Глава 16. Луиджи. За несколько дней до Рождества
Темнота стала моим другом ровно с того дня, когда входная дверь особняка Россини захлопнулась за спиной Андреа. Я понимал её действия, - девушка не могла жить рядом с безучастным и равнодушным отцом её ребенка. Однако, осознание того, что моя женщина выбирает на чаше весов не любовь, а ребенка, пугала меня. Я видел в Моретти лучик света в темном тоннеле, и когда она ушла, я окунулся в кромешную тьму. И даже факт недолгой разлуки ни грамма меня не успокаивал.
Ночь была единственным временем суток, когда моя голова была не во власти бытовухи и дел бизнеса. Долгие и мучительные часы раздумий под яркой луной, которая умудрялась просочиться сквозь плотные шторы, поглощали меня, наводили на страшные мысли и все чаще подвергали сомнению реальность происходящего. Я боролся с собственным сумасшествием, пытаясь разложить по полочкам все варианты решения выхода из своей трясины. И первым вариантом оказался развод с Элизабет. Это была наиважнейшая часть: брак с пустой куклой, жаждущий моих денег, был фарсом и таким оставался на протяжении многих лет.
Развели нас так быстро, как это было возможно. На заседании суда Элизабет пришла в затравленном состоянии. Отсутствие денег сыграло с девушкой злую шутку, так же подорвало ментальное здоровье заключение любимого папочки под стражу и наложение ареста на все имущество. Я не знал последнего факта в день развода, да меня особо и не беспокоило это. Я хотел поскорее развязаться с этой двуличной сукой и наконец вдохнуть полной грудью.
- Прости меня, - выходя из священных стен правосудия, произнесла Лиз. В её словах не было излюбленного ею яда. Была скорбь и боль. Она поняла, что бой проигран, корабли потонули, а тараканы в её голове опустили оружие. Это конец.
- Бог простит, Лиз, - просто ответил я, не задумываясь даже ни на минутку о том, что разбитой девушке было крайне важно услышать слова прощения. Я был холоден к ней, приберегал любым попыткам поговорить со мной.
Так, она скрылась за поворотом, унося с собой опущение плечи. А на следующий день я узнал, что она выпрыгнула из окна квартиры отца на семнадцатом этаже. Она не оставила даже записки. И, конечно же, я почувствовал себя последним подонком.
Разлука с Андреа, смерть Лиз и нахлынувшие воспоминания породили во мне новую волну депрессии. Мой разум дал трещину, я сходил с ума и даже не замечал этого. Я все так же, словно робот, отдавался компании днем, вечерами проверял стройку, а ночью много курил и думал. Я пытался найти истоки своего дичайшего чувства вины и верховенства обязательств над жизнями других. И нашел: толстый, как сорняк, корень таился в юношестве. Дни, когда отец брал меня на задания, когда я видел его манеру поведения и пытался брать с него пример. А когда воображаемое в будущем стало реальностью, я уже не мог снять со своих плеч костюм отца и его корону.
Но, признаюсь, все мои умозаключения сводились к навязчивой и беспокойной мысли. Все отягощалось болью от разлуки с любимой женщиной и очередным страхом потери. Я многих потерял, многим причинил боли, и, казалось, что сейчас расплачиваюсь за это.
Шел шестой день моего одиночества. Моим соратником был только Леонардо, но и он не мог вытаскивать меня из дурных мыслей так часто, как мне это было нужно. В ту ночь, на шестой день, я остался наедине с собой и чувством вины. Спустя пару-тройку бокалов виски и оглушающей тишины в доме Андреа мне казалась уже такой безвинной. Ярость просочилась в затуманенный разум, в одночасье я забыл о всех правильных наставлениях друзей и любимой женщины.
В углу я видел силуэт. Демон игриво подмигивал мне, временами хихикая и показывая пальцем на шею. Он нашептывал, хохоча, чтобы мои ноги привели меня к шкафу, вытащили оттуда толстую длинную веревку, соорудили узел и закрепили на балке в прихожей, где обычно я подтягивался. Следом за веревкой, я поставил детский табурет, взобрался на него, послушно просунул голову в узел и затянул его так сильно, что ощутил грубую вязку. На прощание я подмигнул радостному демону и шагнул вперед, сшибая ботинком табурет и повиснув мешком посреди коридора собственного дома.
Очнулся я на полу. Моя голова не чувствовала холода паркета, напротив, макушку головы гладила нежная рука женщины, а на лицо тое дело капали соленые слезы. Открыв глаза, я увидел скорбящую мать, руки которой судорожно тряслись от горя. Губы были приоткрыты и из них слышалась тихая молитва.
- Что... - прохрипел я, чувствуя острую боль в горле. – Что ты тут делаешь?
- Сынок! – Воскликнула женщина, облегченно испуская вздох. Её слезы усилились равносильно моей злости.
Обведя взглядом комнату, я обнаружил, что злого демона-подстрекателя не было. Я даже решил, что все оказалось сном, но подтверждением реальности был перевернутый стул и толстая веревка, похожая больше на канат, которая обрезанная качалась из стороны в сторону от сквозняка.
Как я дошел до этого? Как позволил самому себе спятить? Я чуть не оставил единственную важную в моей жизни женщину без мужской опоры и поддержки, а дочь и не рожденного ребенка без отца. Что я за человек такой? Что за мужчина?
- Убери. – Я прокашлялся, роняя на свои ладони капли крови. – Убери свои руки!
- Если бы я не успела... Если бы пришла на пару минут позже. Не успела бы...
Глядя на разбитую женщину, слезы которой порождали во мне раньше сожаление и сострадание, сейчас вызывали лишь гнев. Мне не было её жаль, ровно так, как ей не было жаль ни меня, ни Андреа, ни собственную внучку.
- Ничего бы не произошло, если бы ты не попыталась убить мать моего ребенка. – Я умолчал о том, что в утробе Андреа жила ещё одна частичка меня.
- Луи! Сыночек!
- Не называй меня сыном! – Я сорвался на крик, но тут же захрипел. Я скривился то ли от отвращения, то ли от боли.
- Луи! – Женщина зарыдала в голос. Я закрыл уши руками и зажмурился точно так же, как в детстве, когда отец доводил маму до слез.
Эти люди сломали меня ещё в нежном возрасте, а решающий удар нанесли долгие годы спустя. Я не мог слушать плач матери, мне было невыносимо видеть эти соленые капли и, как следствие, опухшие глаза и нос женщины. Чувствуя все большую растерянность и прилив гнева, я не нашел лучшего варианта, как швырнуть стульчик в стену, ножки которого от удала разлетелись в разные стороны. Кора испугалась, и от испуга замолкла, а я облегченно выдохнул и понял, что простил мать. Удивительно, что только с выплеском негативных эмоций, а осознал очередную важную вещь в жизни.
- Я прощаю тебя за твои ошибки, мама. – Впервые за все время после происшествия в Турции, я назвал женщину мамой.
Она онемела. А я, в свою очередь, от облегчения будто бы ослеп. В глазах была кромешная темнота, а в этой темноте виднелись блики звезд. Она протянула руки ко мне, но я отбросил их.
- Я прощаю, - повторил я. – Прощаю, потому что ты – моя мать, и ты только что спасла мне жизнь. Но не из-за своей шкуры я беспокоюсь. Ты спасла жизнь главе семейства, - мужу прекрасной женщины, жизнь которой ты чуть не отняла, и я этого никогда не забуду, прекрасной дочери, которая со временем все больше походит на тебя, но это не вызывает во мне раздражения, и её одному ребенку, пол которого я мог бы и не узнать, если бы сегодня задохнулся в этой петле. Как мать – женщину, подарившую мне жизнь, я тебя прощаю.
- Милый! Мне так жаль, что все произошло именно так! Я клянусь, я была не в себе!
- Знаешь, - я грустно улыбнулся. – Я бы понял тебя, если бы ты обезумела в момент смерти брата, но тогда Стефано был жив. – Неожиданная легкость в ногах подняла меня, и я стоял, нависая над оказавшейся хрупкой женщиной в таком положении. – Очисть душу. Сходи, не знаю...В церковь, что ли... Но меня и мою семью оставь в покое. И да, - я развернулся с начала к ней спиной, но развернулся в прежнее положение, почесывая бровь, - Если хочешь сделать что-то хорошее, убеди соседей в том, что это не моя жена блудница, а ты – скверная и наглая лгунья.
С того самого злополучного разговора я понял ещё одну вещь, - мне срочно нужен был психотерапевт. Лео помог мне найти высококвалифицированного специалиста, который, зараза, содрал с меня за курс лечения гору денег. Я не мог даже рассказать ему все. Ну как я бы сказал врачу, что моя брат-гей пытался убить мою жену, которая не являлась мне женой, и меня, а ещё он убил родителей той самой женщины, у которой от меня двое детей, мой отец был знатным садистом, а мама оказалась способной решиться на убийство. Ко всему прочему я десять дет возглавлял парижскую мафию и сам убил огромное число людей. Думаю, после такого заявления мы все бы сели за решетку, в след за нашим папашей. Поэтому мой отец в глаза врача был живодером, который пинал кошек, а мама – женщина, которая вмешивалась в мою жизнь и расстраивала все мои отношения с женщинами.
- Может, ваша мама просто испытывала женскую ревность, или хотела оградить вас от неприятностей. Может, она видела в ваших женщинах охотниц за деньгами?
Мой врач – женщина средних лет с короткой стрижкой и орлиным носом, с низким и тихим голосом и тонкими кистями рук. Она так изящно или водила в воздухе, словно гипнотизируя, что я моментально успокаивался. Вопросы казались смешными, но спустя несколько сеансов я находил истину каждого её вопроса. Например, попытка убийства жены, - способ защитить меня и нашу семью от опасности, которая настигла нас с момента прихода в наш круг Андреа. Она видела в ней проблему, а не в болезни своего младшего сына.
В конечном итоге, моя терапия незаметно как началась и продолжалась уже вторую неделю. Выйдя из кабинета врача, я решил пройтись по улице. Погода была слякотной и промозглой, но не от проливных дождей, а от мокрого снега. Я неспешно брел по узкой дорожке, набирая номер то бригадира стройки дома, то Леонадро. На волосы падали крупные хлопья снега, которые тут же таили. Где бы это было видано, чтобы в Италии был такой снег?
- Уго, привет. – Я позвонил своего бывшего силовику, а сейчас другу. На другой стороне разговора я услышал какофонию голосов. – Ты где?
- На рынке. Лео ходит за овощами и фруктами, а я стою около машины и отбиваюсь от назойливых торговцев. – Парень отвлекся от разговора со мной, раздраженно крича. – Да не нужен мне ваш базилик, господи! – Вернувшись, он раздраженно промычал. – Что-то произошло?
- Хотел попросить тебя сгонять сегодня в новый дом. Перевести вещи как раз. Только на этот раз на машине, - мне нужно чтобы моя ласточка была припаркована именно там.
- Да не вопрос. Как раз появился повод сбежать из этого места и оставить на произвол судьбы нашего будущего папашу. – Хохотнул Уго.
- Заедешь в поместье. Нужно забрать чемоданы из дома.
- Лед тронулся?
- Скорее я тронулся, - пошутил я. – Психотерапия приносит свои плоды. Сегодня я понял, что хватит с меня затворничества.
- Какое верное решение! До встречи.
Парень положил трубку, а я все так же продолжал брести по улице в неизвестном мне направлении. Ноги шагали, а голова и не думала о конечной остановке. Но я думал о будущем. Впервые задумался о малыше в животе Андреа. Бабочки сделали кульбит в животе, а разум представил картинки. Я видел себя и Андреа, нашу дочку Фрэнси и маленького проказливого мальчика, глаза которого были бы такими же черными, как и у моего брата. Как ни странно, но я хотел сына. Сына, который походил бы на брата.
Я перестал бояться. Я не боялся одиночества и потерь. Не представлял больше, как стою на краю пропасти, как делаю шаг вперед, но не падаю. Мое тело не бросает в холодный пот, а та пропасть становиться равниной. Цветочным полем и огромным количеством ромашек. А ещё появилось новое чувство. Оно жило в моем теле в детские годы, но с возрастом, я думал пропало.
И это чувство – вера.