Глава 1
Солнце стояло уже высоко над горизонтом, когда сын пекаря Аарона открыл глаза, просыпаясь после беспокойно проведенной ночи. Ему снились густые дубравы, щебет птиц в зеленых ветвях, шелковистая трава на прогалинах, прохладные струи ручьев с хрустальной водой и кровь... Много крови, льющейся на все это великолепие прямо с неба. Кровавый дождь... Кошмары были привычны Анвару. В свои восемнадцать ему уже довелось повидать немало смертей и своих соотечественников, и чужеземцев — выходцев из других народов, живущих в соседних землях. Правда, по большей части ужасы приходили к нему ночью, в его сны говорящего. Сколько себя помнил Анвар, их мир все время воевал. Чаще — за пахотные земли, леса и реки, полные дичи и рыбы. Реже — из-за расовых междоусобиц, господских ссор, а порой из простого бахвальства своей силой, ловкостью, богатством.
«Как же я устал», — мысль была привычной до зубовного скрежета. На протяжении нескольких месяцев она приходила к Анвару каждый раз, стоило ему проснуться. В тот самый первый миг, когда его сознание подсказывало, что он вынырнул из очередного сна, в животе Анвара холодело, как от предчувствия ужасной беды, все внутренности скручивало, ноги и руки немели до тошноты от жуткого страха, зарождающегося в разуме. От страха необходимости жить. Жить еще один день. Еще один никчемный, пустой от беспросветной ненужности день. Каждый раз приходилось заставлять себя вспоминать, что есть обязанности, есть родители и братья, которым он не безразличен... Что, в конце концов, есть его дар говорящего, пусть и слабый, но он есть, а значит, может прийти день, когда он, Анвар, станет полезен, если и не себе, то обществу, в котором живет.
Он знал, что необходимо несколько минут переждать, пока схлынет страх и отступит апатия, тихо нашептывающая ему на ухо: «Брось все. Они не стоят твоих мучений. Если надоело — уйди туда, куда тебя зовет сердце». Нет, Анвар не думал о смерти и вовсе не помышлял о самоубийстве. Он мечтал уйти в свои сны — пусть даже кошмарные, но казавшиеся ему более реальными, чем настоящая жизнь, давно лишившаяся для него красок и смысла.
Семья пекаря Аарона жила в деревне, давно славящейся говорящими — теми, кому снились вещие сны, теми, кто говорил с будущим. Каждый второй житель мужского пола здесь мог похвастать наличием этого дара, проявлявшимся лет с пяти. У кого-то он был слабым, как у Анвара, когда виделись лишь неясные обрывки событий, какие-то битвы, многолюдные праздники, или и вовсе смысл сна прятался за спинами неведомых монстров, за пеленой огненных и кровавых дождей, за лицами тех, кого никогда не придется увидеть в жизни. У некоторых же дар был сильным — они с точностью до дня могли предсказать начало наступления войск дроу на столицу или указать на того, кто ближайшим вечером подольет яд в бокал своему сопернику после полученного отказа у красавицы, которая пока даже не подозревает о том, что может стать причиной гибели своего очередного ухажера. Однако, независимо от одаренности, все обладающие способностью заглянуть за завесу времени очень ценились в их мире. Одни занимали тепленькие местечки советников в господских домах, другие пополняли армию провидцев при княжеском войске, если не находили себя в каком-нибудь ремесле.
— Анвар! Поднимайся! Хватит бока отлеживать! — донеслось из люка в полу, служащего в комнате дверью — младший сын в семье занимал небольшую каморку под самой крышей, где стенами служили крутые скаты с красной черепицей, проглядывающей сквозь неплотно сбитые доски. — Сын, нужно на мельницу съездить, — в люке появилась голова Аарона, заглядывающего в комнату.
— Уже иду, — отозвался Анвар, отбрасывая в сторону тонкое одеяло и нехотя поднимаясь с лежанки. Он знал, что отец не отстанет — и не потому, что ему так уж нужна была помощь, а лишь затем, чтобы поддержать любимого сына и не дать тому снова скатиться в бездну беспросветного уныния, откуда еще полгода назад, казалось, пути и вовсе не было.
Являясь четвертым сыном в семье, Анвар должен был сам выбрать свой путь в жизни — идти обучаться какому-либо ремеслу или устраиваться на службу, где необходим его дар говорящего. Становиться пахарем, лекарем, виноделом, коневодом или еще кем-то Анвар не хотел. С раннего детства овладев, как и полагается, ремеслом отца, он считал, что подобное все же не для него. Не чувствовал он тяги к созиданию, не было ему дела ни до красивых изделий горшечника, ни до пышно цветущих грядок огородника. Не имея яркого дара, который позволил бы ему стать советником, Анвар без малейших колебаний отправился в четырнадцать лет в казарму обучаться ратному делу. Говорящих в бою всегда держали позади всего строя, охраняя по мере возможности, ибо именно их предупреждения порой позволяли избегать внезапных атак и вражеских ловушек, именно их вещие сны зачастую спасали жизнь остальным воинам. Но тем не менее и говорящий должен был с легкостью управляться и с мечом, и с луком с зачарованными стрелами, а при необходимости — не опасаться взять в руки и копье с топором, защищая свою жизнь.
До выпуска из учения Анвару оставалось чуть больше, чем полгода, когда молодой колдун, тренирующийся с ним в паре в бою на мечах, допустил ошибку и, сильно испугавшись, что лезвие Анвара отсечет ему руку, не сдержал свою колдовскую силу. В сознание Анвар пришел только на третий день. Известие о том, что ратное дело теперь ему будет недоступно, ввергло его в пучину тоски. Хромым не было места в строю княжеских войск. Почти четыре года учебы и тренировок ушли впустую. Колдун, после того как сам оклемался от истощения своих ведьмачьих сил, приходил извиняться, принес дары и откупные, упрашивая Анвара не подавать на него жалобу. Только ни деньги, ни пара лошадей, подаренная им, не могли вернуть здоровья. Не то чтобы Анвар стал полным калекой, но ногу он подволакивал при ходьбе весьма заметно. То ли лекарь недоучкой оказался, то ли просто не захотел возиться со сложной травмой, но факт остался фактом — кости Анвару он срастил неправильно. А потому ни примочки, ни зелья не помогли вернуть колену былую подвижность.
Вот тогда и пришлось Анвару возвратиться в дом родителей великовозрастным нахлебником — не имея ни выгодной работы, ни полезной специальности, ни полного здоровья. Родные ни словом не упрекнули, да только сам Анвар видел, что в налаженном хозяйстве он лишний. Двое старших братьев готовились завести свои семьи и разделить между собой наследство отца. Третий брат уже два года жил в городе, устроившись советником. Анвар же... не вылезал из трактира, пропивая отступные деньги колдуна. А что ему оставалось? Пусть лицом он и был краше многих парней в их селении, да и статью вышел, тренируясь последние годы мечом махать, да только... как заметит девка, что он ковыляет, так и скривит презрительно свои губки. Уже не говоря о том, что без заработка Анвару даже себя содержать нет возможности. О какой семье в таком случае можно вести речь? Да и не нравились ему местные девки — ни одна не приглянулась за все годы. А ведь его друзья уже лет с пятнадцати под юбки заглядывали.
Так и спился бы, если бы отец не вытащил за шкирку из очередной свалки пьяных дебоширов и не притащил домой, по пути отчитав так, что стало до слез стыдно за свое поведение. Вот теперь и помогал по мере сил братьям и отцу в пекарне без малейшей надежды на какое-то изменение своей жизни в будущем. По крайней мере, сны ничего ему пока не обещали.