#1. Предисловие
«Самое интересное то, что я полюбила
писательство еще до того,
как полюбила читать.
Любовь к писательству – один из необъяснимых
выборов в моей жизни, но в тоже время
один из самых очевидных».
Честно говоря, я никогда и представить себе не могла, что буду затрагивать в своей книге тему писательства не мимоходом, а напрямую. Дело ни в чем ином, как в долгом, не принимаемом мною пути, который я прошла, чтобы почувствовать себя писателем. Думаю, все, что происходило в моей жизни, и сводилось к этой сфере, но прошло всего три года, как я это поняла.
Конечно, я еще не до конца уверена в том, что уже имею опыт, которым было бы неплохо поделиться: на момент работы над этой книгой я ни разу не публиковалась, еще не сумела достичь успеха в писательстве, двигаюсь в нем всего лишь три осознанных года, и этот срок, пожалуй, невелик. Но в моей жизни слишком мало поводов остановиться, и уровень моей компетенции меркнет на их фоне. Ведь кругом еще так много людей, которые так же, как и я когда-то, не могут признаться себе, что писательство – действительно дело их жизни. Такое ощущение, будто людей, испытывающих мою боль, я знаю лично. И это меня окрыляет. Потому что я болею писательством.
Я с детства представляла себе все, что видела, сюжетом, снятым по какой-то книге. Это до сих пор лишает меня дара речи, потому что долгое время я считала себя «странной» именно по этой причине. Я, восьмилетняя девочка, могла проехать на машине и, увидев прохожего, ждавшего, пока моя машина проедет, связать с ним уйму историй, предположить, что он папа-одиночка, у него умерли родители, а в детстве он болел скарлатиной, всего лишь по его внешнему виду. Признаться, я никогда бы и не решилась себе сказать, что это задатки человека, могущего рисовать «новых» людей, рождать их и носить в своих мыслях. Собственно, поэтому я никогда и помыслить не могла, что меня ждет писательство.
Все переменилось, когда в классе шестом я на одной из перемен увидела на парте одноклассницы подозрительные для меня записи. Я очень заинтересовалась (может, побоялась, что это могло быть домашним заданием, о котором я не знала) и потому подошла ближе, чтобы разглядеть их.
– Что это? – спросила я тоном, исполненным недоумения.
– Это...ничего, – ответила мне одноклассница.
Вскоре я все-таки узнала, что моя сверстница пишет что-то вроде коротеньких историй. Данный факт поверг меня в весьма сильное изумление. Все, что тогда могло быть в моей детской голове – «А что, так можно было? Я тоже так могу?».
Вдохновившись примером девочки, у которой я однажды увидела заметки (кстати, это были детективные истории), я начала писать что-то свое. Неудивительно, что начала я как раз с детективов.
Как сейчас помню, что даже прибегала одним глазком к плагиату, потому что тогда писала непонятно и по-детски, а хотелось сразу и чтоб до слез.
Я писала всегда, стоило мне только освободиться от рутинных дел. Мне казалось, что, занимаясь писательством, я будто окунаюсь в мир, в котором нет ничего, что я вижу в обычном. Там нет двоек, ненавистных уроков по фортепиано, немытой посуды и сестры, но есть простенькая школьная тетрадь, а в ней мои попытки крупным, не очень аккуратным подчерком, описать героя и то, что он видит.
У меня до сих пор есть в шкафу место, отделенное для своих первых работ. Навряд ли я возьму их как-нибудь в руки, чтобы прочитать. Я не отношусь к ним серьезно, и мое отношение никогда, думаю, не изменится (исключением стал рассказ «Расстаться, чтобы встретиться», написанный мной в 13 лет, но спустя годы захлестнувший меня своей жизненностью). Но без них не было бы и нынешней меня, поэтому, храня их, я им очень благодарна.
В детстве я меняла жанр как перчатки. С детективных рельсов я легко переходила на детские рассказы по типу «Алисы в стране чудес» Кэрролла и наоборот. Думаю, хорошего из этого ничего не выходило, но это и научило меня мыслить в разные стороны. Думаю, сейчас это аукивается.
Можно вспомнить и то, как перед очередным уроком русского языка или литературы я уверено вручила свою рукопись учителю в ответ на вопрос, чем занимаюсь. Моя уверенность тогда ничем обоснована не была, поэтому, отдав свою тетрадь, я тряслась, и мое сердце вместе со мной билось, как метроном, поставленный на 210 четвертей. Звонок прозвенел уже как 30 секунд (который я и не помню, что слышала), а мои глаза и видеть ничего не могли, кроме тетради в руках у учительницы, и внутри волнение разрывало всё на части потому, что переживать нужно было и за то, творится в этот момент в классе. Ведь кто-то мог и спросить, что это за тетрадь. Вдруг учитель, закрывая её, с улыбкой отдает мне. Честно говоря, я и по сей день пытаюсь догадаться, о чем же она могла тогда думать, и почему она ничего мне не сказала в качестве совета. После этой истории я уже не так сильно боялась делиться своим творчеством с кем бы то ни было.
А тем временем мои рассказы были все лучше и лучше, я крепла с каждым написанным предложением, хотя никогда не преследовала цель писать лучше в то время (или задачу чему-то научиться). Мои работы не знали сроков. Я писала просто потому, что писала. До тех пор, пока в моей голове не появился заветный образ Томаса из «Рождества...». Я как сейчас помню трепет, который переживало мое сердце, ведь именно тогда я поняла, что это то, к чему так долго шла. В моей голове не было и мысли, что это еще одно ничем не примечательное произведение. Я точно знала, что это что-то особенное, и что после этой работы я захочу назвать себя писателем. Отчаянно и бесповоротно.
Около пяти лет назад я писала просто так. Никакой осознанности в этом не было. Мои родители, зная о данном увлечении, никогда не относились к нему серьезно. Возможно, они до сих пор думают, что «попишет, и пройдет». Но однажды я поняла, что это не просто желание «исписать все тетрадки», «ребячество», «инфантилизм».
Это дело жизни. Это предназначение.
Об этом и поговорим.