Погорельский
Итак, вот он. Четвертый жилец. К сожалению для «Вовы», тоже самец. Самка из четыреста семнадцатой оказалась права: разнополых в одной комнате не поселили.
Но, может быть, хотя бы этот развеет неловкое молчание. Хотя вряд ли: уж очень неуверенным выглядит. Зато теперь точно понятно, кто будет за восьминогого.
В отличие от большинства соплеменников «Вовы», восьминогие не не были ни умными, ни сильными или ловкими. Может быть, дело было в количестве конечностей, может, в чем- то еще, но годились они разве что для самых простых поручений.
Уже несколько часов все трое сидели по своим лежанкам в полной тишине и настороженно переглядывались. «Вове» достался неплохой наблюдательный пункт — верхний ярус. Напротив него на точно такой же лежанке устроился тот самый высокий самец, которого «Вова» видел в очереди. Перед глазами у нового соседа стояли странные прозрачные штуки, похожие на очень ровные застывшие лужи. То ли из-за них, то ли из-за чего-то еще, но смотрел светлошерстный пристально и колюче. В его присутствии становилось неуютно. Сразу стало понятно, что он, скорее всего, займет лидирующую позицию в отряде.
Сосед снизу мог бы побороться со светлошерстным за первенство, но уж очень он был молчалив. Даже странно: такой крупный, с хорошо развитой мускулатурой, и вдруг такой робкий. Может, в предыдущем гнезде он был солдатом? Тогда это многое объясняет...
Между тем четвертый сосед закрыл дверь и растянул ротовое отверстие, как показалось «Вове», несколько неуверенно.
— Э-э-э... Привет?
Ну точно: этот был слабейшим в предыдущем отряде. Вон какой затравленный.
Как ни странно, светлошерстный не проигнорировал самца.
— Привет.
А вот с «Вовой» и словом не перемолвился.
— Эта кровать свободен?
Ну, раз главный одобрил, значит, и он, «Вова», может вставить словечко.
— Да, — бросил он и снова уставился на свои лапки, продолжая, впрочем, исподтишка наблюдать за новичком. Тот не торопился садиться.
— Меня Давид зовут. — Он помолчал, переводя взгляд с одного соседа на другого. — А вас?
«Вова» как можно незаметнее глянул на светлошерстного. Тот, к его удивлению, перегнулся через край лежанки и с любопытством уставился на (как его?) Давида.
— Сандр.
Голос у светлошерстного оказался негромкий, но какой-то опасный, с присвистом. Хорошо, что «Вова» решил даже не бороться с ним за главенство.
— Вова, — поспешил представиться он.
— Очень приятно, — покивал новичок. Кудрявая шерсть на голове при этом смешно затряслась.
Все трое уставились на молчаливого солдата. Если сначала он казался «Вове» настороженным, то теперь светлые глаза смотрели с вызовом, но без проявления слабости. Только сейчас «Вова» понял, что еще его удивило в солдате. В отличие от остальных, на нем не было шкур. Он укрылся теми, что прилагались к лежанкам, но наружу торчали голые суставы лапок.
Дохлый открыл было рот, чтобы повторить вопрос, но тут дверь распахнулась. На пороге стояла та самая самка, которая смотрела «Вовин» паспорт.
— Тэк-с, мальчики, все здесь? Отлично, тогда оглашу правила поведения в нашем хостеле. За нарушение любого из них три предупреждения, на четвертый раз — выселяю, и без разницы, сколько месяцев вперед вы оплатили.
«Вова» сильно удивился. Разве не главный в отряде назначает правила? Похоже, здесь нет. Кстати, светлошерстный и дохлый восприняли новость спокойно. Разве что светлошерстный был, кажется, недоволен самим фактом появления самки. Ну еще бы: стоит и оспаривает его авторитет.
Она по-хозяйски села на одну из трех табуреток (как любезно подсказал браслет), перегородив собой все и без того немногое свободное пространство. Вытянув толстую лапку, она принялась по очереди загибать зацепки.
— Во-первых, в комнате не курить. Только на балконе. Во-вторых, после одиннадцати не шуметь. — «Вова» порадовался, что его чудо-браслет показывает местное время. — В-третьих, никаких домашних животных. — Это еще что такое? — В-четвертых, никаких детей. И кого попало не водить. — Самка задумалась, медленно покачивая сжатыми зацепками. — Вроде все. Кухня налево в конце коридора, там же, только напротив — прачечная. Еду, стиральный порошок приносите сами.
Она собиралась уже уходить, как вдруг остановилась и уставилась на что-то внизу. Перегнувшись через край лежанки (хоть в чем-то удобно это бестолковое тело), «Вова» понял, что самка смотрит на молчаливого солдата.
— Ты! — Зацепка обвиняюще нацелилась на него. — Я в четыреста шестнадцатую только троих заселяла. — Она заглянула в белый лист на твердой подставке. — Точно, только у троих заселение отмечено. Ты как мимо меня прошел? А ну собирай вещички и на выход!
Солдат продолжал лежать, вытаращившись на самку. Казалось, он вообще не очень понимал, что происходит.
«Вова» задумался. С одной стороны, если солдата вышвырнут, отряд лишится силовой поддержки. Дохлый и светлошерстный даже не выглядят серьезными противниками. При этом неизвестно, насколько на этой планете важна физическая сила. С другой стороны, неясно, как светлошерстный относится к ситуации. Если «Вова» поможет солдату, не наживет ли он себе могущественного врага? Зато у него будет мощное подспорье в виде поддержки самого сильного в отряде. Тогда можно и побороться за первенство...
Но как ему помочь? Самка продолжала в упор смотреть на солдата, тот продолжал молчать.
И тут «Вова» вспомнил слова самки из четыреста семнадцатой. Кажется, она платит дань, чтобы жить одной. Можно попробовать провернуть что-то похожее. Понять бы только, чем платить...
Он порылся в поясной сумке. Повезло, внутри обнаружилось несколько бумажек. Не зря же их ему положили. Как там к самке обратиться?
— Извините?
Она медленно подняла голову. «Вова» плохо разбирался в эмоциях аборигенов, но сейчас было совершенно очевидно: она в ярости. «Вова» торопливо помахал бумажкой у нее перед носом.
— Это поможет с заселением?
Самка нахмурилась.
— Издеваешься? Я на метро больше трачу.
Помедлив, «Вова» вытащил еще три бумажки. Придирчиво осмотрев их и зачем-то поглядев напросвет, самка кивнула.
— Добро пожаловать, Погорельский... Дмитрий. — Она отметила что-то в белых листах. — Столько же каждый месяц — и живи, сколько влезет. Но как только объявится настоящий Погорельский, мигом у меня отсюда вылетишь!
Развернувшись, самка с громким топотом вышла. А она неплоха, явно хорошо ест. Значит, и потомство у нее сильное будет. Вот только рожа помятая и лапки обвисшие... Немолода, похоже...
«Вова» почувствовал на себе изумленные взгляды соседей. Дохлый смотрел с уважением, солдат — шокированно, не в силах поверить своей удаче. Светлошерстный, реакция которого была для «Вовы» самой важной, повел шерстью над глазами, но ничего не сказал.
— Я в душ, — сообщил он только, слез с лежанки и ушел в соседнюю комнату. «Вова» заглядывал туда, но так и не понял, для чего она нужна. Вскоре из комнаты донесся шум... падающей воды? Наверное, там можно попить!
Открытие оказалось своевременным: в горле у «Вовы» сильно пересохло. До чего же много жидкости нужно телу аборигена!
Довольно быстро светлошерстный вернулся. Шкура облегала тело не так плотно (линять, что ли, начал?), из-под нее виднелось белесое брюшко. На шерсти осели капли воды.
— Теперь я! — заявил «Вова», спрыгивая с лежанки. Ему показалось, что соседи посмотрели на него странно, и он почти сразу понял, почему: приземляться оказалось очень больно. Еще и лапки неустойчивые совсем, нелепо подогнулись под его весом. «Вова» упал и больно ударился спиной о край лежанки. Взвыв, он скрючился на полу.
Несколько мгновений он ничего не видел, а когда открыл глаза, увидел склонившегося над ним дохлого.
— Ты в порядке? — Звучал он действительно обеспокоенно, как будто его и правда волновало, не переломал ли «Вова» кости.
Он не удостоил дохлого ответом. Резко встав, «Вова» направился в комнату с резервуаром. Он почти физически чувствовал три взгляда у себя на затылке.
Около десяти минут «Вова» потратил на то, чтобы понять, откуда взять воду и как пользоваться штукой, похожей на прозрачное полое бревно. Здесь еще была какая-то укрепленная яма, но, повозившись вокруг нее так и эдак, он отошел, так и не разобравшись, что с этим делать.
Вода, падающая сверху, как настоящий дождь, почему-то била с очень сильным напором. Шкура на Вове тут же промокла.
Как следует напившись, он вышел из бревна. Лапки весело шлепали по холодному полу и оставляли на нем грязные следы. Заметив, что вода в бревне стекает в какое-то отверстие, «Вова» постарался выжать туда шкуры. Не то чтобы это очень помогло, но хотелось верить, что теперь он высохнет хоть чуть-чуть быстрее.
Когда «Вова» вышел, ему показалось, что светлошерстный смотрит с сильным удивлением. В голове тут же замелькали мысли: «В чем дело? Может, показалось? Я нарушил какое-то правило?»
Но, увидев выстроенные перед лежанкой нашлепки на лапки, «Вова» спохватился и кое-как скинул свои. Наверное, дело в них.
Дохлый уже лежал с закрытыми глазами. А солдат, увидев, что комната с резервуаром освободилась, метнулся к двери, завернувшись в свою бесформенную шкуру.
Содрогаясь от холодных струй, стекавших по спине, «Вова» полез наверх. При этом несколько капель попали на лежанку солдата.
«Надеюсь, он не заметит».
Светлошерстный наблюдал особенно пристально. Его узковатые глаза словно впились в «Вову». И что так заинтересовало-то его?
Наконец вскарабкавшись наверх, «Вова» с облегчением шлепнулся на лежанку, чувствуя, как слои мягкой подстилки постепенно промокают под ним. Свет гриба на потолке бил в глаза, хотелось его сбить. Но в гнезде повсюду висели такие грибы. Пытаясь убрать свет, не покажет ли «Вова» себя дураком?
Когда он уже почти заснул и со светом, из соседней комнаты вышел солдат. Удивительно, но его шкура совсем не намокла. Как так? «Вова» наблюдал за соседом из-под полуприкрытых век. Вдруг солдат пошатнулся. Прежде чем кто-то успел сообразить, что случилось, он взмахнул лапками и повалился на пол.
Похоже, поскользнулся на следах, оставленных «Вовой». Неприятно. Вдруг решит, что так он искупил часть долга за спасение? Но была и положительная сторона: пытаясь схватиться за стену, солдат что-то задел, и гриб на потолке потух. Комната погрузилась во тьму.