Глава 9 Звук молчания
Фрей родился в ночь, когда небо было затянуто тяжелыми облаками, как будто сама вселенная держала дыхание, ожидая чего-то великого. В его мире не было места свету, и каждое утро начиналось с одиночества. Отец и мать редко обращались к нему. Лирия, его мать, была поглощена своими исследованиями, поисками древних знаний и артефактов. Ург, его отец, был жестким орком, для которого важен был только успех, сила и власть. Для них самих Фрей не был ни целью, ни смыслом — он был просто их сыном, инструментом в их поисках.
Лирия, эльфийка с темными глазами, всегда была поглощена мыслями о могущественном артефакте — флейте, древнем инструменте, который, как она верила, был ключом к разгадке многих магических тайн. Она говорила о ней, как о том, что сможет изменить их судьбу, но так и не нашла времени, чтобы поделиться этим знанием с сыном. Фрей мог бы стать тем, кто бы помог ей найти флейту, но его место было лишь в тени.
Когда его мать была занята своими ритуалами или чтением древних текстов, она часто забыла о сыне. Она не обращала на него внимания, как на реального человека, как будто он был просто еще одной деталью в ее стремлении к величию. Лишь изредка, когда ее мысли немного затуманивались, Лирия на секунду обращала внимание на его одиночество и пыталась провести уроки по магии, но это всегда казалось Фрею холодным и механическим.
Ург, с его огромной силой и волей, был больше сосредоточен на материальных целях. Его ум был занят только тем, как расширить свои владения и поддерживать власть. Магия и артефакты — это были всего лишь слабости, о которых Ург знал лишь понаслышке, и он не верил в их силу. Для него были важны только реальные вещи: оружие, власть и военная стратегия. Он никогда не считал Фрея чем-то большим, чем просто частью плана, частью своего рода наследства. В его глазах сын не был важен сам по себе, лишь тем, кто мог бы стать инструментом для дальнейших амбиций.
Фрей, несмотря на все это, чувствовал странную связь с флейтой, о которой так часто говорила мать. Она говорила о ней, как о том, что даст власть, что откроет пути к древним силам. Фрей знал, что его не понимают. Он был все время один, но именно в этом одиночестве и родилась его потребность создать нечто свое, нечто, что хоть как-то могло бы быть его собственным. И тогда, однажды, в одиночестве своей комнаты, он нашел старое дерево.
Его пальцы дрожали, когда он вырезал первое дерево. Он был еще ребенком, но его руки двигались с удивительной ловкостью, хотя и с неуверенностью, свойственной тем, кто только начинает учиться. С каждым движением ножа из грубого куска дерева становился все более четким предмет. Это была простая флейта, не больше игрушки, но для него она стала чем-то важным. Его флейта была чем-то личным, что нельзя было понять и что не имело смысла для других.
Он вырезал ее, тихо напевая мелодии, которые только он мог понять. Звук флейты был неясным, но ему это нравилось. Это была его музыка, его выражение. И хотя он не знал этого тогда, именно этот момент стал поворотным. Его флейта стала его другом, другом, которого не было рядом. Но она также стала его убежищем, в котором он пытался найти что-то свое, что-то, что бы могло дать ему хоть малую долю счастья.
Однажды, когда Фрей играл на флейте, Лирия подошла к нему. Она остановилась у двери, наблюдая за ним с изумленным выражением на лице. Ее глаза, обычно холодные и строгие, на мгновение смягчились. Она наблюдала, как его руки ловко играют на этой простой игрушке, и что-то в ее взгляде изменилось.
— Это... твое, Фрей? — спросила она, словно только сейчас замечая его.
Он посмотрел на мать, его глаза были полны любопытства, но он не сказал ни слова. Он просто продолжал играть, чувствуя, как флейта издает мелодию, которая, кажется, отзывается на его чувства.
Лирия молчала. Она не знала, что сказать. Она не понимала, почему эта простая флейта так зацепила ее сына. Может быть, это была просто очередная детская шалость. Но что-то в ее сердце заставило ее задуматься. Может быть, это был знак. Может быть, эта флейта как-то связана с тем, что она искала всю свою жизнь.
Но она ничего не сказала. В тот момент Фрей почувствовал, как его маленький мир опять сузился. Он снова был один. Один в своем мире, где его флейта была единственным настоящим другом. Все, что он знал — это что флейта была чем-то большим, чем просто игрушкой. Она была частью него.
Прошло несколько месяцев. Лирия все так же погружалась в свои поиски флейты, магии, артефактов, не замечая своего сына, который пытался найти свое место в мире. Но каждый день, когда он был один, Фрей продолжал создавать музыку. Он чувствовал, что есть что-то в этом простом инструменте, что связано с тем, что его мать искала. И это чувство становилось все сильнее, но он не знал, что оно значит. Это было лишь его ощущение.
Однажды, когда он снова сидел один в своем уголке и играл на флейте, он почувствовал, как холодное дыхание мира коснулось его плеча. Он закрыл глаза, и вдруг внутри него словно что-то вспыхнуло. Он не знал, что это было, но он почувствовал, что это было начало чего-то важного. С каждым днем его флейта становилась все больше и больше частью его самого.
Это был его мир, его собственный мир, в котором никто, кроме него, не мог понять, что означают эти звуки. И этот мир был лишь первым шагом на его пути — пути, который в будущем приведет его к большому и таинственному.
...Время шло. Фрей все больше и больше углублялся в свое увлечение. Флейты, которые он создавал, становились всё более сложными и изысканными, словно в попытке вложить в них все то, что он не мог выразить словами. Каждая флейта была частью его — маленьким кусочком души, который он отдавал миру, надеясь, что кто-то заметит его, поймет. Но никто не замечал. Его родители были поглощены своими поисками, и единственная реакция, которую он получал, была в лучшем случае легким кивком.
Фрей не знал, что его флейты становились для него не просто игрушками. Они становились его связью с миром, его мольбами. Он искал в них спасение и любовь, которых ему не хватало. Но в какой-то момент пришло осознание, что его флейты были для него не просто игрушками. Это был способ привязать себя к чему-то более значимому, чем его одиночество.
Но в те редкие моменты, когда Фрей оставался один, он начал что-то большее, чем просто создавать флейты. Он начал сочинять мелодии. Он помнил, как давно пытался найти что-то, что могло бы дать ему хоть каплю утешения, какой-то след надежды.
Однажды, в поздний вечер, когда его родители были поглощены своими делами, Фрей сел на подоконник в своей комнате и взял одну из флейт. В его руках она была словно живым существом, готовым заговорить, чтобы рассказать историю, которую он так долго скрывал. Он начал медленно играть, и поначалу звуки были несогласованными, запутанными, будто его руки были еще не готовы к этому процессу. Но постепенно звуки становились все более плавными. Он начал следовать внутреннему ритму, который исходил из самого его сердца.
Ноты становились мягкими и полными, как если бы каждый звук был откровением. В его голове возникала картина, как если бы он сам был тем, кого искал: тот, кто был видимым, слышимым, любимым. Мелодия стала гармоничной, и он не мог остановиться. Он начал тихо напевать слова, которые сами приходили в его душу. Он пел, не зная, что говорит, просто доверяя каждому слову:
„Ты не один. Ты найдешь свою мелодию. Ты будешь услышан."
Его голос был тихим, почти не слышным, но полным того, что мог бы описать только тот, кто когда-то был сломлен. Его флейта играла мелодию, полную надежды, и даже если не было никого рядом, кто бы понял, он знал, что она, его мелодия, когда-нибудь будет услышана.
Он почувствовал, как каждый звук, каждое слово, которое он пел, как волна, проникают в его душу, как если бы мелодия могла оживить его самого. Его голос становился все увереннее, каждый аккорд флейты звучал всё более мощно и ясно. И вот, когда он закончил, и последняя нота затихла в воздухе, Фрей почувствовал, как что-то внутри него дрогнуло. Это было впервые, когда он сам почувствовал, что его музыка способна исцелять его душу.
Но как бы это ни было важно для него, этого не оценил никто. Его родители, поглощенные своей собственной одержимостью поисками артефакта, даже не заметили его игру. И хотя внутри него все еще горела искра надежды, он знал, что не будет получать того отклика, который так искал. Он не был нужен им.
И вот, однажды, после долгих дней создания, он решил подарить флейты своим родителям. Это было испытанием для него. Он думал, что если они примут его дар, это будет подтверждением того, что он имеет значение для них. Он подошел к отцу и матери, держа в руках две флейты. Одну для Кристофа, другую для Лирии. Он знал, что это — шаг, который мог бы изменить все. Он вложил в эти флейты всю свою душу.
Сначала он подошел к отцу. Кристоф сидел за столом, поглощенный своими размышлениями, как всегда. Его глаза были усталые, но он все равно поднял взгляд, когда почувствовал присутствие сына. Фрей протянул флейту, тихо произнес: "Для тебя."
Кристоф посмотрел на флейту. Он изучал её несколько мгновений, но в его глазах не было того света, которого так ждал Фрей. Он взял её, аккуратно осмотрел и, не сказав ни слова, положил её на стол. Для Фрея это было как удар молнии — он ожидал, что отец хоть как-то отреагирует, что флейта станет символом чего-то важного. Но ничего не было.
Тогда Фрей не выдержал и задал вопрос: "Ты не понимаешь? Это — для тебя. Я... Я сделал это для тебя!"
Кристоф взглянул на него с холодной, безразличной улыбкой: "Ты думаешь, что эта... игрушка важна для меня? У меня есть дела, сын. Настоящие дела."
Это был момент, когда что-то внутри Фрея сломалось. Он стоял, глядя на свою флейту, которая теперь казалась пустой. Без чувства. Без смысла. Но это было не конец. Он снова подошел к матери, с такой же надеждой в сердце.
Лирия была в своей комнате, окруженная свитками и старинными текстами. Фрей почувствовал в себе нарастающее чувство пустоты, но все же решился подойти к ней. Он протянул флейту и, нервно улыбаясь, сказал: "Мать, это для тебя."
Лирия оторвалась от своих дел, подняла взгляд, и её глаза задержались на флейте. Она взяла её в руки, осмотрела на мгновение и затем... без слов, не сказав ничего, резко сломала флейту пополам. Звук треска был громким и болезненным, как удар по сердцу Фрея. Его руки опустились, а взгляд затуманился.
"Ты можешь думать, что это важно," — сказала она спокойно, её лицо было безэмоциональным. — "Но эта штука не имеет значения, Фрей. То, что ты делаешь, — это пустая трата времени."
Лирия положила куски флейты на стол и снова начала смотреть карту.
- Сколько бы ты не пытался создавать свои никчемные игрушки это не поможет мне в достижении моей цели. Запомни уже наконец твое тупое занятие это никчемная вещь, это не та флейта которую мы ищем з твоим отцом все эти годы. Это не тот драгоценный артефакт который таит себе мощь, это лишь сраный кусок дерева которому ты вырезал дырки понятно?
Фрей стоял, ошарашенный, наблюдая, как его единственная связь с этим миром превращается в прах. В один момент он почувствовал, как последняя ниточка любви, которая связывала его с этими людьми, рвется, как звук трещащей флейты.
"Зачем ты это сделала?" — его голос дрожал, он уже не знал, что чувствует. Он больше не мог понять, что он сделал не так, почему его лучшие попытки были отвергнуты так жестоко.
Мать, не отвечая, вернулась к своим занятиям. Отрывисто, как будто ничего не произошло.
Тишина была не просто глубокой, она давила, словно каменная плита, опустившаяся на грудь. Фрей стоял посреди комнаты, флейта разломленая пополам медленно скатилась по столу упала на землю тяжелым грузом, и остановилась у самих ног фрея. Мать уже отвернулась, ее силуэт казался высеченным из камня, бесстрастным и холодным. В ее глазах не было ни злости, ни радости, лишь та самая пустота, которую Фрей так отчаянно пытался заполнить музыкой.
"Неужели я настолько ничтожен?" – промелькнула мысль, но даже она не вызвала привычной боли. Фрей чувствовал себя словно зрителем в чужом спектакле, наблюдающим за собственной жизнью со стороны.
Когда отец сделал шаг вперед, Фрей не почувствовал страха. Скорее, усталость. "Делай, что должен," – беззвучно прошептал он, глядя в суровое лицо Урга. Сильная рука сжала его запястье, и мир вокруг дрогнул, рассыпаясь на осколки. Он повел его по коридорах по лестницам спускаясь в самый низ туда где не было ничего кроме тьмы. Отец швырнул фрея в темницу и сам направился прочь. «Ни шагу мы сами за тобой прийдем».
Резкий запах сырости и плесени ударил в нос, заставив Фрея поморщиться. Каменные стены, покрытые сетью трещин, дышали холодом, проникающим до самых костей. Воздух был плотным, тяжелым, пропитанным отголосками чужих страданий.
Фрей медленно поднялся, чувствуя под ладонями неровную поверхность каменного пола. Цепей на его руках не было, но запястья саднили, словно их недавно сжимали железные браслеты.
"Они заперли меня," – проговорил он, вслушиваясь в эхо собственного голоса. Он прозвучал ровно, без эмоций, словно принадлежал не ему, а кому-то другому. "За что?" – вопрос повис в воздухе, не требуя ответа.
Он огляделся. Темница была пуста. Ни охранников, ни камер рядом, только тени, прилипшие к стенам, словно мрачные свидетели его одиночества.
"Как долго я здесь пробуду?" – спросил он, обращаясь к тишине.
Никто не ответил.
Время текло медленно, размывая границы между мгновением и вечностью. Каждый шорох, каждая капля воды, падающая с потолка, казались вехами на пути к неизвестности. Иногда где-то далеко раздавались шаги, приглушенные и неясные, но к нему никто не заходил.
"Они забыли обо мне?" – подумал Фрей, но тут же отогнал эту мысль. Слишком жестоко, даже для его родителей.
Исчезновение родителей
Фрей не знал, сколько дней прошло. Он сидел, молчал, наблюдая за игрой теней на стенах, пытаясь найти в них ответы на свои вопросы. Но однажды что-то изменилось. Тишина стала еще более глубокой, словно мир за пределами темницы замер в ожидании.
Шагов больше не было.
Он ждал, прислушиваясь к каждому звуку, но темница оставалась мертвенно тихой. Даже стража, которая иногда проходила мимо, словно тень, скользящая по коридору, исчезла.
"Что происходит?" – прошептал Фрей, чувствуя, как в груди зарождается тревога. "Куда они все подевались?"
Он осторожно подошел к решетке и посмотрел в коридор. Темнота. Тишина. Ни одного звука. Лишь слабый отблеск лунного света проникал сквозь узкое окно в конце коридора, рисуя на полу причудливые узоры.
Фрей усмехнулся, но улыбка получилась горькой.
"Что ж... видимо, теперь я предоставлен сам себе," – тихо проговорил он, отступая вглубь камеры. "Как и всегда."
И в этот момент он понял – что-то случилось. Что-то, что изменило все. "Они ушли," – догадался Фрей, чувствуя, как внутри нарастает холод.