«Обишяния»
Минхо замер на мгновение. Его глаза метнулись от письма к лицу Хёнджина, к этим тихим, горьким слезам, которые он не сдерживал — впервые за долгое время.
Он осторожно, как будто боялся сломать его ещё больше, обнял Хёнджина, прижимая к себе.
— Прости… — прошептал Минхо, хотя сам не знал, за что именно. За то, что не знал раньше? За то, что не мог защитить? За то, что этот мир оказался таким жестоким?
— Я думал, что забыл её лицо… — хрипло выдавил Хёнджин. — А теперь всё вспомнил. Её голос, как она смеялась… как уходила.
— Она не имеет права лезть в твою жизнь сейчас, — твёрдо сказал Минхо. — Не после всего. Не после того, как предала тебя.
Хёнджин не ответил, только сильнее вцепился в рубашку Минхо, как будто боялся, что если отпустит — исчезнет всё, что держит его в равновесии.
— Я с тобой, — сказал Минхо тихо, но твёрдо. — Плевать на фанатов, на прессу, на прошлое. Ты не один. И больше не будешь.
И в этот момент Хёнджин впервые понял:
иногда дом — это не место.
Это человек.
Минхо продолжал смотреть на Хёнджина, его сердце сжималось от боли. Он видел, как каждый день тот терзал себя, как скрывал свою уязвимость за смехом, за маской спокойствия. Минхо не мог больше этого терпеть. Он видел, как Хёнджин скрывает слёзы, как его глаза тускнеют от боли, а на лице не появляется ни одной искры радости. Он видел это, и чувствовал себя таким беспомощным.
— Хёнджин... — его голос был низким, прерывающимся, как будто слова давались с трудом. — Я не могу... не могу смотреть на это. Ты не заслуживаешь этого. Ты не заслуживаешь страдать.
Минхо подошёл ближе, его рука сама потянулась к Хёнджину. Он аккуратно коснулся его щеки, вглядываясь в его глаза. С каждой секундой его сердце разрывалось всё сильнее. Он не знал, что чувствует. Но это было не просто желание защитить. Это было нечто большее, сильное, что перевернуло его внутренний мир.
Он хотел взять его в объятия, нежно утешить, как никогда раньше. Он хотел быть тем, кто избавит его от боли, тем, кто будет рядом, когда мир рушится, и тем, кто никогда не предаст.
— Я с тобой. Я всегда буду рядом. Ты не один... — его голос дрожал, но он продолжал: — Не переживай. Ты не один, я не дам тебе снова страдать.
Минхо прижал Хёнджина к себе, обвивая его руками, как будто пытаясь не дать ему уйти, не дать этому миру снова забрать его. Всё, что он хотел — это дать Хёнджину то, чего тот никогда не имел, и то, чего, как он теперь понял, сам Минхо нуждался. Нежность. Заботу. Любовь.
Минхо держал его крепче, чем когда-либо. В этот момент весь шум мира перестал существовать. Только они двое — один дрожащий от боли, другой сгорающий от чувства, которое он наконец осознал.
Он смотрел на Хёнджина, на его уставшие глаза, на дрожащие губы, на слёзы, что стекали по щекам — и всё внутри Минхо кричало. Он хотел закрыть его от всего — от хейта, от боли, от прошлого. От этого жестокого мира, что смеет причинять ему страдание.
— Я бы сжёг всё. Всё, что причиняет тебе боль, — прошептал Минхо, глядя ему в глаза. — Если бы нужно было выбрать между всем миром и тобой… я бы не задумывался. Пусть всё горит, лишь бы ты был жив, дышал… и хоть немного улыбался. Я позволю сгореть миру дотла. Пусть весь мир сгорит, ради тебя...
Он не знал, что будет завтра. Что напишет пресса. Что подбросят хейтеры. Но он знал одно: он выбрал. Хёнджин был его выбором. И он бы защищал его до конца.