«Картина»
Минхо молча донёс Хёнджина до медпункта. Врач осмотрел ногу и, к счастью, диагностировал лишь лёгкое растяжение. Ничего серьёзного, но покой и минимальная нагрузка были обязательны. Остаток сцен на день решили перенести, и Хёнджина отпустили домой.
Дом встретил его тишиной и пустотой. Ни звука, только лёгкое эхо собственных шагов. Хёнджин тяжело вздохнул, сбросил куртку и сел у окна, где всегда стоял мольберт.
Рисование всегда его успокаивало. Это был его способ дышать — по-настоящему. Кисти скользили по холсту, краски ложились одна за другой. Он был в трансе, полностью поглощён. Только когда часы пробили три ночи, Хёнджин отступил от мольберта и… замер.
На холсте — человек. Его силуэт, его глаза, его взгляд, который он знал слишком хорошо. Это был Минхо.
— Что за… — прошептал он, удивлённо и растерянно. Он сам не заметил, как нарисовал именно его. Сердце дрогнуло, но он быстро отвернулся. — Просто случайность… наверное.
На следующий день Хёнджин прибыл на съёмки, слегка прихрамывая, но решительно. Он не хотел никого подводить.
Минхо, заметив его, нахмурился:
— Ты чего припёрся? Хочешь ещё сильнее покалечиться? Ты еле ходишь.
— Всё нормально, — ответил Хёнджин, пытаясь пройти мимо. — Лучше бы помог в минивэн забраться.
— А волшебное слово? — Минхо ухмыльнулся, скрестив руки.
— Ты ребёнка во мне увидел, что ли?
— А ты не знал? Раз младше — значит, ребёнок. Это закон жизни, — с серьёзным видом заявил Минхо, пряча ухмылку.
— Мг, гений, — фыркнул Хёнджин, но губы его всё же дёрнулись в лёгкой улыбке.
Съёмочный день закончился позже обычного. Хёнджин уехал раньше, чтобы дать ноге отдохнуть. Минхо же задержался, обсуждая с режиссёром детали следующих сцен.
Позже вечером он решил заехать к Хёнджину — якобы проверить, как тот себя чувствует, хотя сам себе в этом до конца не признался. Хёнджин не открыл сразу, но дверь была не заперта. Минхо зашёл, прокричал:
— Эй, ангел, ты дома?
В ответ — тишина. Минхо прошёл в гостиную, окинул взглядом комнату… и вдруг остановился.
У окна, освещённая мягким светом уличного фонаря, стояла картина. Большая. Очень живая. Он подошёл ближе и узнал себя.
Каждая черта была вырисована с вниманием. Линии лица, взгляд, который казался слишком реальным. Как будто художник не просто рисовал — он чувствовал.
Минхо застыл. Он не знал, что сказать. Его грудь как будто стало тесно. Почему он? Зачем? Что всё это значит?
В этот момент в дверном проёме появился Хёнджин. Он был в домашней одежде, с полотенцем на плечах, волосы ещё влажные после душа.
— Минхо?.. Ты что тут… — взгляд упал на картину. Он замер. — Ты… увидел…
Минхо не знал, как реагировать. Он перевёл взгляд с холста на Хёнджина.
— Это… давно? — голос у него был мягче, чем он сам ожидал.
Хёнджин отвёл взгляд, чуть поник.
— Вчера ночью. Сам не понял, как... Нарисовал и только под утро осознал, кто там.
Повисла пауза. Минхо смотрел на него, в голове — буря. Он не ожидал этого. Не понимал до конца, что чувствует, но что-то внутри дрогнуло.
— Ты хорошо рисуешь, — наконец сказал он. — Слишком хорошо.
— Это плохо? — Хёнджин говорил почти шёпотом.
— Я не знаю... — честно ответил Минхо. — Просто... ты действительно видишь меня. Больше, чем я иногда сам себя.
Они стояли молча. Между ними — картина. И что-то новое, тонкое, тёплое, но всё ещё хрупкое.
Хёнджин молча кивнул и пошёл за Минхо, прихрамывая, но стараясь не показывать боль. Минхо украдкой посмотрел на него — хотелось подхватить под руку, помочь, но он сдержался. Не сейчас. Не после этой картины.
У самой двери Хёнджин остановился, облокотившись на косяк. Минхо на мгновение замер, прежде чем обернуться.
— Спасибо, что зашёл, — негромко сказал Хёнджин, избегая взгляда.
— Ага... Не думай много. Просто отдыхай, понял? — голос Минхо был чуть грубоватым, будто он пытался спрятать что-то за словами.
— Я понял.
Минхо уже почти взялся за ручку двери, как вдруг снова обернулся:
— Хёнджин.
Тот поднял на него глаза.
— Ты правда... хорошо рисуешь. Только... в следующий раз, может, не рисуй меня, пока я ещё не знаю, как на это реагировать.
Хёнджин чуть улыбнулся, грустно:
— Я сам не знал, как на это реагировать. Всё... само вышло.
— Вот именно. Само — самое страшное, — с этими словами Минхо открыл дверь и вышел, оставив за собой тишину и сердце, будто стянутое тонкой нитью.
Хёнджин остался стоять у двери, уставившись в темноту за окном. Почему же от простой фразы стало так тепло... и так одиноко одновременно?
в нутри была пустота, он хотел не думать об этом....