Глава 8
Юля
Работа в ресторане, учёба, по выходным прогулки в парке, в том самом, где когда-то Даня носил меня на руках. Подкармливая уток, я всегда почему-то вспоминала о Милохине, о тех минутах счастья, что он подарил мне. Сердце тосковало, пусть и разрывалось от обиды, но я старалась забыть прошлое, старалась жить будущим, ведь чёрная полоса не может длиться вечно.
Поэтому, когда сегодня в проёме двери увидела Люкова, немного даже растерялась от неожиданности.
Он снова здесь, дома, стоял себе, улыбался, одаривая теплотой. Удивительное дело, как этот уличный мальчишка умел появляться в нужное время.
Я, не разуваясь, ринулась к Люкову, прижимаясь к его груди. От Димки пахло картошкой с луком и немного цитрусом, видимо, парфюм ещё не выветрился.
Он приобнял меня, словно маленькую девочку, щекоча дыханием кожу. Мы были друг для друга почти братом и сестрой, полноценной семьей. Я думала, так не бывает, совершенно посторонние люди не могут в один день сблизиться, но у нас с Димой было много общего. Его тоже бил отец, пока Люков не вырос и сам не избил родителя. Мать умерла ещё при родах, а больше никакой родни у него не было. Дима рос одиноким, никому не нужным ребёнком. Он часто ввязывался в драки, воровал еду, порой чуть не умирая с голода. Иногда люди его жалели, протягивали шоколадку или кусок хлеба. Димка ненавидел жалость, он никогда не брал подачки, предпочитая ходить голодным.
В четырнадцать связался с какой-то компанией, которая затащила его в «чёрный» мир нелегальных денег и опасностей. Люков презирал богачей, считая их мусором, что танцует на костях простых смертных. Однако спокойно работал на этот самый мусор, брал деньги, развивался. Он много читал, слушал лекции Гарвардского вуза на ютубе, пытаясь восполнить недостающие знания, подкармливал бездомных собак и кошек, помогал дворовым мальчишкам, которые попадали в беду.
Позже я поняла, что во мне Димка увидел себя в детстве. Наверное, поэтому и протянул руку помощи, а потом просто привык. Мы больше не были одинокими, ведь когда в мире есть хоть один человек, которому на тебя не плевать, как-то и дышать проще.
– Мне кажется, ты стала ниже, – с усмешкой произнес Люков, отступая на шаг.
– А мне кажется, твои мышцы пропали. Ты перестал заниматься?
– Один – один. Разувайся, я тут картошку приготовил. Посолишь, а то я вечно пересаливаю.
– Хорошо, – кивнула, скидывая верхнюю одежду. – Давно ты приехал? Почему не предупредил?
– Да оно как-то неожиданно вышло. Как обычно, в общем-то.
– Ты насовсем? – спросила, заглядывая на кухню. В воздухе витал вкусный запах, и я почти ощущала во рту хрустящую корочку картошки.
– Ну… – помялся Люков, усаживаясь на стул. Я взяла прозрачную емкость, в которой хранилась соль, и бросила в сковороду несколько щепоток, накрывая её крышкой.
– Ну?
– Сегодня до утра, потом на пару дней уеду. Дела, – уклончиво ответил Димка. Он никогда не посвящал меня в свои дела, но я знала, ничего хорошего в них нет. Мне хотелось, чтобы Люков зажил обычной жизнью простого парня, перестал водиться с этими людьми.
– Понятно. Мне продолжить свою бесконечную тираду?
– Нет, я устал. Давай без нотаций сегодня? – с усмешкой ответил Люков. – Как твои дела? Как работа? Учёба? Что нового? Мы почти две недели не созванивались.
– Да, ты был недоступен, – напомнила я, мешая картофель.
– Дела, – очередной ответ, к которому сложно привыкнуть.
– Так как? Что нового? Я тебе, кстати, подарок привёз! – он выскочил из кухни, а вернувшись, держал в руках красную прямоугольную коробочку, на которой было написано что-то на немецком. Протянул её мне, не говоря ни слова. В этом плане он был скуп на эмоции, но всегда, если делал что-то, то делал от души.
– Ого! – улыбнулась я. – Марципаны?
– Ага, ты же любишь. А мы проходили мимо лавки, где продавались импортные, я подумал, должны быть вкусными.
– Спасибо, ты сделал мой день, – я открыла коробочку и сразу съела сладость, смакуя вкус миндаля во рту.
– Да не за что. Больше не дуешься?
– Дуюсь, но уже меньше.
– Так… как твои дела?
– Эм… хорошо, – я отложила конфеты и принялась раскладывать картофель по тарелкам. Я колебалась – нужно ли рассказывать Диме о Дане? Мы, вроде как, не скрывали ничего друг от друга. Но отчего-то показалось, если заговорю о Милохине, попросту расплачусь, не сдержусь. Я должна забыть его, я пыталась, прикладывала максимум усилий. Да и Димка точно не одобрит: он холодно относился к Дане, считал, что не было у нас никакой любви.
Откровенно говоря, я… тоже так считала. Однако перед сном всё равно вспоминала зеленоглазого мальчишку, что сжимал мою ладонь и смотрел так, словно видит звезду, падающую с неба. Мне хотелось верить в лучшее. Наверное, поэтому я не решилась заговорить о Дане. Думала, мы больше не увидимся. Вполне вероятно, то была всего лишь мимолетная встреча.
Но… как же я заблуждалась.
***
Дима уехал рано утром, мы скупо попрощались, пожелав друг другу хорошего дня. Следом за ним квартиру покинула и я, сначала заглянула в универ, надо было закрыть зачёт по английскому. Преподавательница меня мурыжила уже третий раз, будто специально оттягивая момент получения зачёта. Она уходила дальше от тем, указанных в заданиях билета, задавала вопросы, используя лексику, которую мы не изучали. Одним словом, у меня создавалось впечатление, будто Жанна Дмитриевна хотела получить взятку.
Вот и сегодня она посмотрела на меня через тонкие стекла дизайнерских очков, поджав губы. И если у меня были реальные проблемы со зрением, то у нашей молодой англичанки их не наблюдалось, она просто дополняла имидж подобным элементом на лице.
– Ну что, Гаврилина, сегодня опять будем блеять, или вы всё-таки подготовились? – прищурившись, спросила Жанна Дмитриевна. Ей было чуть больше тридцати: каштановое каре, злой взгляд и, вероятно, подкаченные губы, которые она то и дело вытягивала в трубочку. Я и представить не могла, как у неё сдавали очники, но к заочникам женщина относилась предвзято.
– Я и в прошлый раз готовилась, – сказала я, поправив съехавшие очки указательным пальцем. Иногда я носила линзы, теперь могла себе позволить подобную роскошь. Но в них было не очень удобно, казалось, какое-то инородное тело засунули в глаз, поэтому в институт предпочитала ходить без них.
– Ну да, – хмыкнула англичанка, жестом показывая, чтобы я взяла билет. И я, вытянув, пробежалась цепким взглядом по заданию. Мне не нужна была подготовка, чтобы начать рассказывать историю девушки, что жила на ферме и мечтала переехать в большой город. Однако Жанна Дмитриевна в своей излюбленной манере оборвала меня, закидывая абсолютно неуместными вопросами. Я ответила на все, и мы перешли к переводу.
– Чего замолчала? – спросила англичанка, когда я запнулась на третьей строчке.
– Этого текста не было в билетах, – взглянув на преподавателя, заявила я. Казалось, каждый раз она давала всё более сложные задания, пытаясь заставить меня сдаться.
– На зачёте могут быть темы, которые мы проходили на парах.
– Но этого не было на парах.
– А вы на всех парах были? – подловила Жанна Дмитриевна, а мне и ответить на это нечего. Не всегда удавалось сбежать с работы в институт.
Я опустила несколько незнакомых слов, пытаясь уловить дальше смысл текста, но англичанке моя вольность не понравилась, и она прервала ответ:
– Нет, либо вы переводите всё, либо я ставлю не зачёт.
– Скажите честно, – выдохнула я, отодвигая листок. – Сколько?
– Что? – она захлопала ресницами, словно не понимала, о чём речь.
– Сколько вы хотите?
А дальше разговор перерос в скандал. И только когда я поднялась со стула, заметила на стене камеру, которая, видимо, и смутила Жанну Дмитриевну. Иначе, клянусь, она бы озвучила сумму.
Раздосадованная, я выскочила на улицу, подставляя лицо морозному ветру. Воздух до того был холодным, что обжигал лёгкие, а может, это нервы сдали, меня немного потряхивало. Мало проблем на работе, теперь ещё и вуз прибавился. И если все наши забили, решив заплатить, то я не могла. Во-первых, стоимость зачётов и экзаменов по языковым предметам превышала норму, они всегда запрашивали больше пяти тысяч рублей. Во-вторых, это уже было дело принципа. Я учила проклятые билеты ещё до сессии и на сегодняшний день знала их наизусть. Просто так сдаться – означает послать потраченное время в тартарары. А это будет неправильно, по отношению к себе неправильно.
Застегнув на все пуговицы пальто, которое давно пора менять, я помчалась на автобусную остановку, надеясь не опоздать на работу. Каким-то чудом влетела в забитую маршрутку, прижавшись к дверям всем телом. Пришлось ехать в полусидячем состоянии, отчего нещадно затекла шея. Хорошо ещё пробок в городе не было, иначе мой позвоночник дал бы сбой.
Вышла я за две остановки до места назначения и, выдыхая пары теплого воздуха, побрела пешком, чтобы размяться. Под ногами хрустел снег, ветер задувал за шиворот, заставляя ёжиться, а туман пронизывал до костей. Хотелось скорей заскочить в помещение, спрятаться от морозного декабря. Однако когда я подошла к «ДаВинчи», замерла на месте, замечая впереди Даню.
На голове у него был накинут серый капюшон от олимпийки, черная парка расстёгнута, Милохин сидел на картонке, которую, видимо, положил на ступеньку, чтобы не запачкаться. Сердце предательски сжалось, я не ожидала его снова увидеть. Где-то под рёбрами отдало забытой тоской. Даня выглядел до ужаса родным, словно время не властно над ним, всё тот же восемнадцатилетний мальчишка.
Взяв себя в руки, я подошла к нему.
– Ресторан ещё закрыт, – произнесла, не зная, что вообще должна сказать. Милохин поднял голову, правой рукой скинув капюшон. Его короткие волосы забавно торчали в разные стороны, а изумрудные глаза напоминали первый день весны, когда всё ещё холодно, но лучики солнца уже согревают плечи.
– Привет, – сказал Даня, поднимаясь. – Слушай, я… я думаю, нам нужно поговорить.
– Разве мы не поговорили? – я постаралась обойти Милохина, но он преградил мне путь.
– Гаврилина, то, что ты видела тогда, это… – он запнулся, проводя ладонью по лицу. Казалось, Даня нервничал. – Это нельзя назвать изменой. Если бы я знал правду…
– Это уже не имеет никакого значения.
– Ошибаешься!
– У меня нет времени на разговоры, – выдала, замечая, что с неба вновь начал срываться снег. Маленькие пушистые снежинки кружили в небе, медленно покрывая землю белым покрывалом.
– Хорошо, когда у тебя есть время?
– Никогда, – и пусть мой ответ прозвучал легко, внутри не было ни капли легкости и уверенности. Да, в памяти до сих пор отчётливо жила та сцена, осознание, что Юлия Гаврилина для Дани ничего не значила. Я убеждала себя, пыталась навсегда вычеркнуть первую любовь из сердца. Но как же тяжело это сделать, когда напротив тебя стоит человек с этой до ужаса родной, пусть и без толики радости, улыбкой.
– Да ладно? Уверена? – с усмешкой ответил Милохин.
– Уверена, – произнесла и двинулась к дверям ресторана.
– Посмотрим, – кинул он мне в спину.
***
Забежав в комнату для персонала, я стянула с себя пальто, обнаружив, что руки у меня дрожат. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы вернуть самообладание. Вот зачем он приехал? О чём ещё нам говорить? Разве мы всё не выяснили? Ему явно было хорошо, а я… я очутилась в аду, с трудом выбралась наружу, и то спасибо Димке, иначе не знаю, наверное, утонула бы в собственной печали и безнадеге.
Переодевшись в форму и поправив волосы, я вышла в зал, кивнула Олесе, которая уже стояла с идеальной осанкой у входа. Она ожидала приезда каких-то важных гостей, которых в этот раз мне обслуживать не разрешили. Обычно Марина Анатольевна ставила в вип-зал меня или Алину Баранову, мы в её глазах, вроде как, были лучшими официантками. Но после того скандала со Ждановым я плавно перекочевала в чёрный список на увольнение. Странно, конечно, что пока начальница ограничивалась лишь угрозами.
Марину Анатольевну сотрудники не особо любили, а кое-кто за глаза даже называл стервой. Да и сводились всё к тому, что этот ресторан девушка получила незаслуженно, наверное, поэтому так неумело им управляла. В отличие от других заведений в нашем районе, «ДаВинчи» никогда не бывал забит посетителями, а богатые клиенты заглядывали к нам разве что разок в неделю, в лучшем случае. В остальное время ресторан практически пустовал. Хотя сама Марина Анатольевна была убеждена – дела идут замечательно.
– Кто сегодня наши гости? – спросила я, подходя к Олесе.
– Не знаю, – ответила она, продолжая прожигать взглядом коридор. Послышался скрип, видимо, дверь открылась, затем тяжелые шаги. Администратор напряглась, растянув губы в приветливой улыбке. Однако на пороге внезапно появился Даня. Теперь уже и я напряглась.
– Добрый день, – пролепетала Олеся. – Могу я вас проводить за столик? Вы будете один?
– Добрый, – холодно отозвался Милохин, не сводя с меня своих пронзительных глаз. Его щёки отливали румянцем, а губы немного потрескались, так, если бы он долго был на морозе. – Я сяду вон там, – указал Даня на крайний столик у окна, затем снова взглянул на меня. – И эта девушка пусть принесёт мне меню и горячий чай.
– Но за тем столиком… – постаралась возразить Олеся, пока я слушала оглушительный стук сердца. Зачем он сюда пришёл, ну зачем? На мою работу, которой несмотря ни на что я всё-таки пока дорожу. Мне и так тяжело было находиться с Милохиным рядом, совладать с собой, с чувствами, что яростно рвались наружу.
– Я могу уйти, если у вас какие-то проблемы с обслуживанием, – всё таким же непоколебимым тоном говорил Даня. И я уже заранее знала ответ администратора, потому что клиенту перечить нельзя, даже если тот столик я никогда не обслуживала.
– Что вы! – улыбнулась Олеся. – Юлия вас с радостью примет. Принеси чай и меню, – обратилась она ко мне, намекая, чтобы я быстрее исполнила поручение.