Убегай от меня, если сможешь [18+] [НА РЕДАКЦИИ]

Алекс

Я стою у окна, ладонью упираюсь в холодный подоконник, и, если честно, не понимаю - день это или вечер. В больницах время всегда тянется одинаково вязко. Белые стены. Запах антисептика. Шорох халатов в коридоре. Иногда кажется, будто жизнь за стеклом идёт отдельно от меня. Там люди смеются, ругаются, опаздывают, живут. А я здесь, за стеклом, и всё это меня больше не касается.

И это даже не бесит. Просто... всё равно. И всё же где-то глубоко внутри ощущается тянущая боль, напоминающая, что я ещё жив.

Тихий стук в дверь. Я не сразу понял, что это ко мне. Обычно здесь никто не стучит: медсёстры входят без предупреждения.

— Войдите, — сказал я, не поворачивая головы.

Шаги. Осторожные, словно человек боялся потревожить воздух в палате. Я перевёл взгляд в отражение окна и замер.

Хейли. Я не видел её вечность. Сколько времени прошло, я даже не берусь точно сказать. Но она почти не изменилась: те же мягкие черты лица, глаза, которые всегда выдавали всё, что она чувствует. Только сейчас они были красными, уставшими, как у человека, что не спал всю ночь.

Я молчал. Не удивился или сделал вид, что не удивился.

— Привет, — сказала она негромко, словно пробуя на вкус это слово.

Я кивнул, не оборачиваясь полностью. Повисла тишина. Она переминалась, а я смотрел в пустоту за окном. Я ждал. Я всегда жду, люди сами рано или поздно начинают говорить.

— Ты... как? — осторожно спросила Хейли.

— Нормально, — ответил я коротко.

— Я слышала у тебя проблемы со здоровьем.

— Уже лучше.

— Правда? — она будто искала хоть какую-то щель в моей броне.

— Правда.

Опять пауза. В комнате звенело молчание. Я видел краем глаза, как она сжимает руки, как будто решается на прыжок с крыши.

— Говори быстрее, — произнёс я ровно. — Я не люблю затянутое вступление.

Она глубоко вдохнула, опустила глаза, потом снова посмотрела на меня.

— Кендалл... её похитили.

Эти слова ударили так, что я даже перестал дышать на секунду. Я медленно повернул голову, встретился с её взглядом.

— Что? — голос мой прозвучал глухо.

— Вчера, мы сидели на кухне, пили чай. Потом кто-то постучал. Кендалл пошла открыть. Я осталась на месте... минуту, не больше. Подхожу, а дверь открыта настежь, её нет. Я обошла всю квартиру, весь подъезд. Никого, пусто, — она заговорила быстро, сбивчиво.

Я слушал молча, сжимая кулаки.

— Я не знаю кто это сделал. Но я уверена, её увели. Не может человек вот так просто исчезнуть.

Я перевёл взгляд обратно в окно. На улице всё так же бежали люди. А у меня внутри всё застыло.

— Почему ты пришла ко мне? — спросил я.

Она сделала шаг ближе. Голос дрогнул, но звучал твёрдо.

— Потому что именно ты всегда её находил. Всегда. Когда мы думали, что она потерялась, когда у неё были проблемы, когда никто не мог достучаться до неё... Ты всегда появлялся. Она... она нуждается в тебе.

Сердце кольнуло. Резко, как удар ножа. Я не хотел показывать виду, но дыхание сбилось.

Кенни.

Много лет я держал её вне своей жизни. Много лет убеждал себя, что всё кончено. Но её имя по-прежнему резало меня изнутри.

Я медленно прикрыл глаза. Образы хлынули сами: её смех, её упорство, её глаза, когда она спорила со мной. Я думал, что забыл. Но стоило услышать, что она в беде и стены, которые я строил годами, рухнули.

И я понял. Слишком хорошо понял. Это сделала Камила.

Я видел, как Хейли ждёт ответа. Я выдохнул:

— Я понял.

В этот момент дверь снова открылась.

— Алекс, ты почему не в постели? — голос брата резанул по ушам.

Майкл вошёл и сразу заметил Хейли. Нахмурился, скользнул по ней взглядом - настороженным, недовольным.

— Она здесь зачем? — спросил он.

— Не твоё дело, — ответил я, не отрываясь от окна.

— Алекс, тебе нужен покой. Ты даже...

— Я ухожу, — перебил я.

Майкл резко развернулся ко мне.

— Что? В таком состоянии?!

— Я в порядке, — я подошёл к шкафчику и достал одежду.

— Алекс! — он схватил меня за руку.

— Отпусти.

— Нет! — его голос сорвался. — Ты еще не готов, ты пока слаб! Куда ты собрался?!

Я посмотрел ему прямо в глаза. Холодно.

— Кенни похитили.

Он замер на секунду, но хватку не ослабил.

— И что? Ты думаешь, сейчас геройски побежишь её спасать? Ты неделю назад не мог нормально встать!

Я резко дёрнул руку, он схватил снова. Мы столкнулись плечами, как два упрямых быка.

— Отпусти, Майкл, — сказал я тихо, но в голосе чувствовалась угроза.

— Нет.

Мы стояли так, в сантиметре друг от друга, глаза в глаза. Внутри меня бушевала ярость. Руки чесались врезать, но я сдержался. Он мой брат.

Я сделал шаг назад, вдохнул.

— Не мешай, — сказал я твёрдо.

Майкл стиснул челюсти, но медленно разжал пальцы. Я быстро натянул джинсы и футболку. Взял с тумбочки телефон.

— Алекс..., — его голос стал тише. — Подумай.

— Я уже подумал, — ответил я и шагнул к двери.

Хейли всё это время молчала, стояла у стены. Когда я посмотрел на неё, в её глазах было всё: страх, надежда, вина.

— Пошли, — сказал я.

И вышел.

Белые коридоры больницы тянулись передо мной, длинные, одинаковые. Запах антисептика резал ноздри. Но внутри я чувствовал только одно: я больше не вернусь сюда. Не пока Кенни в руках Камилы.

И если придётся снова стать тем, от кого я так долго бежал... значит, так и будет.

Кендалл

Я сидела в тишине так долго, что перестала понимать, сколько прошло - часы или дни. Время свернулось в узкую ленту, на которой остались только голоса моих мыслей и звуки собственных дыханий. Камила с того раза не появлялась и я уже почти позволила себе думать, что она ушла. Как только я поймала эту мысль, шаги послышались вновь, приближающиеся по коридору. Сердце отозвалось диким бешеным бегом: шаги ровные, уверенные, каблуки щёлкают и что-то тяжёлое, вязкое в ритме.

На этот раз повязки не было. Я моргнула, и темнота расступилась, свет тусклый, от лампы в углу, и мои глаза медленно привыкали. Сначала я видела блики на полированных сапогах, потом юбку, потом лицо, и всё это было пугающе знакомо.

Камила стояла в дверях и улыбалась так, будто показывала мне заранее заказанную картину. Её улыбка была острым клинком, который иными днями резал бы меня до самого костяка, сейчас же она звучала как приговор.

Она молчала несколько минут. Я пыталась читать её по глазам, по натянутой линии плеч, по тому, как сжаты у неё пальцы. Но Камила умела молчать хищно: её промедление только усиливало страх. Наконец она мягко хлопнула ладонью по бедру и подозвала мужчину, стоявшего в тени позади неё.

Он вышел вперёд, и я разглядела его силуэт: крупный, в грязном кожаном пальто, очерченный резкими чертами. Лицо было полуосвещённым, но голос низкий, ровный: не знаком, и в то же время в нём не было ничего случайного. Его взгляд скользнул по мне холодно, как лед.

Камила повернулась к нему. Её губы растяннулись в той самой ухмылке. Она говорила спокойно, как будто заказывала кофе.

— Убить и выбросить в реку.

Эти слова отрезали мне дыхание. В них не было паники, не было даже злобы, только расчёт и холодная уверенность, будто речь идёт о делах, которые она ведёт каждое утро.

В тот момент я испугалась как никогда раньше. Не просто потому, что угрожают смерти, страх пронзал насквозь и был куда глубже: это была абсолютная бессмысленность моего положения, беззащитность, ощущение, что меня превратили в предмет, расходный материал в чьей-то игре. Я почувствовала, как внутренняя сила, которой я кормлюсь годами, упрямство, гордость, привычка выживать съёжилась, поджавшись где-то в глубине.

Мужчина молчал. Его плечи дрогнули едва заметно, я уловила колебание и возможно, в нём что-то боролось. Может, долг, может страх перед Каминой. Может, просто человеческое сомнение. Он посмотрел на неё, а затем на меня, и в этом взгляде промелькнула неясная жалость. Но Камила не дала ему шанса.

— Ты слышал, — сказала она сухо. — Никаких вопросов. Это должно быть тихо. Никто не должен знать.

Он сделал шаг вперёд, и я почувствовала запах его пальто, смесь табака и чего-то металлического. Сердце колотилось так громко, что казалось, слышат и стены. Я пыталась найти взглядом любую трещинку, любой предмет, за который можно ухватиться. Верёвки связывали руки за спиной так туго, что каждый вдох это работа. Ноги тоже стянуты. Пальцы окоченели. Боль сконцентрировалась в месте, где верёвки врезались в кожу.

Я попыталась говорить, но голос предательски застрял в горле, он вышел хриплым шёпотом.

— Зачем... зачем это..., — слова с трудом проходили через сухие губы.

Камила медленно повернулась назад, её глаза блеснули холодно:

— Потому что ты мешаешь. Потому что я устала ждать, пока судьба сама решит.

— Камила..., — мужчина вдруг начал, затем замолчал.

В его голосе слышалось нечто вроде борьбы: выполнять приказ или нет. Он шагнул ещё ближе, и в его движении не было ярости, скорее усталое принятие.

Я знала, что плакать не выход. Слезы только ослабили бы меня, сделали бы лёгкой добычей. Но страх был необуздан: он тек слепыми ручьями по лицу, горячими, горькими. Моё тело то и дело дергалось в попытке освободиться, но верёвки держали, и только кожа горела от натяжения.

Я хотела достучаться до разума человека, стоящего передо мной, что-то в духе «подумай о ребенке», но это звучало бы жалко и беспомощно. Вместо этого я сделала то, что могла, выжала из себя шепот.

— Если ты сделаешь это... ты не получишь того, чего хочешь. Это... не исправит ничего.

Камила, не потеряв ни тени спокойствия, сделала шаг и подошла ближе, так что её губы были почти у моего уха. Я почувствовала её дыхание и слова, как нож:

— Я хочу, чтобы он не мог выбрать тебя. Я хочу быть последней фигурой в его игре. И ты мне в этом помешала.

Её пальец касался моей щеки. Это был акт презрения, как будто она трогала вещь, которая ей не принадлежит. Мужчина, словно окончательно сдавшись, опустил взгляд. Я слышала, как в его горле застрял вздох.

— Что ты стоишь? Сделай уже это, — Камила обратилась к мужчине.

— Хорошо, — сказал он тихо. — Дай мне минуту.

Камила кивнула. Её улыбка не померкла.

— Минуты достаточно, — проговорила она, и в её голосе не было ни капли сомнения.

Когда он ушёл, коридор снова наполнился звуком его шагов, тянущихся, медленных, как приговор. Я сидела и считала эти шаги, каждый удар отдавался ледяной дрожью в животе. Внутри всё сжималось и раздиралось на части, желание выжить и понимание, что сейчас на карту поставлено куда больше, чем моя свобода.

Но вместе с паникой проснулся инстинкт выживания. Я начала искать в памяти то, что могло помочь. Я начала контролировать дыхание, считая про себя вдохи, пытаясь унять дрожь рук так, чтобы хватило сил тянуться к ногам.

Страх не ушёл. Он стал скорее мотором, а не парализатором. Я знала одно, пока я дышу - есть шанс.