Пока мы вместе

От лица Анны

Утро обрушилось на меня холодом. Я открыла глаза и сразу почувствовала, что что-то не так. Когда опустила взгляд, увидела красные следы на ногах.

Кровь.

Внутри всё оборвалось. Я сразу поняла — месячные. Здесь, в этих стенах, в этой клетке, без вещей, без защиты.

Я хотела закрыть лицо руками, но не смогла. Запястья сковывала цепь, пристёгнутая к трубе. Холодный металл впивался в кожу, не давая ни шевельнуться, ни спрятать лицо.
Я осталась сидеть открытой, беззащитной, с лицом, по которому текли слёзы. Даже скрыться не могла.

Слёзы срывались сами, тихие рыдания душили. Это было как приговор. Я могла сопротивляться, могла огрызаться, могла хоть как-то держаться. Но это… то, с чем я ничего не могла сделать.

Всё рушится. Я не могу с этим справиться.
Стены впитывали каждый звук. Казалось, дом сам выдаёт меня. Наверное, и он за дверью слышал.

Я подняла глаза к потолку и прошептала:
— За что?..

Ответа не было. Только мои всхлипы и звон цепей при каждом движении.

И вдруг — щелчок. Дверь открылась.

Я резко обернулась и замерла. В проёме стоял Алекс. Его взгляд скользнул по мне, потом вниз — на кровь.

— Что это за хрень? — хмуро бросил он.

Я закусила губу, секунду молчала. Цепь не давала спрятаться, глаза горели от слёз. Я выдавила сквозь зубы:

— Это… у меня дни пришли.

Он шагнул ближе. Я напряглась, ожидая вспышки, но он неожиданно присел рядом. Его рука коснулась замка на моих руках. Щелчок — и цепь упала на пол, глухо звякнув.

— Вставай, — сказал он ровно. — Пойдём в ванну.

Я смотрела на него в полном недоумении, не веря в происходящее.

— Искупайся. Я принесу прокладки и новые трусы, — холодно бросил он.

Остановился у двери, задержал взгляд и добавил:
— И не смей ничего вытворить.
кй
Он вышел, оставив меня в полном молчании и с вопросом, который гуделг вВН лове: что это было — милость или новая игра?

Я всё-таки пошла в ванну. Дверь закрылась за мной, и впервые за долгое время я почувствовала крупицу уединения. Я включила душ, и горячая вода хлынула вниз, смывая кровь, грязь и слёзы.

Я стояла под струями и думала только об одном: пусть это длится дольше. Пусть хотя бы здесь меня никто не тронет.

Слёзы смешивались с водой, и казалось, что всё стекает в одну реку — слабость, усталость, злость.

И вдруг я услышала скрип двери.

Я дёрнулась и резко закрыла за собой шторку, прикрывая тело. В груди всё похолодело.
Он вошёл. В руках у него был пакет.

— Вот, — сказал Алекс спокойно. — Прокладки и трусы.

Я прижалась к стене, сердце колотилось, будто хотело вырваться.

— Выйди… — прошептала я.

Он не двинулся. Его тень застыла у двери.
— Выйди! — закричала я громче, хватаясь за шторку так, будто она могла защитить.

Алекс поставил пакет на пол. Помолчал секунду и усмехнулся.

— Расслабься, малявка. Не до тебя мне. Ты слишком громкая, чтобы я захотел больше.
Он развернулся и вышел, оставив дверь полуоткрытой.

Я осталась под водой ещё долго, пока кожа не покраснела от жара. Но внутри всё равно было холодно. Его слова звенели в голове сильнее шума душа.

Когда я, наконец, выключила воду, руки дрожали. Я вышла и на секунду замерла. Пакет стоял там, где он его оставил.

Я опустилась рядом и осторожно заглянула внутрь.

Там действительно были новые трусы и прокладки. Ничего лишнего.

Я сжала пальцы и отвела взгляд. Всё это казалось страннее, чем если бы он снова начал орать или тащить меня силой.
Зачем он это сделал?

Ответа не было. Только тишина и звенящая пустота в голове.

И от этой тишины мне стало страшнее, чем от его криков.

Я оделась молча, не позволяя себе ни радости, ни благодарности. Всё это выглядело как странная игра.

Чтобы выйти, я взяла полотенце, лежавшее рядом. Его полотенце. Завернулась, будто в броню, и только тогда решилась открыть дверь.

В коридоре он стоял, не отводя взгляда. В руках у него была кофта.

Алекс протянул её мне.
— Не простудись, малявка, — бросил он коротко.

И ушёл, не сказав больше ни слова.

Я осталась стоять с его вещью в руках, не понимая — это забота или новая форма издёвки.

Я закончила душ и натянула на себя его кофту. Ткань была тяжёлой, чужой, но всё же давала ощущение, что я не совсем голая в его доме.
Осторожно открыв дверь, я вышла в зал.

Первое, что бросилось в глаза, — хаос. Будто здесь пронёсся ураган: мебель перекошена, стол перевёрнут, вещи валяются по полу, в воздухе всё ещё чувствовался запах злости и сигарет.

Я шагнула на ковёр, потом ещё. Каждый шаг был осторожным, будто я боялась разбудить спящую бурю.

И вдруг — лёгкий укол в стопу. Я едва заметила его, решила, что просто задела нервы стопы иза того что долго находилась в душе . Я не придала значения и пошла дальше.
Но на ковре за мной остался тонкий след — красное пятно, которое быстро впитывалось в ткань.

— Ты оставляешь за собой следы, малявка, — раздался позади холодный голос.

Я вздрогнула и медленно обернулась.

В дверях стоял Алекс. Его глаза были прикованы к дорожке крови, и в них читалась напряжённая злость.

— Я… я не заметила… — прошептала я, ненавидя дрожь в своём голосе.

Он подошёл. Не говоря лишнего, схватил меня за талию и резко поднял на руки. Я не успела даже сопротивляться — в следующее мгновение он усадил меня на стол.

— Сиди, — бросил он.

Я осталась сидеть, вцепившись в край стола, чувствуя, как колотится сердце.

Алекс отвернулся и пошёл к шкафчику. Взял аптечку. Его движения были резкими, короткими, будто каждое усилие рвалось наружу из злости.

— Не вздумай думать, что я делаю это ради тебя, малявка, — сказал он, даже не глядя на меня. — Босс велел заботиться о тебе. Вот и всё.