Клан

Я сидела за ноутбуком, почти не моргая, взгляд застрял на экране, где буквы и строки снова и снова менялись. Цифры, слова, таблицы — ничего личного. Мне не хотелось думать. Просто работать, чтобы не думать. Никаких эмоций, никаких вопросов, которые могли бы отвлечь меня. Лишь неумолимая работа.

Иногда, когда пальцы начинали болеть от непрерывного набора текста, я делала короткий перерыв, позволяя себе пару глотков холодной воды. Но тут же снова возвращалась к экрану, прогоняя все мысли прочь. Рафаил, ритуал, эта невыносимая пустота... Всё это было слишком.

Но вот эта мысль, эта чертова мысль о том, что я не выходила на улицу уже пять дней, начала меня мучить. Я почти слышала, как Маргарет говорит мне: "Ты вообще хоть раз выходила за эти дни? Ты не можешь всё время сидеть дома!" Я сжала пальцы на клавиатуре, пытаясь не слышать её. Я не хотела думать о том, что мне нужно выйти. Просто работала. Работа — это то, что мне нужно сейчас. Всё остальное подождёт.

Нет. Я не выйду. Я не хочу гулять по этому городу. Я не хочу смотреть на людей, которых здесь нет. Я не хочу быть частью этого. Я не хочу быть здесь. Мне нужно собрать деньги и уехать отсюда. Подальше от всех этих пустых лиц, этих старых улиц, от этих воспоминаний, которые преследуют меня.

Я снова вспомнила Ланис. Как её образ, словно тень, продолжал держать меня в своей власти. Но я не могла быть ею. Я не могла. Я не буду носить её бремя, её историю. Я — это я. Я не буду жить её жизнью, даже если частица её есть во мне.

Пошли все к чёрту.

Я подняла взгляд на окно. Внешний мир казался таким далёким, словно это не тот мир, в котором я жила. Словно он не имел ко мне никакого отношения. Я была готова уйти, но не в поисках Ланис. Я уйду, чтобы быть самой собой. Чтобы больше не быть чьей-то тенью.

Я уже почти вернулась к экрану, когда дверь в комнату приоткрылась, и в неё заглянула Маргарет. Её лицо было слегка озабоченным, но с лёгким намёком на что-то едва уловимое, как всегда, когда она не могла не вмешаться в мою жизнь.

— Эй, ты опять за этим ноутом сидишь? — её голос был тёплым, но с оттенком мягкого упрёка. — Ну, детка, тебе нужно развеяться. Ты уже пять дней сидишь дома. Тебе что, воздух не нужен? К тебе тут Том заходил, спрашивал, как ты, ну, и ещё Жаклин забегала, вроде интересуется, не стала ли ты совсем... зомби. — Она хихикнула, как будто сама себя нашла смешной. — Может, пойдёшь куда-нибудь? Кофе попьёшь, например. Или просто на улицу, на свежий воздух. Всё-таки ты не камень.

Я не могла сдержать взгляд, который мгновенно скользнул по её лицу. Чувствовала, как она что-то под этим подразумевает. Я знала её слишком хорошо, чтобы не заметить лёгкое, едва заметное наигранное беспокойство.

Маргарет сделала несколько шагов в комнату и оперлась на дверной косяк, слегка нахмурившись, но её глаза были мягкими, чуть весёлыми.

— Знаешь, — она прищурила глаза, — может, тебе стоит... куда-нибудь выйти? Мы ведь не вечно сидим по углам, верно? А то, как бы тебе не пришлось снова вспоминать, что "побыть одной" — это всё-таки не так весело, как ты думала. — Она потёрла подбородок, смотря на меня, и в её взгляде я уловила какой-то невидимый намёк. — Ты ведь не собираешься запереться в этом доме навсегда, правда?

Её тон стал немного мягче, но я уже чувствовала, что за её словами скрывается что-то большее, что-то, что касалось не только прогулки. Я просто не могла понять, что она пыталась сказать. Возможно, Маргарет знала больше, чем она давала понять. Но я решила не углубляться.

Я выдохнула и отложила ноутбук в сторону, в очередной раз сдерживая собственные мысли.

— Вы не можете мне просто дать немного тишины, Маргарет? — произнесла я устало, в попытке отмахнуться от её намёков.

Маргарет подняла бровь, как будто не ожидая такого от меня.

— О, ты, конечно, можешь остаться тут и прятаться. Но, помни, что никто не останется с тобой, если ты будешь продолжать строить себе эту каменную стену. Ты же не Ланис, Эйра. Не будь ею. Так не получится.

Она обернулась и почти скрылась за дверью, но перед тем как выйти, её голос снова донёсся до меня.

— И знай, если вдруг решишь всё-таки выйти — я знаю, что ты не любишь быть одна, даже когда хочешь казаться. — Маргарет сделала паузу, как бы проверяя, как я отреагирую на её слова, а затем с улыбкой добавила: — Можешь взять Тома с собой.

Она закрыла за собой дверь, оставив меня наедине с моими мыслями, и это не было обычным прощанием. Маргарет опять что-то знала, и в её словах скрывался какой-то скрытый смысл, который я не могла сразу разгадать.

Я шла по улице, упрямо стискивая руки в карманах куртки. Маргарет, конечно, посоветовала мне зайти к Тому — мол, просто поговорить, просто прогуляться. Как будто я не знала, что у неё на уме. Она вечно пыталась мягко подталкивать меня к каким-то откровениям, заманивая в ловушки под видом заботы.
Нет уж. На этот раз я решила сделать всё наоборот.

Я направилась к Жаклин.

Дом её выглядел обычным — таким же, каким я видела его сотни раз — но сейчас в его окнах было что-то напряжённое, будто стены сами затаили дыхание. Я поднялась на крыльцо и постучала в дверь.

Прошло несколько секунд — длинных, слишком длинных, чтобы это было просто совпадением, — и вот наконец дверь приоткрылась.

Жаклин высунула голову, глядя на меня заговорщицким взглядом, будто ожидала кого-то другого. Когда она увидела, что это я, её плечи заметно расслабились. Она выдохнула с облегчением и, быстро оглянувшись через плечо, впустила меня в дом, жестом пригласив войти.

— Давай-давай, — прошептала она, как будто мы с ней собирались провернуть какое-то великое преступление.

Я прошла внутрь, оглядываясь. У Жаклин в доме пахло тёплой бумагой, кофе и чем-то сладким, вроде ванильных свечей. Я сделала несколько шагов по узкому коридору и заглянула в зал.

Там, на столе, прямо посреди комнаты, царил откровенный бедлам: стопки книг, россыпь старых бумаг, какие-то записи, тетради — всё было разбросано так, словно Жаклин пыталась разом разгадать тайну Вселенной.

Но что зацепило меня — среди этого хаоса я сразу узнала знакомые книги. Те самые. Из библиотеки Тома. С тем самым кругом на обложке.

Я резко повернулась к Жаклин, вскинув брови.

Она, поймав мой взгляд, театрально всплеснула руками и, с наигранным волнением, выдохнула:
— О боже, ты меня поймала! Кошмар! — Она фальшиво закатила глаза и весело рассмеялась, прикрыв рот рукой. — Ну да, ну да, я их стащила. Просто... — она развела руками, — он не давал мне забрать книги домой, а мне нужно было кое-что повыписывать. Он даже нормально сфотографировать материал не разрешил! Постоянно торопил меня. Ну что мне было делать?

Я молча смотрела на неё, чувствуя, как где-то внутри копится лёгкая волна... не то чтобы осуждения — скорее тихого разочарования.

Я вздохнула и качнула головой.
— Ну... — протянула я, глядя на весь этот творческий бардак. — Ты, конечно, молодец, Жаклин... но так делать неправильно.

Я сказала это без особой злости. Просто как факт. Как будто отмечала вслух, что небо синее, а дождь мокрый.
Жаклин надулась, будто я испортила ей весёлую игру.

— Да знаю я, знаю, — проворчала она, подбирая на столе какие-то бумаги в кучку. — Но поверь, оно того стоило. Я столько всего нарыла... Я же тебе говорила, помнишь? Что расскажу, когда ты будешь к этому не готова.

Я прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. Слегка усталая, слегка заинтригованная.

— Ну давай, удиви меня, — бросила я ей, чувствуя, как где-то внутри шевелится лёгкое, нервное предчувствие.

Жаклин, заметив мою реакцию, мигом воодушевилась. Она подхватила с края стола толстую потрёпанную книгу, страницы которой были исписаны странными знаками и сжёванными заметками на полях, и принялась быстро её листать.

— Слушай внимательно, — её голос стал тише, почти заговорщицким, — потому что то, что я нашла... ну, скажем так, это совсем не те сказочки, которые рассказывают туристам.
Она вытянула один старый лист, на котором чернила давно поблекли, и положила его передо мной, чтобы я могла видеть.

— Давным-давно, — начала Жаклин, и в её голосе мелькнула странная серьёзность, — здесь, на этих землях, проводили раскопки. Ещё до того, как основали город. И что-то нашли. Что-то, что, как говорят, должно было оставаться под землёй.
Я слушала, как зачарованная, чувствуя, как с каждым её словом у меня в груди будто бы сжимается тугая струна.

— Они вытащили это на свет... и вместе с ним вырвалось проклятие. Невидимое. Оно не разносило чуму и не сводило людей с ума сразу. Оно растекалось по воздуху, медленно. И всё вокруг начинало... гнить. Люди становились злее, агрессивнее. Начали исчезать дети. Старики умирали не от старости, а как будто их кто-то выжимал изнутри.
Жаклин на мгновение замолчала, давая мне переварить её слова. Я заметила, как мелко дрожат её пальцы.

— Потом пришли "они" — те, кто знал, как остановить это, — продолжила она уже шёпотом. — Они провели ритуал. Построили барьер. Купол, который скрыл проклятие. Но... что-то пошло не так.

Я сделала шаг назад, вдруг ощутив, что воздух в комнате стал гуще, плотнее. Как сироп.

— И теперь этот барьер... — Жаклин сделала тяжёлый вдох. — Он трещит. С каждым годом. А может, с каждым вздохом.

Я молчала. Но внутри меня что-то уже всколыхнулось. Тёплое, болезненное эхо. Как будто я не впервые слышу эту историю. Как будто... я её помню.
Что-то в груди резко сжалось, будто я глотнула слишком холодного воздуха.

Жаклин с азартом склонилась над одним из старых листов, будто боялась, что я выхвачу его у неё из рук.

— Ты только посмотри на это! — прошептала она, заговорщицки сверкая глазами. — Проклятие, барьер, круги... Чистое золото для блога! Эти легенды просто сами просятся, чтобы о них рассказали!

Я усмехнулась и, скрестив руки на груди, прищурилась:

— А потом, конечно, ещё снять пару клипов под грустную музыку, где таинственная девушка бредёт по туманному лесу с фонарём?

Жаклин засмеялась, без тени обиды.
В её глазах плескалась всё та же детская радость — радость от возможности быть хоть на капельку ближе к какому-то древнему секрету.
И, честно говоря, на секунду эта её искренность чуть не сбила мой скепсис.

Но я взяла себя в руки.

— Сказки хороши для вечеров у камина, — легкомысленно заметила я, смахивая с ближайшей стопки невидимую пылинку. — Особенно если рядом стоит кружка горячего шоколада и кто-нибудь поёт песни про несчастную любовь.

Жаклин поникла на секунду, но потом тут же сделала самые жалобные "щинячьи глазки", которые я когда-либо видела.
Я моргнула, не сразу поняв, чего она добивается.

Она, уловив мой ступор, жалобно сложила ладошки перед собой, будто молясь:

— Эйра... Ну пожалуйста... Можешь, когда уйдёшь, незаметно вернуть эти книги обратно? В ту комнатку, откуда я их взяла?
— Она понизила голос до заговорщического шёпота: — Просто оставь их на столе. Том ничего не заметит. А я не могу... я не осмелюсь...

Я шумно выдохнула и вскинула брови:

— Ага. То есть ты тут напортачила, а отдуваться мне?

Жаклин захлопала ресницами с такой интенсивностью, что мне даже стало страшно за её зрение.

Я закрыла глаза и устало потерла переносицу.

— Ладно, — сдалась я, — заберу. Но если из-за этого на город обрушится древнее проклятие, я свалю всё на тебя.

Жаклин счастливо взвизгнула и поспешила собрать книги в аккуратную стопку.
Я смотрела, как она суетится, и в груди всё неприятнее ныло странное чувство. Как будто я действительно вмешиваюсь во что-то, во что не следовало бы.

На кухне у Жаклин было тепло и чуть душновато: старенький чайник фыркал на плите, пахло чем-то сладким — скорее всего, печеньем, которое она недавно испекла. В воздухе стояла такая уютная тишина, будто сама жизнь на минутку решила присесть с нами за стол и сделать глоток чая.

Мы сидели напротив друг друга за потертым деревянным столом. Жаклин весело болтала, подливая себе кофе, а я тихонько грела руки о горячую кружку, слушая её рассказ вполуха. Где-то в глубине души уже начинала клокотать странная печаль — как в последние минуты перед расставанием.

Я ловила каждую мелочь: как забавно дергается локон у её виска, как она смущённо посмеивается, вспоминая какую-то ерунду. Но где-то между её словами я незаметно начала прощаться. С этими стенами, с этим вечером, с этим странным ощущением, что можно просто сидеть и ничего не бояться.

Иногда я поддакивала, иногда вставляла короткие реплики, пряча за улыбкой внутреннюю дрожь. Она ничего не замечала — и слава богу. Мне не хотелось, чтобы этот момент испортился тяжёлыми разговорами или глупыми вопросами.

В какой-то момент Жаклин улыбнулась особенно широко и протянула мне тарелку с печеньем.

— Возьми, пока горячее, — шутливо подмигнула она.

Я хмыкнула и взяла одно печенье, стараясь запомнить даже этот жест — лёгкий, почти сестринский.

Всё внутри меня кричало: "Останься ещё хоть на минуту". Но ноги уже знали, что делать. Я всё так же вполголоса смеялась, поддерживая лёгкую беседу, но где-то глубоко внутри ощущала, как невидимые нити между нами начинают медленно рваться, вытягиваясь в тонкую паутину, что неумолимо вела к расставанию.

Когда тёплый разговор начал плавно затихать, я сделала глоток чая — холодного и уже не таким приятным, как в начале. Он стал каким-то безвкусным, а вместе с ним и вся эта беседа. Тишина наползала, растягивалась. Я тихо, почти шёпотом, сказала:

— Спасибо тебе, Жак. За всё.

Она подняла голову, её взгляд был полон удивления, и она слегка моргнула, не понимая. Но, как всегда, Жаклин ответила с лёгкостью, свойственной только ей:

— Ты чего? — рассмеялась, будто ничего необычного. — За что это вдруг?

Я отпила ещё глоток чая, который теперь казался горьким, и быстро отвела взгляд, чтобы она не заметила, как мои глаза теряли фокус, заполняясь тем, что я не могла держать в себе.

— Просто... за чай, за компанию. — Ответ прозвучал с ноткой неуверенности, будто я скрывала что-то важное. Скрывала не только от неё, но и от самой себя.

Жаклин отмахнулась, легко махнув рукой, как будто мои слова были незначительными:

— Да ну тебя! Заходи хоть каждый день, а? Я тебе и пирог напеку... Ну или печенье новое испечём, чтобы соседи потом ещё долго вспоминали!

Я тихо усмехнулась, почувствовав, как этот смех — какой-то слишком лёгкий, будто на грани, трещит, как старое стекло:

— С печеньем осторожнее, а то я потом опять буду весь вечер воду пить.

Жаклин покачала головой, подмигнув весело, но в её глазах, хотя это было скрыто за шуткой, мелькала та же тень, что и у меня.

— Ну уж прости, мастерица-кулинария из меня тот ещё, — её улыбка, как всегда, была широкой, но теперь она казалась немного... наигранной.

Я встала, чувствуя, как мои мышцы стали тяжёлыми, а сердце бешено колотится в груди. Это было не из-за волнения, а из-за того, что в голове начинали складываться невыносимые мысли. Я поправила ремешок сумки на плече, и движение это стало привычным, но в нём было что-то отчаянное, будто я пыталась уцепиться за реальность, которая вот-вот уйдёт.

Каждая секунда была как последний глоток воздуха перед погружением под воду. Эта кухня, этот запах, это ощущение — всё это внезапно стало мне так необходимо, как будто я теряла частичку себя с каждым шагом в сторону дверей. Жаклин — шумная, взбалмошная, но такая родная — становилась для меня всё более далёкой.

— Слушай, Жак... — сказала я вдруг, чувствуя, как эти слова проникают прямо в самое сердце. — Я... на пару дел уезжаю. Ненадолго.

Жаклин подняла брови, её выражение лица немного изменилось, но она быстро вернулась к своей привычной лёгкости.

— Ну, дела — это важно. Потом расскажешь. — Она сделала паузу, чтобы подумать, а затем спросила, уже более серьёзно: — А когда вернёшься?

Я замялась, пытаясь скрыть бурю, что была за этим простым вопросом. Прятала её, будто бы не осознавая, что сама создаю пустоту между нами:

— Пока не знаю... как получится.

В её глазах мелькнуло что-то — краткий, почти незаметный проблеск разочарования. Но Жаклин быстро спрятала это за своей неизменной бодрой улыбкой, маскируя всё под шутку:

— Ну что ж. Тогда буду ждать тебя с отчётом, как у тебя всё прошло!

Я нервно усмехнулась, пытаясь скрыть, как комок в горле перекрывает дыхание:

— Обязательно. С отчётом и, может быть, с новым рецептом печенья. — Я кивнула на печеньки, оставшиеся на столе.

Мы обе замолчали. На мгновение в комнате воцарилась тишина, но она была не тиха. Это была тишина, в которой ощущалась невысказанная грусть, словно сама комната держала дыхание.

Я шагнула к ней, обняла, и в этом моменте, в её тепле, словно что-то внутри меня хлынуло. Грусть, пустота, тянущая и жгучая, как первые осенние дожди, проникала в меня, наполняя всё до краёв.

— Береги себя, зайчонок, — прошептала она мне на ухо.

— И ты тоже, Жак. — Я попыталась говорить спокойно, но мой голос был слегка дрожащим.

Я быстро выскользнула за дверь, прежде чем слёзы или слова сбили меня с пути. Стоя на крыльце, я на секунду обернулась, и как будто почувствовав мой взгляд, Жаклин весело махнула мне рукой, и это было так знакомо, так прочно и уверенно, что мне на мгновение стало совсем не по себе.

Я подняла руку в ответ — и пошла дальше.

Я возвращалась домой медленно, будто не хотела туда приходить. По пути зашла в магазин у перекрёстка — и почти машинально купила чемодан. Я смотрела на витрину, но в голове не было ничего, кроме пустого гула. Просто: надо уехать — значит, нужен чемодан. Вот и всё.

Он был странно лёгким в руке, как будто не знал, что в нём скоро будет лежать — моя жизнь, переложенная в аккуратные стопки. Несколько шагов до подъезда, ключ провернулся в замке, как всегда — с лёгким щелчком. Дверь приоткрылась, и я снова оказалась внутри.

Внутри чего? — спросила я себя. Внутри этой клетки? Этого временного укрытия? Или воспоминаний?

Комната встретила меня тишиной. Я поставила чемодан у кровати, сняла куртку и вдруг почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не от сквозняка. А от взгляда, который, казалось, шёл откуда-то снаружи — или изнутри.

Мой взгляд упал на стол.

Там лежала книга. Та самая. Та, что когда-то шептала мне строки, появляющиеся ниоткуда. Послания. Знаки. Предупреждения. Или манипуляции.

Теперь она молчала. Лежала закрытая, как будто никогда и не была живой. Ни одного движения. Ни одного шороха страниц.

Я подошла ближе. Посмотрела на неё. Ни дрожи, ни отклика. Только тонкая пыль на обложке — как на забытой кукле в заброшенном доме.

Я вдруг поняла, что не возьму её с собой. Не потому что боюсь. А потому что она больше не нужна. Эта книга — не часть меня. Она никогда ею и не была. Она — часть чужой игры, чужой судьбы, в которую я по глупости шагнула обеими ногами.

Я больше не Ланис. И не тень чьих-то решений. Я — это я. С ошибками, страхами и кучей неотвеченных вопросов. Но с выбором, который теперь, наконец, мой.

Я провела пальцами по корешку книги — прощаясь. Не было боли. Было странное спокойствие, как будто внутри всё наконец улеглось. Всё стало ясно.

Я повернулась к чемодану и начала собирать вещи. Каждый свитер, каждая записка, каждое кольцо — всё ложилось внутрь как элементы новой жизни. Без мистики. Без шёпота в темноте. Просто я. Просто дорога.

И чемодан в коридоре уже казался мне не пустым, а полным. Полным будущего, которого я ещё не знала — но к которому, чёрт возьми, готова идти.

Я зашла в библиотеку, чемодан крепко сжимала в руках. Кажется, все пространство вокруг стало как-то слишком тесным. Как будто я заново зашла сюда, чтобы забрать какую-то часть себя, которую оставила, но уже не могла найти. Как всегда, библиотека была тихой, но чемодан, который я тащила за собой, звучал слишком громко. Я даже старалась не думать о том, что происходит, о том, как в голове тихо звучит предчувствие, как будто что-то неизбежное приближается.

Том был за своим столом, уткнувшись в какие-то записи. И как только он поднял глаза и увидел мой чемодан, его лицо сразу поменялось. Он будто застыл на секунду, его взгляд не сводился с чемодана, а потом он медленно, почти осторожно, перевёл его на меня. Серьёзный, чуть растерянный, с лёгким выражением, что-то вроде недоумения и боли. Он не мог скрыть, что почувствовал. Он понял.

— Ты уезжаешь? — его голос был низким, почти скомканным, как будто он не хотел сказать этого вслух.

Я застыла, пытаясь найти хоть какие-то слова, чтобы не делать из этого всего что-то слишком эмоциональное. Даже сейчас мне было тяжело с ним разговаривать.

— Не навсегда, — я попыталась улыбнуться, но получился только слабый уголок губ. — Просто на пару дней. Ну, может, недельку.

Том, не двигаясь с места, продолжал смотреть на меня, словно пытаясь что-то в моих словах понять. Его взгляд был острым, и я чувствовала, как он сомневается. Я не могла ему врать, но и не могла сказать правду. Я не знала, когда вернусь. Или вернусь ли вообще.

— Ты не веришь мне, да? — сказала я, пытаясь немного облегчить атмосферу. Но его молчание только усилило этот тяжелый момент.

Я вздохнула и направилась к столу, не отпуская чемодан. Положила на стол книги — те, которые Жаклин отдала мне. Молча, не встречая его взгляда.

— Вот, — сказала я, всё-таки нарушив тишину. — Я взяла. Извини.

Том поднял одну из книг, медленно просматривая её. Он не сразу отреагировал, а затем наклонил голову и с удивлением спросил:

— Ты что, забрала их?

Я поняла, что он не ожидал этого, и это ещё больше заставило меня почувствовать свою неловкость.

— Да, — призналась я, не пытаясь скрыть. — Прости, что я не спросила. Ты бы мне не дал их, а они мне были нужны.

Том бросил на меня взгляд, в котором было заметно недовольство.

— Могла бы просто спросить, — произнёс он, но без особой злости. — Зачем сразу красть?

— Я не крала, — я попыталась оправдаться, хотя понимала, что это не оправдание. — Просто позаимствовала.

Он снова вздохнул и, казалось, чуть смягчился.

— Ну, ладно, — сказал он, кладя книги обратно на стол. — Может, в следующий раз просто попросишь.

Я кивнула, стараясь не углубляться в эту тему, и пыталась сменить её.

— В следующий раз, обещаю, — ответила я, не выдержав паузы, и немного улыбнулась.

Но Том не дал мне сменить тему. Он опять заговорил, но теперь его голос звучал с какой-то настойчивостью, словно он не мог оставить это просто так.

— Слушай, а может, всё-таки прогуляемся? — спросил он, почти настаивая. — Мы с тобой всё равно не успели нормально побыть вдвоём. Давай на озеро. У меня есть лодка. Это твой шанс хоть что-то сделать перед тем, как уедешь.

Я замерла, ощущая, как внутри меня возникает конфликт. Я не хотела этого, не хотела останавливаться, не хотела проводить ещё время. 

— Да ну, это хреновая идея, — сказала я, пытаясь отшутиться, чтобы отмахнуться от мысли. — У меня чемодан.

Том усмехнулся, его глаза заблестели.

— Чемодан — не оправдание, — сказал он, почти смеясь. — Ты можешь взять его с собой. Я не обижусь.

Я покачала головой, но его настойчивость всё-таки подействовала. Я ощутила, как некий тяжёлый груз отступил на секунду, и сама не заметила, как снова улыбнулась, хоть и сдержанно.

— Хорошо, — сказала я, не зная, как объяснить, что мне не хочется этого делать. Но это было нужно. Для него. Для нас. — Ладно, давай. На озеро. Хотя бы немного.

Том широко улыбнулся, и я почувствовала, как он всё же рад, что удалось уговорить меня. Но я знала, что я уже приняла решение. Через это озеро, через эту прогулку, я всё равно уйду. И чемодан будет со мной, как символ прощания, но не возвращения.

— Отлично! — сказал он, вставая с места. — Пойдём, пока ты не передумала.

Когда мы шли к озеру, я всё ещё держала чемодан как нечто важное, почти как якорь, который не отпускал меня от этого города. Я ощущала каждое его движение, каждый скрип, как будто он был частью меня. Даже несмотря на то, что это просто чемодан, я не могла избавиться от чувства, что если я его отпущу — он утащит меня обратно в ту жизнь, от которой я стараюсь уйти.

Я была одета в простую белую футболку, шорты и кеды, так как жара сегодня была почти невыносимой. Мои волосы немного взъерошились от ветра, но я не обращала на это внимания. Иногда что-то настолько простое, как тёплый воздух на коже, становится самым важным.

Том шёл рядом, в лёгких джинсах и белой футболке, глаза которого с каждым шагом становились всё более задумчивыми. Он не спешил, но и не замедлял шаг, как будто знал, что между нами висит невидимая паутина слов, которую нужно осторожно распутать. В его взгляде было что-то особенное — не столько любопытство, сколько тонкое понимание, что я сейчас не просто иду, но как будто вырываю себя из чего-то более глубокого.

Он нарушил тишину первым.

— Я всегда думал, что ты больше по городам, — сказал он, бросив взгляд на меня. — Тебе ведь нравятся места с шумом, с движением... А здесь, ну, это не совсем твой стиль, правда?

Я хмыкнула и огляделась вокруг, заметив, как всё здесь кажется привычным, как дома, деревья и даже этот маленький городок наполняют воздух тихим, почти забытым ощущением покоя. Он был городом, но совершенно другим — как уединённый уголок, который не может быть домом для всех.

— Ты прав, — ответила я, спокойно продолжая идти. — Я всегда была больше за шум, за движения, за жизнь, которая постоянно кипит. Но... здесь что-то другое. Я не знаю, как объяснить. Может быть, здесь я наконец почувствовала, что могу взять паузу, что можно остановиться и выдохнуть.

Он не ответил сразу, и я могла почти физически почувствовать, как он обрабатывает мои слова. Его взгляд стал чуть насторожённым, как будто он пытался понять, что за перемены происходят внутри меня.

— Ты что, правда нашла здесь... место для себя? — спросил он осторожно, как бы не ожидая ответа.

Я подумала, взглянув в небо, где облака лениво проплывали, и вздохнула, не удержав улыбки.

— Может быть, — произнесла я, чуть замедляя шаг. — Или, может быть, я просто не хочу больше гоняться за чем-то, что давно не приносит мне радости. Знаешь, я не буду лукавить. Может быть, здесь, в этих самых простых моментах, я просто начинаю понимать, что значит быть живой. Это не город, где всё важно и всегда нужно куда-то бежать. Здесь можно просто быть. И я... мне это нравится.

Том шёл молча, его шаги стали немного тише, и, может, он наконец понял, что на самом деле я не просто так решила уйти. Это было больше, чем просто желание сменить обстановку.

— Ты серьёзно собираешься уехать? — его голос был мягким, почти жалким.

Я почувствовала, как его слова пробуждают что-то внутри меня. Он, конечно, не сказал этого вслух, но я слышала — ему не нравится мысль о моём уходе. Он всегда воспринимал меня как сильную, независимую, ту, кто всегда может справиться с любыми трудностями, а теперь, оказывается, я была готова уйти.

Я снова посмотрела на него, стараясь скрыть, как на самом деле тяжело даётся мне этот выбор.

— Это всего лишь... временная пауза. Надо разобраться в себе, знаешь? Приехала сюда, чтобы почувствовать, что мне нужно, что не нужно. И сейчас, может быть, это время. Просто несколько дней, пока всё уляжется. — сказала я, стараясь сделать свой голос как можно более лёгким.

Том взглянул на меня с некоторым недоумением, но потом его взгляд стал мягче.

— Вот оно, — сказал Том, указывая на пирс. — Одна из моих лодок там стоит.

Я последовала за его взглядом и увидела деревянный пирс, ведущий к небольшому причалу. Там стояли несколько лодок, покачиваясь на воде, готовые отправиться в плавание. Каждая была выполнена с вниманием к деталям — из тёмного дерева, с аккуратно натянутыми канатами и старыми веслами, которые, казалось, знали море и каждый шторм.

Мы подошли ближе к пирсу, где в тени старых деревьев стояли ещё несколько лодок. Оставив чемодан на песке под одним из деревьев, я почувствовала, как тяжесть с плеч уходит, хотя я всё равно не могла полностью отпустить этот символ прощания. Мы были совсем рядом с водой, и всё вокруг казалось таким тихим, будто в этом уголке мира времени вообще не существовало.

Том с лёгким чувством гордости продолжил:

— Мы с отцом её собирали. Он сам был плотником, и каждый штрих в этой лодке — это как часть него. Она теперь для меня как напоминание о том времени, когда он был рядом.

Я слегка удивилась, но поняла, что он говорил не просто так. Это было не только о лодке — это было о чём-то гораздо более личном, о чём-то, что он хотел оставить для себя. Но, несмотря на это, он хотел, чтобы я это увидела, как частицу его жизни.

— Ты всё-таки... необычный, Том, — сказала я, посмеиваясь. — Кто бы мог подумать, что ты так привязан к этим лодкам?

Он оглянулся на меня с искренней улыбкой, а в глазах читалась тёплая настороженность, как будто он смотрел на меня, пытаясь понять, что я думаю.

— Иногда важно иметь что-то, что напоминает о доме, — ответил он. — Для меня это не просто лодка. Это как маленькое воспоминание о прошлом.

Озеро выглядело как огромное зеркало, отражающее небо, с его лёгкими облаками и туманными краями горизонта. Вода была спокойной, прозрачной, даже через её поверхность можно было увидеть как растения медленно покачиваются на глубине. Местами преломлялись лучи света, создавая золотые полосы, которые исчезали, едва успевая появиться.

Том, видя моё молчание, улыбнулся и протянул руку к лодке.

— Давай, — сказал он, — садись. Нам надо хотя бы немного прогуляться по воде. Время терять не будем.

Я не стала отказываться. Села в лодку, и Том, ловко управляя веслами, начал медленно отталкивать нас от пирса. Лодка покачивалась на воде, и я, с удивлением, заметила, как гладко она двигалась. Казалось, даже сама лодка знает, как передвигаться, а мы с Томом — лишь её пассажиры.

Том засмеялся, почувствовав, как я расслабилась, и в его смехе было что-то неожиданно тёплое, будто он не просто вёл лодку, а помогал мне вернуться в этот момент.

— Видишь, какая тишина? Никаких людей, никаких проблем, только мы, лодка и озеро, — сказал он, переводя взгляд на меня.

Я кивнула, чувствуя, как чемодан остаётся позади, а тяжесть на плечах немного отступает. Может быть, действительно, всё не так уж плохо. И может быть, я смогу начать снова — здесь, среди этой тишины и покоя.

Лёгкий ветерок играл с волосами, а на воде едва колыхались маленькие волны. Мы плыли по озеру, как два заблудших существа, которым не нужно торопиться. Солнце скользило по поверхности воды, отражаясь в ней, а на берегу, под высоким деревом, стоял наш чемодан, не нуждаясь в внимании.

Том, сидящий с веслом в руках, грёб ровными, уверенными движениями, создавая лёгкую рябь, которая будто бы исчезала, не успев затронуть нашу лодку. Он не спешил. Казалось, что не только озеро, но и время растянулось в этот момент, став таким же спокойным, как сама вода.

Я лежала на спине, смотря в небо, в котором едва виднелись несколько облаков, усталых от вечных путешествий. Все вокруг было таким простым и безмятежным, что даже мысли начали ускользать, как тени от облаков. И только его вопрос пробил эту тишину.

— Эйра, расскажи мне о своей семье, — неожиданно спросил Том, не останавливаясь в своем деле. Он взглянул на меня, но в его глазах было только лёгкое любопытство, как у человека, который не торопится услышать ответ.

Я на мгновение задумалась, но, поняв, что уже не так важно держать всё в себе, начала говорить.

— Ну... моя семья, — начала я, чувствуя, как слова сами вырываются наружу. — Мы не особо ладим. Я вообще не общалась с ними лет пять. Они меня всегда считали странной, а мне надоело оправдываться и всё время что-то объяснять. Я не могу быть тем, кем они хотят, чтобы я была. И в итоге я просто решила прекратить с ними общение. Просто не стоит продолжать, если не можешь быть собой, верно?

Том продолжал грести, его взгляд был сосредоточен на воде. Я заметила, как его лицо слегка изменилось, он слушал меня. И я продолжала.

— А ещё у меня была такая странная история с матерью. Она была бесплодной шесть лет. С отцом пытались, но ничего не получалось. А потом, спустя все эти годы борьбы с болезнью, она вдруг забеременела мной. И вот, теперь я думаю, а смогу ли я сама когда-нибудь иметь детей. Потому что, кто знает, может, это какое-то наследство — эта неспособность?

Я заметила, как Том приостановил гребок, и его взгляд стал немного рассеянным, словно он пытался понять, как мои слова отражаются в его собственном восприятии. Он слегка покачал головой, как будто избавляясь от мыслей.

— Это... тяжело, — сказал он, сдерживая эмоции, но я чувствовала, что он хотел что-то добавить, но остановился.

Я посмотрела на него и кивнула, хотя и не ожидала какого-то сочувствия или особых слов.

— Ну, а как у тебя? Есть что-то похожее? — спросила я, отвлекаясь от своих мыслей.

Он немного посмеялся, но всё равно оставался серьёзным.

— У меня? Не знаю, мне, наверное, сложно понять. Но я... я бы не хотел, чтобы тебе было так тяжело. Хотя, может, не стоит много думать об этом. Иногда, знаешь, просто... отпускаешь.

Я кивнула и отвернулась, снова наблюдая за отражением облаков в воде. Всё это как-то неуловимо ускользало, словно сама природа пыталась отвлечь нас от тяжёлых мыслей.

Том продолжал грести, его весло ритмично взрезало поверхность воды, создавая спокойные волны, которые отражали солнечные лучи. Я сидела, расслабленная, наслаждаясь моментом. Но мысли продолжали путаться, и я всё же не могла избавиться от ощущения, что рассказала ему слишком много.

В какой-то момент Том вдруг слегка подшутил:
— Ну, если ты когда-нибудь решишь завести ребёнка, ты знаешь, я могу тебе помочь, — сказал он, не отрывая взгляда от воды. — Наверное, смогу стать хорошим отцом для твоего малыша.

Я замерла, не сразу поняв, что он сказал. Его слова как-то не вяжутся с тем, что я только что поделилась с ним. Но потом до меня дошло. Он, конечно, пошутил, но его слова в моменте вызвали в голове странную ассоциацию... и я вспомнила, что Ланис, которая сидит внутри меня, может быть каким-то образом связана с его родом. Это почти как какая-то древняя загадка, отголоски которой резонируют во мне. И вот, когда я поняла, о чём речь, стало невыносимо неловко.

Мои пальцы сжали край лодки, и я почувствовала, как смущение накатывает волной. Мои губы дрогнули, и я не смогла сдержать нервный смех:
— Ну, я... не знаю. Это, наверное, не лучший момент для таких предложений.

Я нервно сглотнула, потому что в голове прокручивалась мысль, что Ланис, эта сущность внутри меня, может быть в каком-то роде прапрабабушкой Тома. Я почувствовала, как лицо краснеет от этой мысли, будто мне стало жарко от собственного неловкого смеха.

Том, не понимая, в чём дело, смотрел на меня с явным недоумением. Он, наверное, не понял, что так шутить в моём положении — это как-то совсем неуместно. Я смутилась ещё сильнее, стараясь уйти от взгляда его глаз, которые теперь изучали меня с любопытством.

— Что? — спросил он, удивлённо прищурив глаза. — Ты что, так восприняла шутку? Я же просто...

— Да-да, просто... — перебила я, пытаясь вырваться из этой неловкой ситуации, но смех уже не мог скрыть того, как мне некомфортно. — Ладно, давай просто забудем.

Том продолжал смотреть на меня как-то странно, не понимая, что вызвало этот момент смущения. А я продолжала нервно улыбаться, пытаясь скрыть свой внутренний дискомфорт. Мы плыли дальше, и напряжение между нами постепенно спадало, но какое-то чувство неловкости оставалось.

Я старалась снова сосредоточиться на спокойной воде, чтобы хоть как-то избавиться от этих мыслей, которые всё равно не отпускали. Но вот я снова вернулась к Ланис. Её присутствие, всё сильнее ощущаемое внутри меня, с каждым словом, с каждым взглядом Тома, стало как-то... тяжёлым.

Я всё время пыталась контролировать свои чувства, но они меня подводили. Я подумала о Рафаиле. Его лицо, его странные, неоднозначные слова, его близость — и я снова почувствовала, как сердце сжимается. Это ведь он был причиной моего внутреннего хаоса. Он мне был дорог, но я не могла понять, что именно я чувствую. Любовь? Может быть. Но возможно, это вовсе не любовь. Возможно, это было просто какое-то безумное притяжение, которое переворачивало мир с ног на голову. Я ведь не понимала, что с ним происходит, и что на самом деле он ко мне чувствует. Все эти дни, что я была рядом с ним, было чувство, что он закрывает от меня что-то важное, что-то, что я должна была понять, но не успела.

И всё-таки, чем больше я о нём думала, тем яснее становилось одно: я, наверное, не могла его оставить. И одновременно не могла быть с ним.

Вот так я и существовала в этом странном, зыбком мире, где каждый взгляд и каждое слово приносили больше вопросов, чем ответов. А Ланис... Ланис просто смеялась. Она была всегда рядом, подсказывала мне, что чувствовать, как реагировать. И вот теперь, сидя здесь на лодке, с Томом рядом, я поняла, что Ланис была не просто частью меня, она была мной. Я даже не могла быть уверена, что это я решаю, а не она. Я ведь даже не знала, что я хочу от жизни, что я должна чувствовать.

Моя голова наполнилась хаосом — несвязанные мысли, чувства, слова, и всё это крутилось в бешеном вихре. Любовь или не любовь? Но что-то в груди сжималось, как застывшая рука, не позволяя дышать. Что мне теперь с этим делать? Какая-то безумная симпатия, разрушающая меня изнутри, или что-то более опасное? Как мне ему это сказать? И нужно ли вообще? Вопросы, которые не имели ответа.

Том всё продолжал грести, а я сидела, будто бы замороженная, не замечая, как буря внутри меня крушит всё на своём пути. Он, конечно, не замечал. Слишком поглощён своим спокойным, размеренным миром. Мне хотелось что-то сказать, но я не знала, что именно. Хотела быть честной с ним, но страх затмевал каждое слово, каждую мысль. Как объяснить, что я не вернусь? Что меня уже здесь нет, что я потеряла себя в этой игре, которую не понимаю?

Я сдерживала дыхание, когда его голос прорезал тишину, вновь вытягивая меня из мыслей.

— Ты всё ещё там? — его улыбка была лёгкой, почти невидимой, как тень. Я не могла дать ей в ответ ничего, кроме слабой, искусственной улыбки.

— Да, всё в порядке, — промямлила я, но даже я сама не поверила в эти слова. Они были пустыми, как моя душа, скрытая под слоем непрозрачной маски. — Просто думала... о чём-то.

Том ничего не сказал, поглощённый своими мыслями, но мои мысли тем временем всё сильнее теряли свою форму, как вода, ускользающая сквозь пальцы. Это было не просто беспокойство. Это была битва внутри, битва, которая не завершалась и с каждым моментом становилась всё более беспощадной.

Внезапно я почувствовала, как нечто холодное, жуткое и невидимое потянуло меня вперёд, к озеру. Я не могла понять, что это. Было лишь ощущение — тёмное, как ночной кошмар, как зов, который нельзя игнорировать. Я не знала, что меня ждёт, но я чувствовала, что это не просто странное желание. Это было нечто древнее, что взывало ко мне из глубины. Из самой тьмы.

Моя рука невольно потянулась вперёд, хотя я пыталась сопротивляться. Это было что-то неуправляемое, что-то, что проникло в меня. Я протянула её к воде, и холод, словно ледяная рука, пронзил мою кожу, проникая в кости, разрывая на части мои попытки устоять.

В момент касания, мир вокруг меня начал распадаться. Всё исчезло — и Том, и лодка, и озеро. Вместо этого перед моими глазами открылся город, но не тот, который я знала. Это была не реальность. Это было искажённое отражение, где здания плыли в воздухе, распадаясь на осколки, а туман, будто чёрный кислотный дождь, капал на улицы. И люди. Это не были просто люди. Это были призраки, растворяющиеся в тени, пожираемые, как нечто несоизмеримо большее. Их тела изгибались, ломались, но не падали, не умирали. Они поглощались в нечто другое. В нечто тёмное.

Я увидела Рафаила. Он стоял посреди разрушенного города, в его руках тянулась тьма, как живое существо, и он не мог её остановить. Он был поражён, его лицо искажали страдания. Он был не один — рядом с ним, в отчаянных попытках остановить этот кошмар, стояла Маргарет. Её руки тряслись от усилия, она что-то кричала, но её слова были поглощены тьмой, как и она сама, превращаясь в тень, исчезающую в пустоте.

Но среди всего этого ужаса я увидела Тома. Он стоял неподвижно, как забытая игрушка на старом столе. Его тело было обвито тенью, и эта тень сжала его, поглощая его разум, его душу. Я видела, как его сознание распадалось, как его тело не было больше его — оно стало частью чего-то большего. Он исчезал, сливался с этим хаосом, как будто не мог быть спасён. И я знала — я не могла спасти его.

С каждым мгновением, с каждой новой картиной, тьма становилась всё ближе, всё сильнее. Моё тело начало терять контроль. Я не могла оторвать глаз от этого кошмара. Я не могла вырваться. Я не могла остановиться.

И я не пыталась.

Я не отдёрнула руку. Вместо этого, я упала в неё — в эту бездну, что забрала меня, затянув в своё чёрное, бесконечное объятие. И тогда я поняла: я уже стала частью этой тьмы.