталась вырваться наружу.
Каждую ночь я ложился на диван и закрывал глаза, но она всё равно приходила ко мне — в мыслях, в памяти, в сердце. Я понимал: я потерял её не из-за ссор, не из-за недопонимания. Я потерял её потому, что боялся быть честным, потому что не мог справиться с тем, что внутри.
И чем больше я погружался в одиночество, тем яснее становилось: я люблю её сильнее, чем когда-либо любил кого-либо. И это осознание не приносило облегчения — оно только усиливало боль.
Но вместе с болью пришло и странное смирение. Пусть она думает, что мы не сошлись характерами. Пусть думает, что мы не смогли быть счастливы. Пусть ненавидит меня хоть немного — это безопаснее, чем видеть, что я разрушил её счастье и её жизнь.
Я знал одно: я потерял её навсегда. И теперь все мои дни будут наполнены этим тихим, постоянным сожалением, которое нельзя ни исправить, ни забыть.