Кода
На краю света светится море.
Черные чайки низко кружат над сине-серым пространством, сверкающим, словно россыпь бриллиантов на мятом бархате. Солнце, мерцающее лимонным сиянием рассвета, едва поднялось над горизонтом, но оно уже заставило отступить пролитые фиолетовые чернила ночи. Привкус соленой воды кажется острым и тяжелым на прохладных ветрах, дующих с востока, единственное настоящее обещание передышки, когда день достигнет своего зенита. Даже сейчас вздымающиеся дюны пляжа, охлажденные от объятий вечера, начинают жадно впитывать тепло утра.
Женщина сидит на пляже, ее босые пальцы ног целует бурлящий прилив. Ее длинные волосы, выгоревшие от серебристо-золотого до белого за годы пребывания на солнце, ловят бриз, снежные завитки танцуют на ее щеках. Она слегка откидывается назад, закрыв глаза, ее пальцы погружаются во влажный песок, ее лицо наклонено к теплу солнца. Утро продолжает разворачиваться вокруг нее.
И где-то за успокаивающими приливами и отливами моря она слышит далекий звук драконьей песни.
Она знает, что прибрежные деревни скоро проснутся для тех, кто еще не встал с солнцем и не отправился на рыбацкие лодки. Когда-то, много лет назад, остров был опустошен набегами работорговцев, мужчин с севера и запада, которые приходили, чтобы украсть мужчин, женщин и детей глубокой ночью. Утро наступало не с обещанием найти сети, полные форели и трески, а с трауром по мертвым и потерянным. С прибытием драконов и женщины, чей живот сильно округлился от ребенка, набеги прекратились, и с тех пор утра были спокойными.
Недели и месяцы после ее прибытия поначалу были нелегкими, нет. Жители острова говорили на диалекте общего языка, который был чужд ее ушам и тошнотворно-сладким на ее языке. Драконы, огромные звери, которые дышали огнем и сжигали дикую природу глубоко в лесах и долинах в центре острова, были встречены с понятным страхом и подозрением. Но есть некоторые вещи, которым не нужны слова. Бабушки со стальными волосами, старше и мудрее многих мужчин, которые считали седовласую молодую женщину ведьмой и предвестницей смерти, заткнули свои глупости, увидев ее усталые глаза и круглый живот. Под соломенными хижинами и небом, пылающим звездами, был достигнут хрупкий мир и взаимопонимание, и это продолжалось с некоторым бормотанием в течение месяцев.
Она слышит звук приближающихся шагов прямо за своей спиной. Она не открывает глаза, хотя ее губы изгибаются в улыбке - ее гость пытался приблизиться как можно тише, словно надеясь удивить ее.
"Доброе утро."
Шаги затихают. Затем голос, немного слишком раздражительный для своего возраста, спрашивает: «Как ты всегда это делаешь?»
«Магия», - спокойно отвечает она, когда молодой человек лет семи и десяти устраивается рядом с ней на песке. У него темные волосы, которые выглядят так, будто их торопливо расчесали пальцами прямо перед тем, как он сел, и глаза бледные, как рассвет. Он выше ее (выше своего отца, как она всегда добавляет), и его длинные ноги раскинуты перед ним, не обращая внимания на прилив, который впитывается в подол его брюк. Она улыбается. «Где твой брат?»
«Учить стрельбе из лука малышей, пока их матери не успели накричать на них за то, что они путаются под ногами», - отвечает молодой человек. Хотя она за эти годы выучила родной диалект и говорит на нем так же хорошо, как на валирийском (язык дотракийцев с годами выцвел - легкая, но все же боль), он никогда не будет таким же удобным для ее языка, как для языка ее сыновей. «Я сбежала, прежде чем они смогли сказать то же самое обо мне».
Она тихонько смеется. «Ты раздражаешь их немного меньше, чем твой брат».
Он улыбается медленно, но ярко, как сам рассвет.
«Совсем чуть-чуть».
Близнецы стали сюрпризом. Все бабушки деревни переглянулись и мудро кивнули, но это были дни, когда она не могла общаться с ними за пределами гримас, улыбок и нерешительных прикосновений. Когда она наконец родила их, за день и ночь крови и боли, которые, казалось, длились вечно, ее сердце слегка треснуло при виде одного кричащего ребенка. Оно было полностью разорвано на части прибытием второго.
Она думает, что именно тогда в деревне прорвались последние остатки настороженности и подозрения. Она плакала часами после этого, даже когда бабушки, с их морщинистыми руками и добрыми глазами, нежно успокаивали ее колыбельными и подносили ее младенцев к ее набухшей груди, чтобы кормить. Не было слов, чтобы поделиться ими, но ее радость и ее неизмеримое горе не нуждались в словах. Это было что-то столь же бесконечно известное, как само биение сердца, ее потеря столь же очевидная, как рассвет на ее лице.
Мальчики выросли под яркими красками деревни, окутанные теплом людей, которые здесь живут. Мальчики похожи по цвету кожи - бледная кожа быстро стала коричневой под ярким солнцем, волосы черные, как обсидиан, и глаза такие же звездно-голубые, как у их матери, - но на этом их сходство заканчивается. Ее старший унаследовал серьезную натуру отца, его почти задумчивый темперамент противоречит застенчивым улыбкам, которые жители деревни часто пытаются у него выманить. Напротив, младший из двух братьев так же быстро злится, как и она, но также быстро прощает, ужасный негодяй с озорной ухмылкой и склонностью к розыгрышам и розыгрышам.
Она любит их всем сердцем, хотя ее сердце немного разрывается каждый раз, когда она видит тень призрака в смехе, словом, в улыбке.
Солнце светит на пляж немного жарче, и драконья песня раздается немного громче, чем раньше - Дрогон и Рейегаль скоро будут поблизости, чтобы взлететь над морем и последовать за рыболовецкими лодками, которые пробирались в более глубокие воды. Драконы очаровали ее сыновей, как она и предполагала. Она рассказала им часть своей истории, конечно, - определенно немного больше, чем жители деревни, которые знают о ней только как о молодой женщине (хотя уже не такой молодой), спасающейся от ужасного события в землях севера и запада, прихватив с собой драконов, которых она тоже когда-то давно родила. Это обременительная история для рассказа, когда они были чуть больше младенцев - как ребенок может постичь кошмар, охвативший мир? Даже жители деревни редко говорят о демонах, которые рыскали ночью, когда шторм обрушивался даже на эти далекие берега.
Запутанная путаница истории становится иного рода трудной, когда они становятся старше. Она говорит правду, насколько правда что-то значит. Она видит в их глазах, что так много из этого уже стало историей, что уже стало историей, что распутывание фантастического из знакомого - безнадежная борьба. Она отказалась от династии ради мира, и, возможно, не для сыновей верить, что их мать когда-то была королевой какой-то далекой страны. Ее прошлое - это история, которую нужно рассказать в тихом тепле ночи, до сна и до рассвета, и она будет сметена, как воспоминание, которым оно является - воспоминанием, которым оно должно быть - с приходом солнца. Имя Таргариенов не умрет вместе с ней, это правда, но она знает в глубине души, что ее драконы умрут. Она и молодой человек с тысячью глаз и одним ( хотя уже едва ли молодой человек , размышляет она, думая о прошедших годах) - последние связи с магией в этом мире. Как только они уйдут, век драконов и зимы - и память обо всем этом - исчезнут в древности. Правда станет - уже стала - историей, а история станет наследием, а наследие станет мифом.
Но...
Она хочет, чтобы они узнали о Джоне. И к ее облегчению после многих лет скорби, близнецы не перестают спрашивать о человеке, который был их отцом.
И вот она рассказывает им о молодом человеке, раздражающе упрямом и раздражающе самодовольном в прохладных тенях ее родового замка, отказывающемся кланяться, отказывающемся колебаться. Она рассказывает им о короле, который любил свой народ достаточно сильно, чтобы отказаться от собственной короны, чтобы преклонить колено перед молодой женщиной, которую он стал уважать и любить. Она рассказывает им о воине, который сражался со множеством теней и демонов, как чудовищных, так и человеческих. Она рассказывает им о благородном человеке, который спас ей жизнь, человеке, которого она будет любить и оплакивать до конца своих дней.
Она не забудет.
Тем не менее, с годами некоторые новости из Вестероса все же находили свой путь к ней в ее уединении, приносимые торговыми судами, слегка сбившимися с пути во время своих путешествий. Она не удивлена, услышав, что через несколько лет после окончания Долгой Ночи в королевстве снова вспыхнули стычки и сражения. Простор и западные земли, по-видимому, были в центре всего этого, и хотя ничто не охватило страну так, как Война Пяти Королей или Великая Зима, мужчины все равно умирали. Женщины овдовели, дети стали сиротами, деревни были сожжены.
Потому что мужчины забывают.
Мужчины всегда забывают.
Но так должно быть. Так было всегда. Возможно, однажды, много лет спустя, когда этот мир придет и исчезнет, и дети детей детей их детей увидят другой рассвет, новый рассвет, они найдут лучший выбор. Лучший путь. Лучший конец сказки.
Она нашла свое. Она довольна. Она счастлива. Она позволяет утру омыть ее. Она позволяет звуку ее детей, как плоти, так и огня, плескаться в ее ушах, как нежному гребню волны. Вот мир. Вот рассвет. Вот все возможности, каждая весна, каждая мечта - все это тихо лежит перед ней. Ожидая.
Она тянется к руке сына, чувствует, как его пальцы сжимают ее пальцы. Он настоящий. Это настоящее.
Куда бы вы ни пошли, что бы вы ни увидели...
И с солнцем в волосах и солью на языке, в этот момент, в этот единственный отрезок времени, когда Дейенерис Таргариен дышит, мечтает и живет ...
Я буду с тобой.
...сейчас и навсегда этого достаточно.