3
Первого мая я позволила себе поваляться в постели подольше. Но запах вкусных маминых блинчиков мог свести с ума кого угодно. В комнату заглянул папа.
- Проснулась, моя красавица? Мама там уже последний блин жарит, так что поднимайся! Пора на трудовые и семейные подвиги!
- Какие еще подвиги? - сонно пробормотала я и закрылась одеялом с головой, но ноздри щекотали аппетитные ароматы, и в животе заурчало. Папа рассмеялся.
- Как это какие, Елизавета Михайловна? Сегодня первое мая. А это значит что?
- О нет! - простонала я. - Тетя Вера и компания! Можно я сегодня буду больна? Пожалуйста!
- Никаких «можно»! Карина и Робби ждут тебя.
В ответ я только глубже зарылась под одеяло, для верности прикрыв голову подушкой.
Ровно через час в дверь позвонили. Я натянула на лицо улыбку шесть на девять и пошла открывать. На лестничной площадке, хотя она у нас и большая, было не развернуться из-за людей и синей детской коляски. Что ж, дорогие родственнички, добро пожаловать!
Счастливые восклицания наполнили нашу прихожую.
По какой-то дурацкой традиции родственники собирались у нас дома каждый праздник. Причем приезжали всем своим семейством, а оно у них немалое. Два года назад они переехали из Америки обратно в Россию. Чего им там не жилось, спрашивается? Правду ведь говорят, самые любимые родственники живут заграницей. Подарки по почте на Рождество, открытки на День рождения - и все рады и счастливы! Теперь же я вынуждена на каждую торжественную дату выносить смачные поцелуи в обе щеки от дяди Лоуренса, рев малышки Шарлоты и наглые похлопывания по мягкому месту от Роберта, двоюродного брата. Если выражаться «по-ихнему», кузен Робби находился в подростковом возрасте, и в Америке понахватался всяких тамошних штучек, вроде «хай, бэйби, ю а вери кул». Именно это он не упускал случая при каждой встрече продемонстрировать мне, не забывая шлепать по попе. Так и хочется наподдать ему самому! Что вы! «Детей обижать нельзя, он же тинейджер, ему тяжело, отнесись к нему с пониманием». Я бы с большим пониманием отнеслась к нему, если бы он был за тридевять земель от меня. Кроме того, шестилетняя Карина, только что потерявшая свои нижние молочные зубы, каждый раз притаскивала мне своих большеголовых кукол и заставляла с ней играть. В праздники моя комната превращалась в приют для леди Братц, к которым я относилась с изрядной долей скепсиса. В ответ я доставала из нижнего ящика в шкафу своих любимых когда-то Барби и Синди и устраивала настоящую войнушку новым законодательницам моды, похожим на гидроцефалов. Заканчивалось это обычно полным облысением Хлои или Сиены, притворным воем Карины, криками и плачем разбуженной Шарлоты, ржанием и гиканьем прибегающего Робби, причитаниями мамы и тети Веры, порицаниями примера для подражания, то бишь меня, отрицаниями в согласии быть примером для подражания, это уже от меня. На следующий праздник Карина приносила неизменно новую Братц, и все повторялось заново. Это устраивало нас обеих: ей доставалась новая яйцеголовая кукла, а я получала новый объект для мщения. Все были счастливы.
Сегодня все было немного по-другому. Карина была не в духе. Она не получила новую куклу, вместо этого ей были подарены новые книжки, по которым она могла готовиться к «этой дурацкой русской школе». Кроме того, ее страшно бесило, что из-за потери зубов разговаривала она теперь с легким присвистом. Да еще мама напялила на нее какое-то идиотское розовое платье, в котором она была похожа на пятилетнего ребенка! В общем, поводов для кислой мордочки хватало.
Приветственные лобызания прошли успешно. После этого я как обычно попыталась выкинуть свой фокус «очнитесь, предки, я уже взрослая», усевшись на диване в гостиной, глядя в телевизор и пытаясь поддержать разговор, завязавшийся между старшими родственниками. Все планы мне испортила мелкая злыдня в гламурном платье. Она протопала в мою комнату, открыла шкаф и беспардонно принялась там рыться, вытаскивая содержимое на свет Божий. Я аж подпрыгнула от такого нахальства и двинулась в ту же сторону, но в коридоре меня перехватили. Тонкие ручонки обняли мою талию. «Хэй, детка, пойдем потусуемся?» Конечно же, это был Робби - в модном прикиде и в черных очках. «Мо-ей лю-би-мой Лизе», - донеслось из комнаты вредное беззубое хихиканье, - «так-так, это интелесно, почитаем». Я отпихнула Роберта от себя: «Эй, малыш, кен ю гет лост?!» Тот свалился на пол и завопил. На крики прибежали родители. Но я уже была в комнате и с воплем: «Ах ты, Калина-малина, да ты и читать-то толком не умеешь!» - отвоевывала у мелкой пакостницы свои открытки, которые мне подарил Паша и стопку писем. Та, оскорбленная в лучших чувствах из-за того, что я передразнила ее имя и ее дефект речи, выпустила открытки, не удержалась на ногах, брякнулась на пятую точку и зарыдала в голос. Из гостиной донесся плач проснувшейся Шарлоты. Все как обычно: психушка на дому, вызывали? Но сегодня с меня было достаточно: я не на шутку озверела. Я с силой швырнула открытки на пол, выхватила из шкафа летний плащ и, распихав родственников, двинулась в сторону выхода.
- Куда ты? - спросила мама.
- Подальше от вас! Век бы мои глаза таких родственничков не видели!
Родичи притихли. В обычный день я бы устыдилась своих слов и успокоилась. Но сегодня они довели меня до ручки.
- Надоело постоянно видеть вас у себя! Эту наглую мелюзгу, которая ведет себя здесь как королева, этого прилипчивого пацана, вообразившего, что может вести себя так со мной! Надоело с ними возиться, как будто я маленькая! Надоело делать вид, что я счастлива, что вы приехали! Надоело, надоело, надоело! - Сорвавшись на визг, я надела-таки вторую туфлю и выскочила на площадку.
- Куда ты идешь, Лиза?!
- А вот не скажу, куда иду! - выкрикнула я. - В конце концов, у меня может быть личная жизнь!
С этими словами я захлопнула дверь и побежала по лестнице.
Да, потом мне было очень стыдно за свои слова. Было стыдно, что я целый прошлялась неизвестно где и не отвечала на мамины звонки. На самом деле, была у Насти, так как Паши не было в городе - тоже уехал навещать родственников, благо у него они нормальные. Еще было очень стыдно возвратиться в свою комнату и увидеть там аккуратно сложенную стопку открыток и писем (надеюсь, даже не прочитанных!) и две записки. Первая была от беззубой хулиганки: «Прасти, я больше не буду трогать тваи весчи. Я тебя люблю». Вторая от мелкого ловеласа: «Обещаю не приставать», или что-то в этом роде, уж больно почерк был неразборчивый, да еще и с примесью английских букв. Но еще более стыдно было вернуться и увидеть огромную картину, которую они собирались мне подарить - вся наша большая дружная семья на фоне красивого сада и нового большого дома. Я была изображена в центре. Дядя Лоуренс - хороший художник, и все получились очень похожими на себя.
После задушевных разговоров, мы с родителями решили, что по телефону не извиняются, и придумали пригласить их в день, когда я сдам экзамен, чтобы заодно и отпраздновать.