Твой первый-единственый[about V.Tsygankov]

В такси играл шансон и работала печка. Я зажала руки между ног, пытаясь согреть ладони, но они продолжали вибрировать от холода. Я вглядывалась в ночные пейзажи за окном, которые проносились быстрыми картинками перед глазами. А потом на месте этих картинок всплыл образ Вити, его мрачное лицо. Он прекрасно понял, о каком предательстве я говорила, понял, оттого и слова не сказал, позволил уйти.

Я хорошо помню, как подкрашивала губы гигиенической помадой в тот день, хорошо помню пасмурную погоду и свинцовые тучи, нависшие над городом. Ожидался дождь, возможно даже град. Но мне было все равно, я шла, полная решимости, поговорить с Витей, рассказать ему правду. Две недели ада закончились, мой брат будет жить, теперь будет.

Напротив элитной многоэтажки я простояла почти час, пока не раздались раскаты грома, а затем крупные капли начали разбиваться о серый асфальт. Я была в широкой футболке и спортивных штанах на два размера больше. Однако прохладный ветер заставлял ежиться, переминаться с ноги на ногу.

Сначала я думала дождаться, пока кто-то выйдет из подъезда, затем нырнуть внутрь и уже там, наверху, позвонить в дверь. Но когда дождь и ветер усилились, идея показалась бредовой. Не придумав ничего лучше, я вытащила сотовый и набрала номер Вити. Он оказался недоступен. Тогда я зашла в социальные сети, лучше бы не заходила, конечно.

Страничка Цыганкова пестрила яркими кадрами из его новой, прекрасной жизни, в которой нет места для серой девочки по имени Анжелика Прокопович. На одной фотографии он обнимал красивую блондинку, на другой сидел без майки в каком-то клубе или баре. Но хуже всего была новая сторис, там Витя целовался с незнакомой девушкой, по крайне мере, я ее не знала.

Мобильный выскользнул из рук. Я едва не задохнулась, пытаясь сообразить, что вообще увидела. Мне казалось, у нас была любовь, казалось, мы не представляли жизни друг без друга. Но за какие-то две недели он нашел мне замену так легко… Стер из памяти…

Я сглотнула, взглянув на новенькую многоэтажку, дорогие машины, стоящие во дворе. Что я здесь делаю? Для чего пришла рассказать правду? Кому она нужна? Губы дрогнули, мне хотелось закричать.

Подняв телефон с асфальта, я двинулась прочь от дома, в котором жил Витя, в котором была слишком часто, чтобы не запомнить каждый его кирпичик. Шаги мои были тяжелыми, ноги дрожали. Я шла не быстро и не медленно, ощущая как холодные капли летнего дождя проникают за шиворот. Они скользили под одежду, скатываясь по теплой коже.

Дождь усилился, а и я не заметила за ним собственных слез. Последние две недели прошли как во сне: они душили горло, ранили сердце, протыкая его острыми шипами. Однако надежда не давала сломаться. Я верила – глупо, по-детски, словно маленький ребенок, что смотрит на небо и ждет падающую звезду, которая исполнит все-все его желания. А потом внезапно узнала, что звезды не имеют магического свойства, мечты не сбываются, надежды гаснут, не успев зажечься.

Витя, вероятно… и не любил меня. У него таких как я… их будет тысячи.

Такое чувство, словно дверь в мою душу открыли нараспашку, впуская туда яркого мальчишку с глазами осенний листвы, и разрешили потоптаться, вытряхнуть остатки чего-то светлого.

А потом я увидела самого Цыганкова. Он вышел из такси с какой-то девчонкой. Они шатались, смеялись, о чем-то говорили. Я шмыгнула за дерево, прикрыв ладонью рот, грудь разрывало, словно туда залили канистру кислоты.

Никакой любви не было. Разве можно за четырнадцать дней разлюбить? Пусть я в его глазах и оказалась предательницей. Не верю, так не бывает… Облизнув соленые губы, я прикусила щеку изнутри, стараясь подавить всхлип.

Цыганков наклонится и поцеловал в щеку незнакомку, скользнув ладонью по ее бедру. Я не могла смотреть на это, не могла поверить…

Развернувшись, побежала прочь, словно от чумы, словно могла заразиться чем-то смертельным, если бы находилась там еще хоть минуту.

Домой я добрела кое-как, больше по наитию, чем по большому желанию. Встретила отца на пороге, вспомнила его крики в выпускной, грубые слова, пощечину, которую он не постеснялся отвесить при матери.

– Что? Нагулялась? – брезгливо прорычал он, будто говорить со мной, видеть меня, ему было в тягость.

– Скажи честно, – прошептала, поджав губы. Я стояла на пороге, по одежде стекали капли дождя. А может, он шел у меня в душе – слишком сильный и громкий ливень, капли которого словно выстрелы из пулемёта, разбивали остатки моей брони. Я устала быть сильной.

– М? – отец выгнул бровь. Дома никого не было, кроме нас двоих.

– Ты когда-нибудь меня вообще любил? – я уперлась плечом в дверной проем, всматриваясь в глаза мужчины напротив. Лицо его вытянулось, постарело, кожа сделалась грубой, кое-где прослеживались морщинки. В этом лице когда-то я видела самого любимого человека, но его давно уже не было, передо мной стоял только монстр.

– Что ты несешь?

– Я разве… не заслужила немного любви? – прошептала. Папа ничего не ответил, лишь качнул головой. Он сжал руки в кулаки, вероятно, хотел снова ударить меня.

– Ты нас… нас с мамой и братом любил? Ты о нас помнишь вообще? – напирала я.

– Что ты несешь?

– Я ведь говорила тебе, что между мной и теми парнями ничего не было. Почему ты мне не поверил? Почему все верят чужакам, но не мне?

– Я вырастил малолетнюю дрянь!

– Да, – с усмешкой сказала я. – Из тебя вышел ужасный отец.

– Ах ты… – в долю секунды папа замахнулся. В этот раз он не удержался и отвесил мне пощечину. Я чудом устояла, но соленый привкус во рту заставил понять: это не кошмарный сон, а проклятая реальность. В этой реальности нет ни одного человека, которому я бы была нужна.

Я отвернулась от Вити в детстве, пытаясь ему помочь. Я скрывала от матери побои, чтобы она не чувствовалаза собой вину. Мама не могла никуда уйти, не могла дать мне другой дом, в котором не будет монстра. Я вывернула свое сердце, плюнула на свою жизнь, выбирая Матвея. Я… я ведь желала только лучшего для всех. Мы сами строим свою судьбу, вот и я построила лодку, в которой полно дыр. Неудивительно, что она в итоге затонула.
В тот день я убежала из дома и больше не вернулась туда. В тот день я навсегда вычеркнула из своей жизни отца, любовь к Вите, счастье, которое было так близко.

* * *

– Остановите тут, – попросила водителя.

– Хорошо.

– Спасибо, – тихо прошептала, выходя из машины. Во дворе было довольно темно, удивительно, но свет горел только над нашим подъездом. Обычно главная по дому отключала его после десяти, вечно экономила. Но сегодня он почему-то горел, освещая темную тропинку.

Мысленно я улыбнулась, позабыв важный фактор, на который указывал свет. Возле дверей скинула с плеча ремешок сумочки, нащупала ключи, и, как назло, они выскользнули из пальцев. Я никак не могла перестать думать о Вите: зачем он все-таки приехал, к чему эта правда, спустя столько лет. Разве ему не было хорошо без меня? Ничего особо не поменялось. В его жизни уж точно.

Присев на корточки, я подняла связку ключей и, наконец, открыла дверь. В подъезде стоял запах жареной картошки и мяса. Желудок сладко буркнул, я не ужинала да и не обедала, Марина Анатольевна наблюдала за мной, словно надзиратель, казалось, только присядешь, как начальница тут как тут. Не сказать, чтобы я держалась за это место, но оно помогало совмещать заочку и работу, да и платили неплохо. Хотя я давно планировала попробовать себя в чем-то другом, возможно, в рекламной компании или копирайтинге. Правда, зарплата там в разы ниже, но зато никто не выносит мозг, и нет противных клиентов, желающих распустить руки.

Напротив своих дверей я остановилась. Вставила ключ в замок, попробовала повернуть, однако он не дался. А потом вдруг сам щелкнул, я отступила на шаг, подняла голову, и тут двери распахнулись.

– Дима! – воскликнула, хлопая ресницами.

– Привет.