Пока мы вместе

От лица Анны

Я проснулась от лёгкого света, пробивающегося сквозь шторы. Голова тяжёлая, мысли спутаны. Рядом — Алекс. Он не спал. Сидел на краю кровати, опершись локтями на колени, и, кажется, впервые не издавал ни звука.

— Ты всё это время не ложился? — спросила я с хрипотцой в голосе.

Он посмотрел на меня мельком и снова отвёл взгляд.
— Не твоё дело, малявка.

Но его тон был другим — не резкий, не колкий. Словно он сам себя не узнавал.

Я села, обхватив колени руками, и решила не отпускать его молчанием:
— Что, думаешь, если будешь пялиться в пол, все ответы сами придут?

— От тебя точно не придут, — буркнул он, но в его голосе проскользнула усталость.

Я прикусила губу.
— Ты сам говорил, что будешь меня ломать. Ну, вот… ломай. Только почему сейчас ты сидишь здесь и молчишь, будто не знаешь, чего хочешь?

Его плечи дёрнулись, он резко выдохнул.
— Потому что, чёрт возьми, я и правда не знаю, чего хочу! — он поднял голову, и в его глазах мелькнула злость, перемешанная с чем-то другим, тёмным, тяжёлым. — Ты бесишь меня, малявка. Каждый раз. Но и… убери этот взгляд, ладно?

Я всмотрелась в него внимательнее.
— Какой взгляд?

Он усмехнулся криво, опуская глаза обратно в пол.
— Будто видишь меня насквозь.

— Насквозь? — я повторила его слова и чуть прищурилась. — А ты не думал, что это потому что ты слишком предсказуем?

— Я? — Алекс резко повернулся ко мне, его брови нахмурились. — Малявка, если бы я был предсказуем, ты бы давно уже сгнила в подвале.

Я чуть улыбнулась, но улыбка вышла болезненной.
— Ага, и всё же я до сих пор жива.

— И это моя самая большая ошибка, — сказал он резко, но тут же отвёл взгляд, будто пожалел о сказанном.

Я наклонилась вперёд, изучая его.
— Тогда почему ты не исправишь её? Почему не закончил? Почему сидишь рядом, а не сталкивались меня обратно в темноту?

Алекс провёл рукой по волосам, нервно сжал кулак.
— Чёрт… потому что когда ты начинаешь говорить, мне хочется тебя придушить… и в то же время слушать. Это пиздец какой-то, — он глухо выругался и ударил кулаком по колену.

Я тихо рассмеялась сквозь слёзы.
— Ты как книга. Толстая, тёмная и трудная. Один раз прочитаешь — ничего не поймёшь. Нужно снова и снова открывать.

Его глаза на секунду задержались на моём лице, и он вдруг откинулся назад, упёршись на руки.
— Не вздумай читать меня, малявка. Сгоришь к чёртям собачьим.

Я отвернулась, но сердце било слишком громко, чтобы я могла притвориться спокойной.
— Может, я уже горю.

Я сидела рядом, стараясь не дрожать, и слова сами сорвались с губ:
— А если я попрошу тебя меня отпустить?

Он замер. Его взгляд скользнул по мне, потом в сторону, потом обратно. В его лице не было ни злости, ни усмешки — только каменная тяжесть.

— Если попросишь, — его голос звучал низко, сдавленно, — я засмеюсь тебе в лицо.

— Ты всегда смеёшься, — выдохнула я, стараясь не показать обиды. — Даже когда внутри всё гниёт.

— Малявка, — он резко подался ко мне вперёд, его глаза сверкнули. — Ты понятия не имеешь, что внутри меня.

Я выдержала его взгляд, хотя колени дрожали.
— А ты не понимаешь, что внутри меня.

Он тихо усмехнулся, но без радости.
— Внутри тебя? Там крики, ненависть и желание сбежать. И всё.

— Ошибаешься, — я качнула головой. — Там ещё есть вера, что я сильнее, чем ты думаешь.

Его пальцы сжались в кулак так сильно, что костяшки побелели. Он хотел что-то сказать, но только выругался себе под нос:
— Чёрт…

Я опустила глаза и едва слышно сказала:
— И всё же, если бы я попросила… ты бы не смог.

— Чего не смог? — в его голосе проскользнула ярость.

— Не смог убить меня. Не смог отдать меня. Не смог сломать.

Алекс резко встал, прошёл пару шагов по комнате и остановился спиной ко мне.
— Ты заебала испытывать моё терпение, Анна, — его голос дрожал от злости, но я вдруг услышала в нём усталость.

Он стоял ко мне спиной, дыхание тяжёлое, как у зверя, загнанного в угол. Казалось, ещё секунда — и он взорвётся.

Я медленно поднялась с кровати,и подошла к нему , сама не веря в свои действия, коснулась его руки. Его мышцы напряглись, словно я ударила его, а не просто дотронулась.

— Алекс… — мой голос сорвался. — Хочешь — бей, хочешь — запри снова. Но перестань прятаться за злостью.

Он резко обернулся, его взгляд вонзился в меня, как нож.
— Ты вообще понимаешь, что говоришь, малявка? — он почти прорычал. — Всё, что у меня есть — это злость. Без неё я давно был бы в могиле.

Я не отпустила его руку. Наоборот, сжала крепче, будто проверяя — настоящий ли он.
— А может, ты боишься, что без злости ты тоже человек, такой же, как все?

Его лицо дрогнуло. На миг я увидела не ярость, не холод — что-то другое, от чего внутри стало ещё страшнее.

— Ты играешь с огнём, — тихо сказал он, и голос у него был низкий, глухой, почти надломленный.

— Тогда сожги меня, — выдохнула я. — Но знай: я не отступлю.

Его пальцы дёрнулись, будто хотел вырваться, но он так и остался стоять, глядя на меня сверху вниз. В комнате повисла гнетущая тишина, слышно было только, как мы оба тяжело дышим.

Мы сидели на краю его кровати. Тишина в комнате давила, будто стены сдвигались ближе. Алекс молчал, смотрел в пол, а я не выдержала и протянула руку, коснувшись его.

Он дёрнулся, будто обжёгся.
— Малявка, ты совсем охренела? — его голос дрожал от сдержанной ярости.

— Я просто хочу понять, — тихо сказала я, удерживая его ладонь. — Почему ты всё время прячешься за злостью?

Он резко вскинул глаза. В них не было привычного холода — только напряжение и усталость.
— Потому что без злости от меня ничего не останется. Поняла? — почти прошипел он. — Я не твой герой. Я монстр, и мне легче в это верить.

Я покачала головой.
— Нет. Злость — это твой щит. Но внутри ты живой. Настоящий.

Его пальцы дёрнулись, словно хотел вырвать руку, но он так и не смог. Я смотрела прямо в его лицо, и там что-то мелькнуло — невыносимое, надломленное.

— Ты играешь с огнём, малявка, — выдохнул он глухо. — И однажды этот огонь сожжёт тебя.

Я стиснула его ладонь сильнее.
— Тогда сожги. Но знай: я не сдамся.

В комнате повисла гнетущая тишина. Он смотрел на меня, я на него. Никто не отводил взгляд, и только наша тяжёлая, сбивчивая дыхание нарушало мрак.

Он всё-таки резко вырвал руку, будто моё прикосновение обожгло. Я сжалась, но взгляд не отвела.

— Вот видишь, — сказала я, — даже убежать не можешь до конца.

Алекс зло усмехнулся.
— Ты думаешь, это игра? Думаешь, если бросаешь свои вопросы, я вдруг рассыплюсь перед тобой?

Я чуть подалась вперёд.
— Нет. Но если бы ты действительно был таким чудовищем, каким хочешь казаться, ты бы не сидел здесь. Ты бы уже отдал меня боссу.

Его челюсть напряглась. Он отвернулся, провёл ладонью по лицу.
— Замолчи, малявка. Я и так слишком многое терплю.

Я вздохнула, но не отступила.
— Тогда скажи честно. Почему терпишь?

Вместо ответа он рывком поднялся с кровати, прошёлся по комнате, словно загнанный зверь. Схватил со стола пустую бутылку, резко поставил обратно — так, что стекло задребезжало.

— Чёрт… — пробормотал он и, к моему удивлению, снова подошёл ближе. Его взгляд был полон ярости и чего-то ещё, чего я не могла разобрать.
— Я сам не знаю, почему не могу тебя отдать. И это меня злит ещё больше, чем твои вопросы.

Я посмотрела ему прямо в глаза и прошептала:
— Потому что ты всё-таки человек.

Он замер. Его дыхание стало тяжёлым, руки сжались в кулаки. Но в следующую секунду он сел обратно на край кровати и тихо добавил:
— Чёрт побери, малявка… ты сводишь меня с ума.

После его слов я впервые ничего не сказала. Просто смотрела на него, будто пытаясь прочитать каждую трещину в его лице. Но молчала.

Это молчание оказалось куда громче любого крика. Алекс дёрнулся, словно я ударила его. Он отвёл взгляд, сжал кулаки и пробормотал:

— Чёрт… хоть бы что-то сказажи.

Я только глубже натянула на себя его кофту и отвернулась.

Он ударил кулаком по спинке кровати.
— Пиздец, малявка! Ты думаешь, твоё молчание легче вынести, чем твои вопросы? Ошибаешься.

Я лишь сильнее вжалась в подушки, но не проронила ни слова.

Алекс наклонился ко мне ближе, почти у самого уха, и прошептал:
— Ну же… сломай тишину. Или это я сломаю её за тебя.

Я закрыла глаза. Губы дрогнули, но я так и не ответила.

В этой тишине мы оба тонули. Я знала — для него мои слова всегда были как огонь. Но сейчас я поняла: молчание жгло его ещё сильнее.

Алекс долго сидел, сверля меня взглядом, а я упорно молчала. Секунды тянулись, превращаясь в минуты. Тишина давила на него так, что, казалось, он вот-вот взорвётся.

Он резко встал, прошёлся по комнате туда-сюда, потом снова повернулся ко мне:

— Чёрт, малявка! Ты хоть понимаешь, что ты делаешь со мной?

Я чуть повернула голову, но так и не сказала ни слова.

Он схватился за виски, как будто пытаясь выдавить из головы мысли.
— Я должен был просто отдать тебя. Всё! Дело и точка. Но нет… теперь я здесь, сижу рядом с тобой, слушаю твои чёртовы вопросы, твой смех, твои крики… и понимаю, что без этого уже пиздец как тяжело.

Я вздрогнула. Его голос звучал иначе — не злым, а сорванным, надломленным.

Он выдохнул и тихо добавил:
— Может, я и правда схожу с ума.

Я приподнялась на локтях, впервые за всё это время взглянула ему прямо в глаза. Его лицо было в тени, но в глазах… там была буря, которую он пытался скрыть.

И я наконец прошептала:
— Тогда мы оба сходим с ума.

Мои слова повисли в воздухе. Алекс будто замер. Несколько секунд он смотрел на меня так, словно пытается понять — это издёвка или правда.

— С ума… — он усмехнулся криво, горько. — Если ты думаешь, что это оправдание, то ошибаешься. Сумасшествие не даёт права делать то, что я делаю.

Я села прямо, хоть руки и дрожали.
— Но ты всё равно продолжаешь.

— Да, продолжаю! — резко перебил он, стукнув кулаком по столу рядом с кроватью. — Потому что не могу остановиться, понимаешь? Ты мне как заноза. Чем сильнее хочу вытащить, тем глубже она сидит.

Я замолчала. Его голос был полон ярости, но в ней слышался страх.

— И знаешь, что самое хреновое? — продолжил он, уже тише. — Я больше не понимаю, кого я ненавижу сильнее… тебя или самого себя.

Я закрыла глаза, потому что от его слов стало больнее, чем от любого удара.

— Тогда ненавидь, — прошептала я. — Но оставь хотя бы право дышать.

Он провёл рукой по лицу, резко выдохнул и сел обратно на край кровати.
— Малявка… ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты сама рушишь всё, что у меня ещё держится.

Я посмотрела на него и впервые не увидела зверя. Только сломленного человека, который сам боится своих мыслей.

И в ту день мы оба молчали. Но молчание уже не было оружием — оно стало признанием, что мы оба треснули, и дорога обратно давно закрыта.

В комнате стало душно, будто стены сами начали давить на нас. Я смотрела на Алекса, он — на меня, и никто не решался первый отвезти взгляд.

Его дыхание было тяжёлым, руки всё ещё дрожали от сдержанной ярости. Но в этих дрожащих пальцах не было желания ударить. Было что-то другое.

— Ты даже не представляешь, — хрипло сказал он, — как иногда хочется просто исчезнуть вместе с тобой. Чтобы не было босса, не было приказов, не было этой грёбаный игры. Только тишина.

Я замерла, а потом слабо улыбнулась — не от радости, а от отчаяния.
— А я уже давно живу только в этой тишине, Алекс.

Он не ответил. Просто опустил голову и закрыл глаза. Несколько минут мы сидели так, каждый запертый в своей буре.

И впервые за долгое время это молчание не было войной. Оно стало признанием, что мы оба слишком устали.

Ночь обрушилась на нас. Никто не говорил, никто не пытался разрушить тишину. Мы просто позволили ей укрыть нас обоих, будто единственное, что ещё могло удержать нас от падения.

Алекс резко открыл глаза, словно сам себя поймал на лишних словах. Он поднялся с кровати и прошёлся по комнате туда-сюда, будто искал, за что зацепиться, чтобы не сорваться.

— Чёрт, малявка… ты превращаешь меня в того, кем я никогда не хотел быть, — пробормотал он.

Я приподнялась, наблюдая за ним. Его шаги были резкими, руки всё ещё сжимались в кулаки.

— А кем ты хотел быть? — спросила я тихо, но так, чтобы он услышал.

Он остановился. Спиной ко мне. Долго молчал.

— Тем, у кого не дрожат руки, когда он должен что-то делать, — наконец сказал он.

Я почувствовала, как во мне что-то кольнуло. Я хотела спросить ещё, но он резко обернулся, глядя прямо в меня.

— Хватит вопросов. Ты и так слишком глубоко копаешь.

Я чуть усмехнулась сквозь усталость.
— А если я не остановлюсь?

Он подошёл ближе, почти навис надо мной. Его голос стал низким, жёстким:
— Тогда я сломаю тебя сильнее, чем кто-либо до меня.

Но его глаза говорили совсем другое. В них не было уверенности. Только злость, смешанная с чем-то, что он сам не мог признать.

Я выдержала этот взгляд и прошептала:
— Поздно. Ты уже сломал.

Его челюсть напряглась, дыхание стало рваным. Он резко отвернулся и ударил кулаком по стене так, что по комнате разнёсся глухой звук.

— Блять… — выдохнул он.

Алекс стоял, прижавшись лбом к стене, его плечи тяжело поднимались и опускались. Я видела, как дрожат его руки.

— Ты даже не понимаешь, малявка… — его голос сорвался на хрип. — Ты говоришь, что я тебя сломал? Ха. Да ты не знаешь, что значит по-настоящему быть сломанной.

Я медленно поднялась, держась за край кровати.
— Тогда объясни.

Он резко развернулся. В глазах — шторм.
— Это когда каждый день ты смотришь в зеркало и видишь того, кого ненавидишь. Когда каждое решение — как петля на шее, и чем сильнее дёрнешь, тем быстрее сдохнешь. Вот что значит быть сломанным!

Я отшатнулась, но взгляд не отвела.
— Тогда получается, что сломан ты. Не я.

Его дыхание сбилось. На миг он замолчал, будто мои слова ударили сильнее любого кулака.

— Может быть… — прошептал он. — Но если я падаю, то тяну тебя за собой.

Я вскинула подбородок, хоть в груди всё сжалось.
— Тогда не удивляйся, если я буду бороться, чтобы вырваться.

Он криво усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья. Только горечь.
— Борись сколько хочешь. Но помни — пока мы вместе, выхода у тебя нет.

Я отвернулась, стиснув зубы, и слёзы предательски выступили на глазах.

Алекс снова сел на край кровати, опустив голову. Его голос прозвучал глухо:
— И у меня тоже.

Алекс всё ещё сидел на краю кровати, сгорбившись, будто его слова выжгли самого изнутри.

Я смотрела на него долго, молча. В груди щемило так, что трудно было дышать. И вдруг слова сами вырвались:

— Если бы ты был другим … если бы всё было по-другому… если бы мы встретились в другом месте, в другом мире… Я бы точно в тебя влюбилась бы .

Алекс поднял глаза. Его взгляд был тяжёлым, тёмным, но в нём впервые не было злости. Только тишина, будто он пытался ухватиться за каждое моё слово.

Мы замерли. Комната будто исчезла, остались только мы двое и эта тонкая нить между нами. Нить, которая до этого казалась пропастью.

Алекс провёл рукой по лицу, будто пытаясь скрыть дрожь в пальцах, и тихо усмехнулся — горько, без радости.
— Малявка… ты не понимаешь, что только что сделала.

Я слегка покачала головой.
— Я просто сказала правду.

Между нами уже не было пропасти. Мы выложили всё, что было внутри. И впервые за всё это время я почувствовала, что мы не на разных берегах — мы тонем в одной реке.

Он молчал, слишком долго молчал. Я уже хотела отвести взгляд, но Алекс вдруг заговорил:

— Влюбилась бы… — он повторил мои слова, словно пробовал их на вкус, и горькая усмешка тронула его губы. — Вот только миры, где всё по-другому, малявка, не для таких, как мы. Нам выпала эта грёбаная реальность.

Я прикусила губу, сдерживая слёзы.
— Знаю. Но хотя бы здесь… хотя бы сегодня… мы можем говорить так, будто у нас был другой шанс.

Его глаза снова встретились с моими. Я не знала, что именно он увидел во мне в тот миг — слабость или силу, но он не отвернулся.

— Ты сводишь меня с ума, — выдохнул он. — Я хотел сломать тебя, но, может, всё это время ты ломаешь меня.

Я улыбнулась сквозь слёзы, совсем чуть-чуть.
— Тогда, может, мы оба не такие уж и сильные.

Он резко провёл рукой по волосам, откинулся назад и уставился в потолок.
— Чёрт… всё это неправильно. Абсолютно всё. Но хуже всего то, что впервые за долгое время мне плевать на правильное.

Я замолчала. В этой фразе не было угрозы, не было злости. Только усталость и признание.

И вдруг тишина между нами перестала давить. Она стала тёплой, почти спасительной.

— Я знаю, — прошептала я.

Пауза. Потом я выдохнула и добавила:
— Если бы всё это могло быть правдой… я бы отдала даже свою душу и тело, лишь бы хоть как-то соединиться с тобой. Хотя бы в другом мире.

Он резко повернул голову. Встретил мой взгляд. Я тоже не отвела глаз. Мы оба почти одновременно перевернулись лицом друг к другу.

Два разбитых человека. Два разных мира. Но именно в этот миг пропасть исчезла.

Мы смотрели друг другу в глаза и понимали: всё. Мы больше не выдержим. Всё, что мы прятали, всё, что отталкивали, оказалось любовью. Любовью, которую мы должны были скрывать. Но сейчас мы не смогли.

В этой предрассветной тишине, лицом к лицу, мы наконец позволили себе закрыть глаза.

Мы заснули — оба.