На страницах тревожных лет

«Я пойду гулять», - тихо, почти шепотом Ваня дергает Странника за рукав. Тот крепко спит, тихо посапывая, так что, понятно дело, он её не слышит. Ване это только на руку: погуляет немного и сразу домой, как будто никуда и не уходила.

Ваня уже запомнила, что почти каждый вечер Странник, после прочтения своей книги на диване в зале всегда засыпает. Читает он, по-праву, как аристократ: спина всегда ровная, как у герцогов, ноги крест-накрест - с них красиво струятся вниз чёрные штаны хакама, тонкие руки в широком бардовом хаори элегантно держат не менее элегантную книгу на другом языке, голова чуть опущена вниз, разноцветные глаза полуприкрыты, смотрят точно в книгу и никуда более. Его короткие до ушей волосы ниспадают темно-синим водопадом, обрамляя бледное, сосредоточенное и спокойное лицо. Мимо зала пройдешь - тут же ощутишь на себе странное давление, как от монаршей особы. Это Странник так грозно бросает недовольный взгляд, что начинаешь чувствовать себя страшным грешником. Или как на суде перед очень влиятельным судьёй жёсткой руки. Странник, когда начинает читать, всегда отправляет Ваню играть в другую комнату: терпеть не может, когда его отвлекают. От этого он становится мрачнее тучи, его брови так грозно ломаются, что от напряжения вот-вот лопнут, а недовольные глаза могут прожечь в тебе дыру. Если Странник не насладиться своей читательной терапией за вечер - весь оставшийся день лучше его обходить стороной, иначе порежешься об его колкие замечания. Само собой, дочери он никогда не грубит - только ласково и спокойно просит не мешать ему. Ваня всегда его слушается и убегает в свою комнату либо рисовать карикатурных собак и пейзаж за окном, либо тоже читает, старается делать такой же умный и важный вид, как у отца. Только очков у неё нет. Верно, вы не ослышались. Странник носит очки, но не постоянно. Только когда читает или подшивает игрушкам Вани лапы. Хоть он и искусственно сделанный, его природа имеет некоторые схожие черты, как и у людей. Например, с долгой жизнью на этой земле у него появились светлые лиловые пряди в густых волосах, на подобии седины у старших. А так же понемногу нарушается зрение, особенно из-за этого пострадал левый глаз - краска сошла настолько сильно, что из нежно-лилового он превратился в тревожный светло-серый. Тарталья часто шутил, что у Странника теперь холодная луна вместо глаза. Правое око, что странно, наоборот стало тёмным, как ночь. И видеть он стал так же плохо, как и левый, от чего бедолаге приходится в тайне носить очки, которых он ужасно стесняется и даже ненавидит. Говорит, что узкая чёрная оправа делает из него ботаника из Академии Сумеру - ну и мерзость!

Странник уснул мертвым сном, чуть сполз с дивана, откинувшись на спинку и обнимая раскрытую книгу к груди. Его тёмные волосы рассыпались по мягким подушкам у головы. Ваня не стала его трогать и на цыпочках шмыгнула из зала. В коридоре она, стараясь не шуршать одеждой, натянула на пушистую голову молочную панамку и вышла на свежий воздух.

На улице стоял поздний июль. Оранжевое вечернее солнце, похожее на яичный желток, горело на желто-персиково-алом небе. Бледные облака полупрозрачной пеленой обнимали и остужали горящее небо. По сухой, редко зелёной траве бегал свежий ветерок - предвестник холодной ночи. Ваня вместе с родителями живет за городом, почти в поле - переехали сюда совсем недавно - и потому здесь царит ласкающая душу спокойная, обдуваемая полевым ветром тишина. Вокруг зелень да золотистая пшеница; в траве мелкими точками пестреют цветочки: розовые клевера, нежные васильки, солнечные лютики, забавные колокольчики. Ваня обожает срывать эти цветочки и вплетать их вместе к колосьями пшеницы, делая венок. Такие венки получаются ветхие, сухие, дразняще пахнут травой и пшеницей, но родителям нравится. Особенно такие венки любил Тарталья. Он порой даже сам усаживался с Ваней на выжженную траву, не боясь замарать офицерскую форму, и тоже плел венки. Потом, конечно, его долго отчитывал Странник: «Не пойму: ты у меня ребенок что-ли? Сам будешь свои штаны отстирывать от пыли - у меня уже руки болят. Я тебе не прачка». Тарталья лишь улыбался: «Дай немного в детство окунуться, ну!»

Странник на такое лишь по-взрослому вздыхал. Пусть Тарталья ребячится - все равно свою одежду ему придется стирать самому.

Вдохнув щекочущий аромат, Ваня радостно зашагала к своему любимому низкому деревцу - единственное, что было из растительности, кроме полевых цветов. Это дерево было худым, низким и жидким. Хотя будучи совсем маленьким ребёнком, Ване оно казалось огромной сосной. В его тени летом можно хорошо отдохнуть после знойного солнца, подрать сухую кору и понаблюдать за крошечными муравьями. Ваня любит это дерево, даже несмотря на то, что ходить к нему ей строго настрого запрещено. Потому что когда Ване было шесть лет и Тарталья не уследил за убежавшим ребенком, она залезла на самую высокую ветку дерева. Поначалу было весело: она чувствала себя свободной птичкой, а потом посмотрела вниз - и тут же шибанулась вниз, чуть прокатившись с горки, разодрав в кровь себе колени и локти. Ваня никогда не забудет дня, как она истошно рыдала, пока гневный Странник оттирал ей рану от грязи и крови.

«Нечего было по деревьям лазить, как бешенная! - он сильнее тер мочалкой кровоточащую рану. - Ты ребенок или макака?!»

Ванесса рыдала во все горло от боли и обиды. На все это с тяжёлым сердцем смотрел Тарталья, а потом не выдержал ещё бóльшего шквала слез и криков:

«Хватит на ребенка кричать, ей же больно! - он перехватил руку Странника с мочалкой. - Дай я сам отмою, а ты иди ей одежду старай. Она ребенок, будь ласковее!»

«Ты мне тут не указывай, что да как делать: ты сам в душе ещё ребенок, грызущий сосульки. Я сам разберусь, кричать мне или нет. Мне эти твои сопли в воспитании не нужны, так что прикройся и иди штопать свой плащ», - у Странника в этот момент был настолько свирепый взгляд хищника, что

Тарталья притих и молча удалился делать своё дело.

Странник - родитель жёсткой руки. Жёсткой, но не жестокой. Он горячо любит Ваню, заботиться и переживает за неё, когда ей больно или плохо. Однако выражение его чувств не совсем привычное, как у многих родителей. Что поделать, если человек (?), не знающий ласки, не может её оказать ребенку? Ваня тоже любит своего папу. Иногда боится, когда он грозный, но это бывает очень редко. Ведь в их доме есть еще и Тарталья - рыжее пятно в спокойной гуще характеров, что разряжает любую душную тучу ссоры. Точнее был, пока его не отправили по каким-то там делам - подробностей Ваня не знает и ужасно скучает по отцу, ждет, когда он вернется из долгого путешествия.

***

Ваня радостно уселась в прохладной тени, её темно-бирюзового платье расстелилось по короткой траве. Она хочет нарвать небольшой букетик и поставить его в вазочку на кухню. Не боится, что Странник будет хмуро задавать вопросы: «Откуда цветы? Ты что, к дереву ходила что-ли?». Во-первых, дома уже есть цветы, просто они завяли и нужны новые - Странник ещё утром просил принести свежие, просто так вышло, что он неожиданно уснул так рано (Ване одной выходить гулять нельзя). А во-вторых, васильки и лютики растут не только у дерева, а по всему полю, так что не страшно. Будто бы Странник выучил местоположение всех цветов! В голове Ваня представила забавную картину, как он записывает в блокнот координату каждого цветка, сторого подписывая его особенности...

Тонкие пальцы бережно срывали низкие цветы: Ваня старается не повредить хрупкие лепестки и листья. Вдруг, цветочку будет больно? Самые красивые, вкусно пахнующие Ваня складывала себе на колени, остальные - в сторону: хочет сплести из них свой любимый венок. Может, потом подарит папе... Или нет - лучше спрячет под пенек.

Текли минуты, и на тёмной ямке платья образовалась аккуратно выложенная в длину желто-лилово-розовая горстка. Пора плести! Но вот незадача: вечереет, оранжевое солнце слепит глаза, сладкая сонная пелена окутывает разум. Ваня то и дело клевала носом, от чего стебли под её пальцами только мялись и распутывались. Пение птиц и шелест листвы ласкали уши, тёплый ветер приятно обдувал лицо. Оглянуться Ваня не успела, как слезливые глаза закрылись сами собой, и она медленно свернулась калачиком на жёсткой земле.

***

Проснулась она тогда, когда резкий порыв холодного ветра нещадно сорвал сухую ветку дерева и та с треском разбилась недалеко от спящей девочки. Ваня тут же вскочила, как от удара током, и, пытаясь унять бешеное сердцебиение, на четвереньках отползла от разбитой ветки. Из-за этого она заморала поддол платья - Странник точно ругаться будет! Вспомнив про отца, Ваня спохватилась: небо уже было враждебного серо-синего оттенка, солнце давно ушло за горизонт, птицы уже не поют. Как долго она спала? Наверняка очень, очень долго, а раз так - Странник, должно быть, уже проснулся и будет ругатья, завидев отсутствие дочери в доме. Сжав зубы, Ваня схватила недоделанный венок и букет, виновато собралась идти домой.

Её голова гудела от сна на твёрдой земле; в волосах запутались мелкие травы и пыль. Грозная пятиминутная лекция от недовольного Странника гарантированна.

Как только Ваня потянулась к белой калитке, что-то её остановило. Странное волнующее чувство, от которого руки холодеют, тенью накрыло глаза, на плечи давит тяжесть. Может, то было из-за мертвой полевой тишины, которая всегда накатывается под вечер? Ветер не дует, солнце зашло за горизонт - все стало жутким и холодным, как на картинах художников в музеях.

Краем глаза Ваня заметила черную тень, идущую по полю. Кажется, нечто хромало: тёмная фигура то и дело заваливалась на бок. Большая, вытянутая, на орла не похожа, на зайца тем более... Медведи тут точно не водятся, тогда что это?

Перепуганная Ванесса на ватных ногах молнией спряталась в кустах около калитки. Зажала одной рукой рот, чтобы не было слышно дыхание, а второй - кулаком смяла платье на груди: так бешенно стучащее сердце не будет слышно. Из-под дырявого сплетения веток видно, как нечто подходило ещё ближе.

Мучительное ожидание, подкрепленное страхом быть пойманной, тянулось вечно. Ване было страшно выйти из своего убежища, но ещё больше - за Странника. Вдруг, чёрная тень зайдет в дом и... Детское воображение рисует страшные кровавые картины.

Мгновение - и тяжёлые шаги по направлению к дому затихают. На какое-то время Ванесса успокаивается, тихо выдыхает застрявший воздух... И вдруг чьи-то большие руки хватают её и резко, царапая об колючие ветки, вытягивают из кустов.

«Пусти!» - кричит она, зажмурившись, размахивая руками и ногами. Живот скрутило от того, что она не чувствует далёкую землю. Ей страшно, очень страшно - сердце вот-вот замертво остановится. Кажется, что её поймал большой хищник и сейчас откусит Ване голову своими острыми, как лезвие, клыками.

«Я-я папу сейчас позову! Он тебя побьет!» - Ваня пыталась выглядеть грозно и закричать, но вышел только жалобный писк, как во время ночный кошмаров в побеге от монстра.

«Не нужно, - знакомый, родной ласковый голос заставил Ваню вздрогнуть. - У меня болят руки - я не очень хочу, чтобы меня били».

Ванесса медленно разлепила дрожащие глазки и потеряла дар речи. Перед ней было всю жизнь знакомое лицо, на котором легла мрачная, усталая, малость безжизненная тень. Родные тёмные глаза, выцветшие волосы, улыбка, которую не перекроет никакая вуаль усталости...

У Вани тот час загорелись щеки и расплылась улыбка:

- Папа! Папа! Папа вернулся! - она от радости энергично заморала ножками, потянулась к лучащемуся радостью лицу Тартальи.

Со своей привычной солнечной улыбкой он поудобнее взял дочурку руки, крепко-крепко обнимая. Ваня так же сильно стиснула его в объятиях, что ее тонкие ручки заболели. В нос тут же ударил запах офицерской униформы: дыма, мороза и прохлады свежего ветра. Был и ещё один запах: непонятный, очень стойкий и крепкий, как горький чай. Тарталья, казалось, вырос еще больше: плечи стали шире, волосы отросли в спутанную копну. Хохолок поник, а в глазах залегли свинцовые тени. Но несмотря на свой тяжёлый, после пережитых ужаса и кровавого насилия вид, он улыбался. Расплывчато, мягко, как река. Казалось, что жестокий военный дух не выбил из него ни капли родного задора.

- Кто это тут меня побить собирался, а? - он шуточно взъерошил Ванины волосы.

- Никто! Я пошутила так, пошутила! Думала, что это медведь идет...

Тарталья рассмеялся:

- Глупышка. Нет, я не медведь... - он с полуприкрытыми глазами и загадочной улыбкой посмотрел на почти ночное небо, давая прохладному ветру погладить его лицо, усыпанное мелкими шрамами и веснушками. - На улице поздно, пойдем домой, поспим. Ах, слушай: не сделаем ли мы папе сюрприз, а?

- Давай! - Ваня по-детски похлопала в ладоши, - а какой?

Тарталья быстро прошептал ей на ухо свою идею, и Ваня, задорно хихикнув в ладошку, энергично замотала головой в знак соглашения.

***

- Ты где была? - Ваня только закрыла дверь, как послышался серьезный голос Странника с зала.

Ваня быстро переобулась и только сейчас вспомнила, что оставила панамку на улице - она все еще лежит в траве. Но возвращаться уже было поздно.

Зайдя в зал, Ваня увидела все так же сидящего на диване Странника. Он уже не читал - недовольно скрестил руки, словно ждал минуты, чтобы отчитать Ваню за тайные походы.

- Я ходила за свежими цветами, как ты меня попросил. Вот, - она без тени страха честно протянула ему собранный букет, как доказательство своей невиновности, - в вазочку поставим, и в доме будет вкусно пахнуть!

Странник посмотрел на неё сверху вниз оценивающими полуприкрытыми глазами. Он явно хотел сказать что-то по-родительски суровое, но от милого лица дочери лишь вздохнул:

- Хорошо. Молодец, что принесла. Я пойду за водой схожу, а ты иди руки помой. А то ты чумазая, как домовой из печки.

Ваня кивнула и отправилась в ванную, по дороге радостно хихикая в кулачок, как будто задумала что-то шаловливое. На такое Странник лишь хозяйски поправил рукава хаори и скрестил руки: «Наверняка стащила что-нибудь с улицы и будет с этим играться всю ночь, а потом её уложить будет невозможно», - причитал он про себя, идя на кухню с небольшой розовой вазой из толстого граненого стекла.

В доме темно, как и на улице. Странник заходит на кухню, шурша подолом штанов хакама. И только его глаза отрываются от пола, как он замирает в беззвучном шоке.

- Здравствуй, - ласковый, спокойный голос Тартальи разносится по комнате. Он сидит за столом, облокотившись на него, подперев рукой лицо. - Я так давно тебя не видел...

У Странника пропал дар речи; его руки заметно сильно тряслись.

Тарталья не переставал одарять его мягкой улыбкой, точно лучами солнца.

Между ними словно повис стальной трос. Спустя молчание, Тарталья встал, скрипнув стулом, и расправил тяжёлые руки в стороны:

- Идем?

Минута, ещё одна, и ещё... С разноцветных глаз полились ручьи слез. Рыдающий как вне себя Странник бросился к Тарталье на шею. Розовая ваза выпала из его рук и разбилась вдребезги. Странник крепко прижимал к себе Тарталью, лил слезы ему на белую униформу. Тот тоже плакал, но не так сильно и заметно: все слезы он пролил в командировке, когда ему рвали и метали конечности. Пустые глаза, казалось, покрылись стеклянной оболочкой застывших слезинок. Худые, тонкие и изящные руки Странника, гладящие массивную спину, сильно отличались от рук Тартальи: у него они были большие, грубые, усеянные рубцами и шрамами. Потрепанный, с криво зашитыми ранами, опечаток кровопролитных боев ярко цвел на Тарталье.

«Почему ты молчал? Почему ты не писал мне ответы?» - красное от слез лицо Странника посмотрело на Тарталью. Надрывая голос - даже без мысли, что так он напугает притаившуюся в дверном проёме Ваню - Странник отчаянно вцепился в его форму, словно боятся, что он снова исчезнет.

Чайльд одной рукой прижимал его к себе, второй - гладил фарфоровое лицо Странника. Тарталья еле держался на ногах. Жизненные силы покидали его тело с каждым вздохом: он таял, мрачнел, как свечка. Тарталье пришлось облокотиться об стол, чтобы держать в объятиях любимого. Тарталья положил свой подбородок на синюю макушку, закрыл тяжёлые веки и тихо ответил:

«Они были сильнее», - единственное, что слабо вырвалось с уст Тартальи. Он почти спал, еле стоя на дрожащих ногах.

Странник мигом растерял свой спокойный, привычный нрав. Чувство, что любимый человек вернулся после командировки, разбило холодную маску. Он был как чувствительная девица после прочтения душераздирающих книг про войну и любовь. Усыпает лицо Тартальи поцелуями, душит в объятиях, мешает дышать.

«Я никуда тебя больше не отпущу. Понял? Не отпущу, даже не капризничай», - последние слова почти не слышно: Странник полностью зарылся в грудь Тартальи, проливая крокодильи слезы.

Луна взошла на серо-голубое небо. Раскинутое большое поле, большой дом. Посреди комнаты под мерное тиканье часов слышно прерывистое шмыганье; слабый, беспомощный вой и тихое убаюкивающее шипение.

«Я дома, я рядом, - шепотом вздыхает Тарталья, рукой в чёрной перчатке гладит синюю голову Странника. - Я не уеду больше, обещаю...»