Глава 3: Убийца
Мара сидела на полу в полутёмной комнате, где когда-то царила жизнь и звучал смех. Всё это исчезло отсюда навсегда, и теперь здесь витал лишь запах пыли и истончающейся с каждым днём пелены воспоминаний. Девушка разбирала старые вещи. Височные кольца в виде лун, которые мама надевала в праздничные дни. Её поясок с красным узором, в котором она отправлялась на ярмарку, любимое платье, в котором она ходила гулять по округе, когда в доме ей становилось особенно тесно. Мара прижала его к себе, и в тот же миг ощутила, что запах её кожи и волос всё ещё остался на ткани... такой родной и любимый.
Слёзы потекли по её щекам, а грудь сдавила невыносимая тоска. Она проглотила зародившийся где-то глубоко внутри вой отчаяния, потому что его мог бы услышать отец, и тогда бы ей не поздоровилось. Девушка молча обняла платье, сжимая внутри себя нарастающую боль, как вдруг что-то тяжёлое вывалилось из свёрнутой одежды ей на колени, запутавшись в подоле маминого одеяния. Мара осторожно развернула ткань и к своему удивлению обнаружила... руку. Несколько слезинок упали на находку. Девушка побледнела и замерла, но не издала ни звука. Иссушенная тёмная кожа совсем истончилась и покрылась мелкими морщинками, а пальцы, украшенные драгоценными золотыми кольцами, с непонятными вытравленными на них символами, сжимались в крепком кулаке. За тонкими женскими пальцами виднелся зеленоватый от патины предмет, напоминавший цилиндр с разно размерными отверстиями. На удивление рука совершенно не издавала неприятного запаха, а обладала неким древесным ароматом.
Слёзы высохли на щеках, когда девушка вдруг обнаружила, что страх быть пойманной с подобной находкой отцом оказался куда сильнее ужаса, вызванного самим открытием. Это не могла быть её рука... хоть пальцы и ладонь были похожи на женские. Усилием воли, Мара заставила себя успокоиться. Девушка глубоко вздохнула и попыталась вернуть себе хладнокровие. Дело серьёзное. Что это, и откуда у мамы такой ужасный артефакт? Мама в тайне ото всех занималась колдовством? Быть того не может! Нет! Мара просто никак не могла в это поверить, должно было быть иное объяснение! Лучшее, чем это! Встряхнув плечами, она скинула с себя оцепенение и снова накрыла руку маминым платьем. Только Уттама могла что-то знать об этих символах, однако... вдруг этот предмет был украден матерью именно у старой колдуньи? Но зачем...? Мысли вихрем проносились в голове девушки, одно решение через мгновение сменялось другим, пока её руки замерли над таинственным предметом, не решаясь снова поднять его. «Какие ещё тайны ты унесла с собой в могилу?» - подумала девушка и бессильно опустилась на пол рядом с находкой.
Такая вещь... просто завёрнутая в платье в сундуке с остальными тряпками. Нет, что-то тут не так. Она не могла так плохо спрятать своё сокровище. Наверняка, её прервал отец и она кинула в сундук наспех завернув в одежду, чтобы потом уже надёжно перепрятать, но куда? Бревенчатые стены, дощатый пол. Разве что под досками пола можно было бы устроить удобный тайник. Мара проползла под кровать и принялась ощупывать пыльные доски. Руки в мгновение ока стали чёрными, как и рукава её рубахи, зато одна из досок действительно со скрипом поддалась. Сердце билось где-то в горле, крепко отдавая в виски. Девушка следила за каждым шорохом снаружи комнаты, и сама старалась не издавать лишних звуков, пока отодвигала длинную половицу. Наконец, когда дело было сделано, она сунула руку в образовавшееся в полу отверстие и к своему ужасу обнаружила там простенько сбитую деревянную шкатулку.
Трепетно положив её рядом с завёрнутой в платье рукой, Мара приоткрыла крышку. Стальной кинжал для ритуалов, ампулы с кровью жертв, или бусы из волчьих клыков – всё уже готова была увидеть девушка внутри, однако, на дне шкатулки оказалось всего лишь... письмо. Выцарапанная на берёзовой коре записка гласила: «Её рука откроется, когда в слезах омоется». Дальнейшие слова были написаны непонятными знаками на другом языке, который Маре не был знаком.
«Но ведь... ты же не умела читать» - проговорила шёпотом Мара. Она перевернула бересту, но с обратной стороны ничего не было. В конце записки стояла только просто нацарапанная подпись – «твой Кох». Внезапно, девушку будто обухом по голове ударили. Она спрятала находку обратно в мамин тайник под половицей, забрав с собой только берестяную грамоту, и что было сил помчалась на улицу, сорвав по пути с гвоздя в сенях свой плащ.
***
«Кох, его звали Кох», думала она, пробегая по слякоти улочек. Мокрый снег, подгоняемый северным ветром, налипал на плечи и голову, укрывая шерстяной плащ тяжёлым и холодным одеялом, но сердце в груди колотилось так бешено, что она не замечала этого. Наконец, покинув деревню, она взбежала на один из поросших травой холмов и увидела там фигуру, склонившуюся в тишине возле могильного камня. Мара не хотела нарушать покой священного холма, где нашли своё пристанище останки юного Коха, а потому перешла на осторожный шаг. Ей не хотелось нарушать траур девушки, стоявшей на коленях у гладкого белого камня, торчащего из чёрной земли мертвенно-бледным пальцем. Ветер продолжал иногда зловеще завывать над предгорным простором, терзая плотные одежды людей.
Холод пробирался девушке под плащ, раздувая полы одежд, сковывая спину и промокшие ноги, но Мара не смела мешать, а значит, ей оставалось только ждать. Казалось, пришедшая навестить брата девушка, беззвучно молилась богам, или заверяла в чём-то покойника. Из-под её капюшона виднелись волнистые пряди длинных волос цвета мокрой соломы. Тонкие узловатые пальцы она сложила вместе перед собой, зажав между ними что-то крохотное. Закрыв глаза, она отрешилась от этого мира и полностью сконцентрировалась на своих мыслях. Наконец, она медленно поднялась с промокшей прошлогодней травы, бурыми островками устилавшей холм, и подняла на Мару свои хризолитовые глаза. В руках у неё сверкнула белоснежная ракушка.
- Прости, Веля, я не хотела тебе мешать. - Проговорила Мара негромко. – Что это у тебя?
- Ракушка. – Просто ответила девушка. – Мне её брат с берега морского привёз. Что тебе нужно?
- Я... я должна понять, почему, это... - Её голос прервался. К горлу подкатил ком, и она замолчала. Всё это время она повторяла про себя эту фразу, но, когда момент наконец-то настал, она не смогла произнести её вслух.
- Почему его обезумевший дух забрал твою маму? - Спросила Веля холодно.
- Да. – Выдавила Мара.
- Они... я видела их пару раз вместе. Ничего особенного просто общались...
- Кох умел писать, ты это знала?
- Что? Нет... я не знала.
- Он написал моей маме послание, он подписал его в конце. – Мара достала из лифа берестяное письмо и показала Веле. Та вгляделась в выцарапанные на коре закорючки и покачала головой. – Здесь написано поздравление с днём первого огня. – Соврала девушка. Если сестра Коха сама не знала секрета её матери, ей и впредь не стоило знать о нём. Веля отвела взгляд. Она всё равно не умела читать.
- Мы с Кохом и так жили на окраине деревни, он мало с кем общался. Может быть, они подружились с твоей матерью... Не знаю. В любом случае теперь... – Девушка вздохнула и сдула упавшие на острую бровь снежинки, - ...теперь меня и вовсе выгонят. Мужа у меня нет. Брат мертв. Я здесь чужая. - Она опустила глаза. Её пальцы беспрестанно теребили край плаща. - Он тоже был чужим, но что-то его тут всё-таки держало. Он... мне сказали, что он сорвался с утёса во время охоты. Упал на острые камни лицом и расшибся. Быстрая смерть. - Девушка стиснула кулаки и Мара увидела, как по её щекам потекли слезы. Веля вдруг зарычала. - Но это ложь! Видела бы ты эту паскуду! Как он мне это говорил! Едва сдерживал свою поганую ухмылку!
- Кто?
- Бодур, драный охотник. В день его смерти, они ходили с Кохом охотиться только вдвоём! Уттама велела мне молчать, но я знаю точно, это он убил моего брата! Он его убил!
- Бодур... - Прошептала Мара. Здоровенный детина лет тридцати с редкой бородёнкой и широкой ряхой. Высокий и толстый, люди только подивиться могли его способности при таких размерах передвигаться по шуршащей лесной подстилке едва ли не бесшумно. Он часто заходил к ним домой и продавал отцу шкуры на выделку. Веля стиснула зубы.
- Я убью его, Мара. - Твёрдо сказала Веля, вытирая лицо. - Когда-то, когда сгорела наша деревня и мы с Кохом остались одни, я думала, мы долго не протянем. Мне казалось, что у нас никогда больше не будет дома. И вот, он привёл нас сюда. Я долго не верила, что здесь мы станем своими, и вот, когда, наконец, жизнь начала налаживаться... у меня забрали Коха. Забрали... сволочи... Мне плевать что ты сделаешь. Расскажешь другим или нет. Но как только мне подвернётся возможность, я убью его.
- Я никому не скажу, Веля, - Проговорила Мара, но девушка уже стремительно зашагала в деревню. – Постой же!
- Что ещё? – Обернулась Веля.
- Я с тобой пойду. – Твёрдо заключила Мара. – Мой отец может знать, где сейчас этот ублюдок.
***
Среди кривобоких домишек стояла ничем не примечающаяся хижина, где и жила Мара. В покосившейся пристройке слева от дома, доносился стук молотка. Мастерская отца редко пустовала, Мара кивнула Веле и обе направились туда. Низкая дверь, обитая потускневшими железными полосами, скрипнула, впуская хозяйку внутрь, и тут же им в ноздри ударил запах сырой кожи и жжёного дерева. Печка, сложенная из кирпича, чадила в углу, а над ней на грубых деревянных рамах сушились выделанные шкуры — бледные, жёлтые, тёмно-коричневые, с неровными краями, они являли собой один из многочисленных ликов смерти. Когда-то Мара не обращала на шкуры никакого внимания, но теперь при одном только взгляде, ей мерещилась разрываемая злым духом кожа матери.
Вдоль стен, вместо лавок, стояли низкие столы и верстаки, уставленные кожевенными ножами, резаками, крючьями и деревянными рамами для натяжки сыромятной кожи. Над ними висели связки высушенных трав — для пропитки и отдушки, чтобы заглушить едкий аромат выделки. На столе, покрытом пятнами засохшей крови и тёмными разводами щёлочи, громоздились обрезки кожи, мотки сыромятного ремня и несколько кожаных сапог разной степени готовности. Крохотное оконце, затянутое бычьим пузырём, пропускало в комнату лишь слабый свет уличного фонаря, что отбрасывал неровные тени на стены. Пол под ногами был устлан древесными стружками, а в воздухе стояла тяжёлая смесь сырости, копоти и острого, пронзительного запаха щёлочи, от которого першило в горле. В одном углу, отгороженном убогой занавеской из мешковины, виднелась убранная лежанка — ворох сена, прикрытый изношенным шерстяным покрывалом. Над ней висела пара старых сапог, а рядом — охотничий лук с потрёпанным колчаном. Всё остальное пространство занимали мастеровые инструменты, кувшины с тёмной жидкостью и натянутые на рамы шкуры.
Над одним из столов склонился отец, подбивая молотком очередную подошву. Заслышав скрип, он не обернулся, а лишь буркнул уголком рта сквозь зажатые в зубах гвозди:
- Не готово ещё. Я сказал, что сам принесу.
- Это я, отец. – Ответила Мара. Мужчина только хмыкнул в ответ, продолжая работу. – Мы хотели узнать, где сегодня Бодур. Ты не знаешь?
- Бодур...? – Отец задумался. – А зачем он тебе?
- Хотим узнать подробности смерти Коха. – Ответила Мара. Сапожник обернулся и подозрительно сощурился. Взгляд его скользнул по Веле, но он не подал виду, хотя её появление и оказалось неожиданностью
- Парень упал со скалы, чего тут узнавать? – Ответил он и посмотрел на Велю. – Шла бы ты, девка домой. Да и ты тоже, дурёха! Тебе что ли заняться нечем? Воды бы натаскала, раз есть время шляться по городу!
- Этот слизняк убил моего брата! – Процедила Веля. – Кох ничего ему не сделал! Он никому здесь ничего не сделал, так за что?! Я хочу посмотреть ему в глаза и спросить ещё раз. За что он убил его?
- Слизняк... - ухмыльнулся отец, уперев руки в столешницу и низко опустив голову. – Уж всяко он получше этой гниды...
- Что?.. – Веля отступила на шаг и бросила опустошённый взгляд на Мару.
- Да я ненавидел этого ублюдка паршивого. Кох ничего не сделал, как же... сукин сын. Являетесь в мой дом, сыпете обвинениями в адрес Бодура, а между тем сами не знаете того, за кого заступаетесь. За что его убил Бодур? Да за то, что он делал за моей спиной... За то, как он заглядывался на мою жену... А потом... потом и вовсе забрал её, как последнюю шлюху из городского кабака!
- Кох... не мог... - Попятилась Веля. Мара вжалась в стену, её лицо побледнело, и она не могла выдавить из себя ни слова.
- О да! Я ел с ней из одной миски, спал на одной кровати, делил кров... Но она всё равно тянулась к нему, как сука в течку! А он и не был против. Ходил ко мне в дом, пил моё пиво, жрал мой хлеб... А после этого ещё и ложился в мою постель, пока я был в городе! – Мужчина сплюнул на пол и развернулся к Веле, прожигая её ненавидящим вглядом из-под густых бровей. – Мало ещё мы его отделали. – Прорычал он, надвигаясь, будто неотвратимый оползень на девушку. – Мало он нам поскулил. Подох слишком быстро. Хлипкий был. Как баба...
Сказав это, отец навис над Велей, точно скала. Его глаза были на уровне её макушки, а бедная девушка вжалась в стену от ужаса, обхватив себя руками, не в силах до конца осмыслить всё то, что обрушил на неё кожевенник. Слова, раскалёнными гвоздями, вбивались в разум, и казалось, воздух в хижине стал густым и удушливым, как кипящая смола. Мара хотела закричать, кинуться между ними, вырвать Велю из-под этой тяжёлой, угрожающей тени отца... Но вместо этого только стояла, бледная как полотно, с дрожащими руками и голосом застрявшим комом в глотке. Она лишь беспомощно смотрела, как загнанный зверёк оказался один на один с охотником.
И вдруг... Веля резко зажмурилась, оскалившись, словно дикая кошка, загнанная в угол. И, как сдавленная до предела пружина, рванулась снизу вверх, весом всего тела впечатав свой лоб мужчине в переносицу. Хрустнул хрящ, и кожевенник отшатнулся, из ноздрей потекли две тонкие, тёмные струйки крови. Веля выхватила нож. Зарычала, оскалилась и с пронзительным криком прыгнула на мужчину, но тот поймал её запястье железной хваткой. Одним мощным движением он швырнул девушку в сторону. Она налетела затылком на стол, глухо стукнулась о край столешницы головой и сползла на пол. Нож выскользнул из её пальцев, звякнув о доски. Веля попыталась доползти до него, но её взгляд уже мутнел, кровь заполнила зрачки багровым туманом. Последним усилием она протянула руку к клинку — и тут же рухнула безжизненным грузом на холодные доски пола.
Мара стояла на месте, не в силах пошевелиться, сердце грохотало в её ушах так, что она больше не слышала ни потрескивания огня в печи, ни тяжёлого дыхания отца. Она не была к этому готова. Ведь во всём виноват Бодур... это он убил Коха, так почему сейчас Веля бросилась на отца... Мара не могла поверить в происходящее, это была не её война. Она готова была броситься и разорвать мерзкого охотника, но это... это же её отец. Происходящее плыло перед её глазами, как будто в чудовищном сне. И Веля... Веля рухнула на пол... беззвучно, как марионетка с отсечёнными нитями. Капли крови с переносицы отца падали пол, оставляя на старых досках тёмные пятна. Он взял со стола грязную тряпку и зажал ноздри. Мара нетвёрдыми шагами подошла к Веле. Колени дрожали так сильно, что она только чудом не рухнула навзничь. Наконец, оказавшись рядом с девушкой, она встала на колени рядом с ней, схватила за плечо и перевернула. Лицо Вели побледнело, губы чуть приоткрылись, глаза закатились, грудь на веки замерла в ледяном покое. Мара подняла её худенькое, беспомощное тело и прижала к себе. Она прикоснулась к губам, но дух покинул тело. Она пощупала шею, но и в ней больше не билась жизнь.
- Веля... — прошептала Мара, её голос дрожал, как и тонкие руки. — Веля, очнись... Очнись... п-пожалуйста!
- Собаке... собачья смерть. – Холодно пробурчал отец, выходя из мастерской.
***
Глухая ночь давно опустилась на селение, которое вновь окутала атмосфера траура. Угасли огни в домах, холодные улицы опустели. Снег крупными хлопьями кружился в воздухе. Мара поймала комок снежинок, влетевший в приоткрытое окно. На миг они застыли на её ладони, и девушка сумела рассмотреть это послание небес. Их удивительный узор своим переплетением напомнил ей созвездие ворона. Недобрый знак. В следующий миг образ растаял в её руке, и она наклонила ладонь, пристально следя за тем, как капля скатывается по коже и срывается вниз. Они никогда не были близки с Велей, но... подумать только... ещё вчера они говорили. Ещё вчера Веля думала о том, какое будущее ждёт её, после того как брат погиб, а теперь...
В доме Уттамы мерцал слабый свет, а воздух был пропитан запахом ладана, старых трав и чудотворных масел. На низком столе, накрытом холстом, лежало тело Вели. Лицо её сделалось восковой маской, окончательно потерявшей всякий намёк на биение жизни внутри. Густые волосы рассыпались по столу. Рядом стояла старая Уттама и смесью полынной золы и душистого масла чертала на белой коже мёртвой девушки символы древних заклятий. Вокруг левой груди тянулась нить тайных символов, спиралью закручивались они к ногам, уводя гнев покойницы в землю.
- Да не заблудишься ты на пути своём, дочь света Веля. Да не падёшь ты тенью ледяной на тепло живых. Да обретёшь ты покой и новый свет по ту сторону. Да найдёшь ты путь по тропе луны... - бормотала Утама, выводя знак за знаком, символ за символом. На рёбрах. Ладонях. Стопах и животе. Когда все знаки были нанесены Уттама вытерла пальцы тряпицей и кивнула Маре.
- Теперь можешь одевать.
Мара сняла с крюка чистую рубаху — тонкое, белое полотно, которое никогда не надевали живые. Она осторожно, будто боясь сломать хрупкое тело, надела рубаху на Велю. Волосы аккуратно убрала белоснежным платком.
- Сегодня она будет спать здесь, в мареве моих благовоний. – Сказала Уттама. – Пусть дух её напитается светом моего огня и найдёт правильный путь. – Она посмотрела на Мару: девушка не могла оторвать глаз от лица покойной. – Это... действительно была случайность? – Спросила старуха.
Мара вздрогнула. Горло сдавило, но она заставила себя кивнуть.
- Да... случайность, — выдохнула она, едва слышно. Как бы ей хотелось обвинить отца, столь несправедливо лишившего жизни сразу двух невинных людей. Впрочем... невинных ли. Могли ли Кох с мамой его спровоцировать? Неужели мама действительно могла опуститься до такого... измена... В родительском доме. Впрочем, дом ли это для неё теперь? Убийца-отец и мать-изменщица. Ещё вчера ей казалось, что без мамы дом опустел. Но теперь... только сейчас она осознала настоящую пустоту и холод, которые окончательно заполнили знакомые стены. Уттама покачала головой. Она не стала расспрашивать и молча ушла спать в другую комнату. Мара вышла на улицу и встала на крыльце. На селение опустилась тьма. Только кое-где в окнах ещё тлели лучины. Прямо в лицо ей подул ветер. Ей вдруг стало очень холодно. Она тревожно огляделась вокруг. Порыв ветра подхватил её платье, дернул полы, растрепал волосы. Маре даже почудилось, что она слышит шёпот. Ветер обогнул дом, просвистел в отверстиях поющих камней и тут же умчался прочь в темноту.