...
Поездка прошла в тишине. У дома он остановился, как всегда — аккуратно, точно.
Прежде чем он успел выйти, Ариелла уже открыла дверь сама.
— Можешь ехать. Сегодня я остаюсь. Никуда не поеду.
Она сказала это ровно, не глядя на него, и захлопнула дверь.
Рон не задавал вопросов. Он развернул машину и исчез за воротами.
Ариелла поднялась по ступенькам. В доме было тихо, но что-то в воздухе ощущалось неправильным.
Шагнув в холл, она сняла пальто, уже машинально накидывая его на вешалку.
И тут — голоса. Из гостиной.
Слишком громкие для буднего дня. Слишком улыбчивые.
Она замерла, нахмурившись.
"Папа должен быть на работе," — мелькнуло в голове. — "Мама в клубе по садоводству…"
И всё же — они были там.
И не одни.
С тихим раздражением она подошла ближе и увидела:
— Отец, сидящий в своём любимом кресле у камина, в деловом костюме, но без галстука — значит, «разговор домашний»;
— Мать, чуть наклонившись вперёд, с чашкой чая и почти нарочито теплым взглядом;
— А рядом на диване — Феликс, как всегда вылизанный до блеска, в светлом пиджаке, с этой его натянутой вежливостью;
— А рядом с ним — его родители, те самые, чьи улыбки всегда напоминали фотографии с глянцевых обложек — идеально пустые.
— Ариелла! — воскликнула мать, заметив её в дверном проёме. — Ты как раз вовремя.
Отец повернулся.
— Мы просто немного пораньше освободились с работы. Решили устроить спонтанный визит.
— Да, — вставил отец Феликса. — Мы с твоими родителями давно хотели сесть, обсудить кое-что… без официоза.
— Это неофициально? — хрипло переспросила Ариелла, входя в комнату с ледяной улыбкой.
Феликс поднялся, подошёл ближе. Он, как всегда, пытался выглядеть "близко", но чувствовался настроенный репетитором дистанционный уют.
— Ты прекрасно выглядишь, Ари, — сказал он мягко. — Мы только начали разговор, можно сказать, ожидали тебя.
— В воскресенье, кажется, тоже обсуждали, — бросила она, присаживаясь в кресло рядом, но не приближаясь к дивану.
Отец нахмурился:
— Ариелла, не начинай. Мы все взрослые. Просто говорим о будущем.
— О моём?
— О нашем, — с нажимом произнёс Феликс. — О возможности сделать его более… совместным.
Мать поспешно вставила:
— Феликс получил предложение от одного юридического центра, в Лондоне. Очень престижное. И он бы хотел, чтобы ты поехала с ним, после окончания университета.
Ариелла посмотрела на него медленно.
Феликс смотрел честно, красиво, как будто не понимал, что в ней внутри всё кричит.
— Вы даже не спросили, что я хочу, — спокойно произнесла она.
— Мы и спрашиваем, — ровно сказал её отец. — Но в рамках разумного. Ты взрослая, но ты не одна. Есть мы. Есть семья.
Феликс сел обратно, мягко сложив руки.
— Я не пытаюсь тебя ограничивать, Ариелла. Я хочу быть рядом. Просто… скажи, если это не то, чего ты хочешь.
Она сделала паузу. Взглянула на каждого из них.
— Я просто не понимаю, почему все говорят, будто у меня есть выбор, — и в следующем предложении его же отнимают.
Мать напряглась.
— Мы не давим, милая.
Отец встал.
— Мы просто не хотим, чтобы ты… запуталась. Сейчас не время играть в свободу. Ты слишком важна — для всех нас.
Ариелла медленно встала, глядя на него:
— А мне просто хочется быть важной для себя. Хотя бы раз.
Ариелла уже сделала шаг к двери, как вдруг:
— Сядь. — голос отца был ровным, но за ним стояла команда.
Она остановилась. Медленно обернулась.
Он смотрел на неё уже не как на дочь, а как на подчинённую, вышедшую из роли.
— Мы разговариваем. Ты можешь быть чем угодно снаружи, но здесь — ты моя дочь. Так что, пожалуйста, веди себя соответствующе.
Феликс слегка переместился на диване, пытаясь разрядить атмосферу:
— Может, ей просто тяжело, мистер Блэквуд…
— Нет, Феликс, — отец не отводил глаз от дочери, — ей не тяжело. Ей удобно жить так, как она хочет, не думая о последствиях. Но пора взрослеть.
Ариелла задержала взгляд на отце.
Молчание повисло в комнате, плотное, как дым.
Потом она подошла и села обратно. Молча. Не опуская подбородка. Её тело — как сталь.
Мать вздохнула, будто ничего и не произошло:
— Мы просто хотим обсудить дальнейшие шаги. Вопрос, конечно, не в свадьбе. Хотя все понимают, что это — вопрос времени.
— Сначала выпуск, — вставила мать Феликса. — Потом переезд. Стажировки. Мы говорили с вашим деканом, и он очень доволен прогрессом Ариеллы. Особенно её выбором — криминология даёт хорошую базу.
— И рядом с Феликсом она будет в безопасности, — добавил его отец, как будто речь шла не о партнёрстве, а о сделке.
Ариелла сложила руки на коленях. Она больше не смотрела ни на кого — внутри неё всё уже отдалилось.
— И если я скажу «нет»?
— Это не “нет”, Ариелла, — голос отца был почти ласковым, но в нём не было ни грамма свободы. — Это просто каприз.
Он сделал паузу.
— И ты знаешь, что с капризами мы не строим будущее.
Феликс осторожно накрыл её ладонь своей.
Она не отдёрнула руку — но и не ответила.
— Это не принуждение, — прошептал он. — Просто… разумность. Ты мне не чужая, Ари. Мы знаем друг друга с детства.
— Вот именно, — тихо произнесла она. — Слишком давно, чтобы не казаться друг другу чужими.
Её голос был тихим, спокойным. Но в каждом слове — выстрел.
Отец хотел что-то сказать, но мать уже поднялась:
— Давайте на сегодня закончим. Ариелла устала. И мы тоже.
Феликс с сожалением отступил, его родители поддержали паузу.
Отец молча наблюдал, как Ариелла встала.
— Я у себя.
И вышла.
Только после того, как она исчезла за лестницей, он налил себе виски.
— Она сдастся, — сказал он. — Главное — не отпускать.
Комната встретила её тишиной.
Ариелла закрыла за собой дверь, медленно прислонившись к ней спиной.
Тело дрожало не от страха — от ярости.
От холёных фраз отца. От пустоты в голосе Феликса.
От ощущения, что её жизнь уже кем-то расписана — без неё.
Она медленно подошла к зеркалу, сбросила одежду, скинула каблуки.
Развязала волосы. Волны рыжих прядей упали на плечи.
Глаза — зелёные, горящие. Губы сжаты.
Она хотела закричать — но вместо этого переоделась в чёрные леггинсы и спортивный топ.
Через пять минут она была в тренажёрном зале на нижнем этаже.
Огромное пространство, бетон, матовые стены, зеркала, гантели, мешки.
Она не включила музыку.
Только тишина и собственное дыхание.
Сначала — прыжки на скакалке.
Быстро, с ускорением, в бешеном ритме.
Голова очистилась. Тело слушалось.
Потом — удары по боксерской груше.
— Это за твоё "Сядь", — прошептала она, вложив весь вес в левый хук.
— За "ты моя дочь"… — правый апперкот.
Груша покачнулась, но не сдавалась. Как и она.
— За их взгляды. За их планы. За их Феликса.
Каждое движение было выверенным, сильным, почти отточенным.
Пот струился по спине, волосы прилипли к лицу, дыхание сбилось.
Но она продолжала. Потому что это — единственный момент, когда решения принадлежат ей.
Никаких комплиментов.
Никаких оправданий.
Никаких "будь хорошей".
Только звук перчаток о плотную кожу мешка. И сердце, которое не разбивалось — а билось, с каждым ударом сильнее.
Через полчаса она остановилась. Стояла, облокотившись на стену, глядя в зеркало.
Щёки горели. Глаза были ясными.
Всё внутри всё ещё пульсировало, но боль — управляемая. Своими руками.
Она вытерла лицо полотенцем и медленно пошла наверх.
Ни слова. Ни сожалений.
Завтра будет новый день.
А сегодня она хотя бы выбрала, как злиться.