On the over side [h.s]

Тизер к главе. Слишком грустный сюжет...

Гвен Миллер

Я отдаленно слышу, как дверь открывается и закрывается. С моей стороны раздается щелчок и прохладный воздух резко окутывает меня. Я в полудреме и чувствую движение возле себя. Толчок и мой лоб касается чего-то твердого и вкусно пахнущего. Кто-то просовывает одну руку под мои колени, а другую под плечи. Меня отрывают от сиденья и вес полностью переносится в сильные руки.

Моя голова чуть склоняется, и я касаюсь виском плеча того, кто меня держит. Я слышу хлопок двери и чувствую, как что-то кладут мне на живот. Я мычу и мои руки обвиваются вокруг чьей-то шеи. Я утыкаюсь носом в изгиб и слышу смешок.

Постепенно мои глаза открываются. Я вижу перед собой красную рубашку и болтающийся крестик снаружи. Знакомый запах ударяет в нос, и я откидываю слегка голову, обнаружив Гарри.

Он несет меня на руках к отелю. Я трусь носом о фланель, чтобы окончательно проснуться и мое движение, заставляет голову Гарри опуститься.

– Проснулась, – улыбается он, проходя через открытые автоматические двери отеля.

– Который час? – спрашиваю я, щурясь из-за резкого света.

– Кажется, уже двенадцать или типа того, – бормочет Гарри, шагая по пустому коридору.

– Спасибо, что стал моим носильщиком, но дальше я справлюсь сама.

Гарри осторожно ставит меня на ноги, но удерживает за плечи. Я протираю кулаками глаза и хлопаю ресницами, не до конца отойдя от сна.

Лифт спускается с верхнего этаж. Я зеваю, прикрывая рот рукой и замечаю, как Гарри сжимает бумажный пакет с эмблемой «Макдональдс». Мои брови сдвигаются, не понимая, когда он успел там побывать.

– Я заехал в «Мак» по пути и заказал нам по чизбургеру и картошку фри, – объясняется он и двери лифта открываются.

– Мило, даже очень, – иду я в открытый лифт и прислоняюсь спиной к одной из стен.

Гарри заходит за мной и нажимает на кнопку двадцатого этажа, после чего двери рефлекторно закрываются.

Он опирается на другую стену и едва улыбается с откинутой головой. Уголки моих губ поднимаются, хотя я чувствую напряжение, которое исходит от него. С ним что-то не так будто.

Я перемещаю глаза на панель, когда цифры меняются. Мы поднимаемся на десятый этаж и лифт резко останавливается. Я вскрикиваю, когда Гарри не издает ни звука, оставаясь на том же месте. Свет мигает, как в фильме ужасов, усугубляя сложившуюся обстановку. Я слегка дрожу из-за того, что произошло и ватными ногами подхожу к кнопкам. Я нажимаю на них, глупо надеясь, что лифт заработает, но ничего не происходит.

На заднем фоне я слышу тяжелый кашель Гарри. Он ничего не говорит и никак не реагирует на ситуацию, но я слишком занята, чтобы обращать внимание. Я тычу в кнопку под которой пишет «СОС».

– Ну же, – нажимаю я на нее.

Снова раздается кашель Гарри, только он громче предыдущего. Я дергаю кнопку, но каждая попытка бесполезна. Зачем черт возьми нужна кнопка помощи, если она не работает?

– Похоже мы застряли, – говорю я и поворачиваюсь к Гарри.

Его глаза плотно закрыты. Голова откинута и затылком он прижимается к стене. Он судорожно дышит, словно в лифте скоро закончится воздух. Его грудная клетка быстро поднимается и опускается. По какой-то причине его кожа потеет и на лбу появляются испарины. Он выглядит очень плохо. Точно так же, как в том тренажерном зале.

– Гарри? – пугаюсь я.

– Все... хорошо... – еле проговаривает он и пакет падает из его руки на пол.

– Что с тобой? – паника овладевает мной в считанные секунды.

Его дыхание учащается, н хватается за воротник рубашки и оттягивает от шеи. Он втягивает воздух через зубы, открывает глаза и наклоняется вперед. Он обхватывает обеими руками живот, сжимая его.

Он откашливается настолько громко, что мне кажется будто из него вылезут легкие. Его спина сгибается, отчего из-под красной фланели выделяется позвоночник.

– Не могу... дышать... – кряхтит он, сложившись на пополам.

Он задыхается, до безумия пугая меня. Страх берет вверх, и я подрываюсь к нему, хватая за щеки. Я поднимаю его голову и мое сердце болезненно ударяется о грудь, когда он кашляет и его мышцы напрягаются.

Мои глаза боязливо бегают по его лицу, не зная что делать. Пальцы рук дружат, едва удерживая его голову. Губы Гарри приоткрыты, и он глубоко дышит, но воздух будто не поступает в его легкие.

– Тяжело... – скулит он, поднимая одну руку с живота и снова сжимает воротник рубашки, оттягивая его от шеи.

– Я помогу, – в страхе выговариваю я и конвульсивно расстегиваю пуговицы на его рубашке.

Я быстро двигаю пальцами, несмотря на то, что они трясутся и добираюсь до самого низа. Я развожу ткань в стороны и расширяю глаза, видя, насколько Гарри вспотел. Его кожа блестит, как и татуировки, которые растягиваются при каждом вдохе. Это не похоже на то, что у него першит в горле. Его глаза расширены, а кожа вокруг губ будто посерела. Он быстро становится бледным и слабеет.

Я хватаю его за плечи и выпрямляю, мягко толкая назад. Рубашка болтается на нем, и он сжимает руку в кулак, прижав ее к грудной клетки.

Я не отпускаю его, чтобы спина упиралась на стену. Я не позволяю страху взять вверх, иначе не смогу помочь Гарри. Я хочу что-то сделать, чтобы это прекратилось, но не знаю как.

– Больно... – его слабый голос сопровождается не менее слабым дыханием.

То, как он вдавливает кулак в грудь и потеет, напоминает лишь об одном. Ему тяжело наполнить легкие воздухом, и он еле стоит на ногах. Грудная клетка болит, а губы дрожат и становятся безжизненными.

Сообщение Найла всплывает в голове: «Носи с собой ингалятор, чувак. Ты уже задолбал».

Я однажды читала об этой болезни, и в школе мы проводили урок, как помочь людям, у которых проблемы с дыханием. Но я никогда не думала, что мне придется столкнуться с ней лицом к лицу.

У Гарри астма.

– Где твой ингалятор? – я удерживаю его одной рукой, а другой роюсь в каждом из его карманов.

– Как... ты... – кашляет он и щурится от боли.

– Почему ты его не носишь, когда у тебя астма? – в ужасе спрашиваю я, ничего не найдя.

– Я... никогда его не таскаю... – выдавливает он слова, который еле слышны.

– Господи, Гарри, у тебя астма, и ты не носишь с собой ингалятор! – повышаю я голос в панике, чувствуя себя бесполезной.

Я опять нажимаю на кнопку «СОС», стараясь удерживать Гарри, который полностью теряет силу. Я сама начинаю задыхаться оттого, что происходит. Если с ним что-то случится - я умру.

Гарри срочно нужен небулайзер, иначе скоро начнет происходить удушье. Я в страхе метаю глаза, пытаясь найти хоть что-нибудь. На полу валяется пакет из «Макдональдс», и я хватаю его, вытаскивая содержимое.

– Сейчас, Гарри, – я бросаю еду на пол и подношу бумажный пакет к его рту.

Я сжимаю края пакета и глаза Гарри смотрят на меня, когда он начинает дышать внутрь. Его вдохи короткие, а выдохи длинные. Бумага сужается и расширяется по мере его дыхания. Он старается сосредоточиться и в небольшой панике смотрит на меня. Я заставляю себя едва натянуть улыбку, хотя мне хочется плакать. В уголках глаз Гарри отображаются слезы, пока он дышит с помощью пакета.

Проходит минута, которая становится вечностью. Его дыхание немного замедляется, но скулы по-прежнему сжаты. Он берет из моей руки пакет и самостоятельно сжимает его. На секунду он закрывает глаза, чтобы успокоиться и открывает их благодаря меня без слов.

Облегчение не накрывает меня, несмотря на то, что пакет помогает ему контролировать дыхание и не дать ситуации ухудшиться. Этого недостаточно, чтобы он пришел в себя. Ему все равно нужен ингалятор.

Неизвестно сколько мы будем торчать тут. Кнопки не работают, как и персонал. Уже за полночь и никто не придет спасать нас. С разочарованием я прижимаюсь спиной к стене лифта возле Гарри и кладу голову ему на плечо.

Он не отлипает от пакета и поворачивает лицо ко мне. Его грудная клетка более замедленно поднимается и опускается, что явно облегчает ему жизнь. Он все еще выглядит плохо, но больше не потеет.

– Кто-то нажимал кнопку «СОС»? – вдруг слышу я голос, возникающий из динамика.

Я отрываю голову от Гарри и быстро подхожу к кнопке, вновь нажимая на нее, чтобы меня было слышно.

– Я нажимала, – подаю я голос. – Лифт застрял. Мы не можем выйти. Сделайте что-нибудь побыстрее. Со мной парень и у него приступ астмы. Я боюсь, он долго не протянет, – быстро сообщаю я, периодически глядя на Гарри

– Я сейчас попытаюсь его перезапустить. Прошу буть со мной на связи, – сообщает лифтер.

– Хорошо, – отвечаю я.

– Итак, я перезапускаю. Через десять секунд нажмите на нужный этаж. Лифт должен подняться, – говорит мужчина.

– А если не подымится?

– Придется ремонтировать. Понадобится два часа, а может больше.

– Вы с ума сошли?! Здесь человек задыхается! Какие к черту два часа! – повышаю я голос.

– Простите, но другого выхода нет, – извиняется он.

– Засуньте свои извинения знаете куда?! Вдруг он потеряет сознание или еще хуже?! – мой тон становится строже и громче из-за страха.

– Мисс, спокойнее. Проверьте лифт. Я перезагрузил систему, – просит мужчина.

Я подношу указательный палец к кнопке и молюсь, чтобы сработало. Гарри в уязвимом состоянии и неизвестно, что будет если мы застрянем тут на два часа.

Я нажимаю на цифру, и свет перестает мигать. Панель вновь загорается, и лифт начинается подниматься. Я выдыхаю, закрывая глаза и благодарю Бога.

– Мы поднимаемся, – осведомляю я лифтера.

– Отлично, держите связь до конца.

Я смотрю на Гарри, дышащего в пакет и подхожу к нему. Я беру его крепко за руку на случай, если он потеряет равновесие. Он делает несколько небольших шагов и двери раскрываются.

– Мы добрались, – говорю я лифтеру.

– Просим прощения за ожидание. Завтрак за нас счет, мы также можем вызвать врача, если хотите, – предлагает мужчина.

Я смотрю на Гарри, на что он качает головой.

– Не нужен доктор. И идите к черту со своим завтраком, – выхожу я из лифта, помогая Гарри.

Я закидываю его руку себе на плечи и веду нас по коридору. Мы идем в медленном темпе, потому что ему тяжело. Его подбородок, губы и кончик носа спрятаны в пакет, который постоянно то сужается, то расширяется по мере того, как он дышит.

Я вынимаю из кармана ключ-карту, когда мы добираемся до нашего номера и прикладываю ее к сенсорной ручке. Дверь открывается, и я веду Гарри в направлении спальни. Паника не покидает меня. Я до сих пор в шоке, что у него астма. Он чуть не задохнулся и, если бы я не догадалась использовать пакет, боюсь представить, чем это закончилось.

Я догадывалась, что у него проблемы с нехваткой воздуха. Гарри всегда дышит чаще, чем нужно. После секса или поцелуев ему нужно больше времени, чтобы восстановить дыхание. И теперь я знаю, почему.

– Где твой ингалятор? – спрашиваю я, осторожно усаживая его на край кровати.

– В чемодане, – хрипит он.

– Господи, ты даже не достал его, – под нос говорю я и иду к его чемодану, который стоит в углу.

Я беру его, выкатываю и ложу, потянув замок. Я опускаюсь на корточки и роюсь в вещах, перебирая нижнее белье и футболки с майками. У Гарри их просто куча, а джинсов и шорт всего несколько пар. Я вытаскиваю гору мятой одежды, перекладывая ее на пол и на дне бардака нахожу то, что нужно.

Я хватаю ингалятор и поднимаюсь с пола, подойдя быстро к Гарри. Я протягиваю ему руку, и он забирает аппарат. Он встряхивает его и снимает крышку. Сделав глубокий выдох, он заменяет пакет на ингалятор. Он плотно обхватывает губами трубку и нажимает на дозатор. Его легкие наполняются воздухом, и он медленно вдыхает и выдыхает.

Проходит несколько секунду, прежде чем он вынимает трубку изо рта и закрывает крышкой ингалятор. Его дыхание приходит в норму, он сразу же меняется в лице и больше не выглядит как мертвец.

Я сажусь на край рядом с ним и провожу обеими руками по лицу. Мой желудок дрожит, все еще не отойдя, и я разглядываю пол, когда на глаза быстро наворачиваются слезы.

– Ты должен был сказать, – огорченно проговариваю я, чувствуя, как несколько слезинок текут по щекам.

Организм по-другому не может принять, что у него астма, поэтому я даже не понимаю, что плачу. Моя голова опущена и волосы прикрывают лицо, прячась от его глаз.

– Если бы мы не застряли в лифте, ты бы даже не догадалась, – звучит его голос.

– Я не идиотка, Гарри. Я сразу поняла, что у тебя проблемы с дыханием, – сжимаю я губы и руки в кулаки, чтобы он не услышал плача.

– Я не хотел, чтобы ты узнала.

– Ты болеешь, это серьезно. Я должна была знать, – я пытаюсь незаметно стереть слезы, но они продолжают литься.

– Я не болею. Это всего лишь астма. Семь процентов населения страдают ей. Я не один такой, – оправдывается он.

– Семь процентов населения, хотя бы не скрывают этого и носят с собой ингалятор, – я стараюсь говорить, как обычно, когда мои мокрые глаза расплывчато смотрят на пол.

– Он мне не нужен, – твердо говорит он, словно отказываясь принимать свою болезнь.

– Ты чуть не задохнулся. Ты астматик и не можешь ходить без ингалятора.

Гарри фыркает злясь. Он не хочет признавать правду, делая только хуже. Если он будет постоянно отрицать болезнь - это никак не спасет ему жизнь. Люди, которые окружают его должны знать, что у него астма. Он не сможет вечность скрывать ото всех, что не способен иногда дышать самостоятельно.

– Вот поэтому я не хотел, чтобы ты узнала, – вылетает из его рта. – Снова жалеешь меня.

– Ты взрослый человек и должен беречь свое здоровье, а не играть с огнем, – я глубоко выдыхаю, пытаясь остановить слезы, но они только увеличиваются оттого, что Гарри сводит меня с ума своим отрицанием.

– Мне плевать на свое здоровье. Я чувствую себя нормально, – плюет он достаточно грубо и поднимается, чтобы уйти от разговора.

– Носи ингалятор с собой. Не будь гребаным ребенком, – я встаю и обхожу его, задевая плечом, чтобы выйти отсюда.

– Я не ребенок, – он хватает меня за запястье, останавливая.

Он не хочет меня слышать, даже несмотря на то, что не прав. Нет смысла продолжать этот разговор, который приведет в никуда. Я пытаюсь заботиться о нем, но ему это даже не нужно.

– Если ты такой взрослый, тогда какого черта заставляешь близких людей волноваться за тебя? – всхлипываю я, больше не скрывая, что плачу, но не поворачиваюсь.

– Я не просил спасать меня. Ты сама этого захотела, – не отпускает он меня, вцепляясь пальцами крепкой хваткой в кожу.

Он даже не слышит, что я лью слезы из-за него.

– Я должна была спокойно стоять в стороне и смотреть, как ты умираешь? – я резко выдергиваю запястье и разворачиваюсь к нему.

Он сталкивается с моими мокрыми глазами и красными щеками, по которым текут слезы. Это зрелище сбивает его с ног. Он застывает и его рука виснет в воздухе, когда губы раскрываются. Как будто все, что он хотел прежде сказать теряет смысл.

– Почему ты плачешь? – озадаченность на его лице появляется как гром среди ясного неба.

– Потому что я пыталась спасти тебе жизнь. Я с трудом поняла, что у тебя астма. Но ты злишься на меня и говоришь, что не просил о помощи, хотя это я должна быть злая на тебя, – рыдаю я.

Он молчит, потрясенный и не знает даже, как выразить хоть что-то.

– Мне было нелегко смотреть на твои мучения. Я не знала, как помочь, потому что ты до последнего скрывал о своем приступе. Я боялась, что потеряю тебя... – я глотаю слезы, давясь ими и кашляю.

Я не могу остановиться плакать, не потому Гарри ранил меня, а потому что испугалась за него. Мысль, что его могло не стать - сводит с ума. Он чуть не погиб у меня на глазах из-за своей скрытности. Он до последнего не говорил, что с ним. И, если бы я не рылась в его телефоне и не увидела сообщение Найла - все могло бы закончиться летальным исходом. Не носить с собой ингалятор - прямой источник, который помогает ему дышать - ненормально.

Уверена, что о его респираторном заболевании в курсе все, кроме меня. Я одна ничего не знала и до сих пор бы не понимала, что с ним, если бы не позволила себе нарушить личные границы и залезть в его телефон.

Слезы льются из глаз ручьем. Я пытаюсь вдохнуть, чтобы хоть как-то остановиться, но всхлипываю. Подбородок дрожит, а взгляд полный боли, устремлен прямо на него. Он смотрит на меня ошеломленный и растерянный. Что-то в нем не выдерживает, он делает шаг вперед и с силой обнимает меня.

Мое лицо врезается в его рубашку на груди и слезы пропитывают ее. Он крепко вцепляется в меня, словно я могу сбежать. Его внутренние локти сдавливает мои предплечья, не давая возможности пошевелить руками.

– Прости, я не хотел, – шепчет он, его голос дрожит от эмоций.

Его извинения не помогают, а увеличивают поток слез. Я поднимаю руки под его локтями и пальцами сжимаю рубашку в кулаки. Я не сопротивляюсь и не пытаюсь вырваться из объятий.

– Прости меня... – что-то в его голосе не так, он ломается на конце. – Прости... – повторяется он, не прекращая извиняться.

Его объятия усиливаются. Мышцы напрягаются, и я ощущаю их силу, когда он сжимает меня.

– Прости, пожалуйста, – его спина горбится, и он дрожит, издавая тихие звуки.

Он тоже плачет раскаиваясь. Становится еще хуже слышать его всхлипы у себя над ухом. Его руки окольцовывают мои плечи, и он сдавливает меня, вплотную прижимая к себе. Мой лоб касается его шеи, а нос утыкается в ключицу.

– Я расскажу тебе, – шмыгает он носом и делает маленький шаг назад.

– Что ты мне расскажешь? – спрашиваю я, моргая мокрыми ресницами.

– Я скрывал, чтобы не ненавидеть себя еще больше за то, что кто-то еще узнает, что я чертов астматик. Я знал, что после ты не будешь смотреть на меня так же. И вот теперь ты плачешь и жалеешь меня, – он касается ладонями моих щек и большим пальцами стирает льющиеся дорожки на коже.

– Я плачу не из-за жалости, а потому что ты чуть не погиб. Я могла не догадаться и... ты... – я задыхаюсь из-за того, что новая порция слез и мыслей овладевают мной.

– Моя астма мешает всем. Я ненавижу, что беспокою остальных своей ебаной болячкой, – он смотрит на меня красными глазами, склера которых заполняется слезами. – Поэтому я не рассказывал тебе. Чтобы хоть ты не была поглощена моими проблемами.

– Но я узнала. Ты бы не смог вечность прятать приступ, – я убираю его руки с щек и сжимаю их пальцами, не в силах остановить слезы.

– Как ты догадалась?

– Я залезла в твой телефон и увидела сообщение от Найла с просьбой, чтобы ты носил ингалятор, – признаюсь я, ощущая на языке соленый привкус от слез.

– Он всегда запихивает ингаляторы мне в чемоданы и носит один с собой, если у меня случиться приступ, – его нижняя губа дрожит, он смотрит, как я сжимаю его руки в своих.

– Ты долго еще будешь заставлять Найла таскать с собой ингалятор?

– Я его не прошу, – тихо говорит он, гладя большими пальцами тыльные стороны моих рук.

– Почему тогда он это делает? – не понимаю я истиной причины.

– Он знает, что я не слежу за ингаляторами и постоянно теряю их. Тебе повезло, что я не разобрал чемодан.

– Повезло не мне, а тебе, – вцепляюсь я в его слава.

– Нет, рыжик, повезло тебе, – поднимает он мокрые глаза и встречается со мной взглядом.

Я догадываюсь, что это может значить, но надеюсь, что ошибаюсь. В его глазах все отображается, только я не хочу верить тому, что вижу в них.

– Я не ношу ингалятор лишь по одной причине...

– Какой? – спрашиваю я, затаив дыхание.

– Я надеюсь, что произойдет удушье, и я умру.

От услышанного у меня звенит в ушах. Мои руки отпускают его пальцы, и я неосознанно делаю шаг назад. Я трясусь и в ужасе смотрю на него, не веря, что он это сказал.

Его рот открывается, и он продолжает говорить, но я просто не слышу. Мои глаза расширяются и наполняются новой порцией слез. Я перестаю видеть его перед собой, и он расплывается. Слабый силуэт и торчащие кудри, больше ничего.

– Убить себя я не могу, но моя астма может, – говорит он ужасные вещи, заставляя мое сердце болеть.

Мир рушится перед моими глазами. Я смотрю на него через скатывающиеся слезы и вижу, как он серьезен в своих словах.

Гарри не носит ингалятор и вечно выкидывает их, чтобы не было возможности спастись. Когда появляется приступ, он использует этот шанс, чтобы умереть, но Найл вовремя успевает его откачать. И, если бы я не оказалась с ним в лифте - Гарри был бы мертв.

– Боже мой, – шепчу я себе под нос.

– Ты не должна была узнать, – делает он шаг ко мне.

– Стой, – выставляю я руки вперед, чтобы он не подходил.

Гарри покорно останавливается и смотрит на меня с измученным выражением лица. Он ждет, что я накинусь на него с объятиями. Но он ошибается в своих суждениях. Я не буду утешать его за то, что он хочет покончить со своей жизнью с помощью собственной болезни.

Мне не понять его никогда, потому что он заточен в ловушке. У него нет других выходов кроме как использовать астму для того, чтобы умереть. Но я не стану той, кто приложит руку к его смерти.

– Нет, Гарри, – качаю я судорожно головой.

Из его глаз снова текут слезы. Я отступаю назад, чувствуя, как кожа щек печет из-за переизбытка влажности на них.

– Я должна побыть одна. Не ходи за мной, – предупреждаю я.

Он со слезами таращится на меня, но кивает, принимая мои условия. Я разворачиваюсь и вылетаю из комнаты. У меня недостаток воздуха и кружится голова оттого, что я услышала. Становится очень плохо и комната двоится. Я делаю глубокий вдох и слышу из спальни плач, а затем как хлопает дверь.

Трясущимися руками я провожу по голове и в ужасе бегаю глазами по помещению. Вокруг все вертится, и я прижимаюсь спиной к стене, скатываясь на пол. Слезы не останавливаются, они льются без остановки, словно я полностью состою из воды.

Я подтягиваю ноги к груди и обнимаю себя руками, упираясь подбородком на колени. Я еще никогда не испытывала такой боли в груди. У меня словно отобрали все, что я когда-то имела. Мое сердце страдает и обливается кровью за то, как Гарри жестоко поступает с собой.

Я не вынесу, если он умрет. Я не смогу жить, зная, что его не станет. Он считает астму - ключом к свободе, но сильно ошибается. Его давно могло бы не стать и эта мысль разрушает меня. Я громко всхлипываю и откидываю голову назад, давясь собственными слезами.

Я знала, что Гарри не страшна смерть. Но я даже не догадывалась, что он хочет пожать ей руку. Я такая глупая, что прежде не замечала, как ему плохо. Он так хорошо скрывал свою болезнь и доводил себя до крайностей.

– Господи, почему все должно быть именно так? – захлебываюсь я в слезах, расплывчато глядя вверх на потолок.

Глубокие хриплые всхлипы вырываются из груди, как будто по сердцу ударяют молотком, разбивая его на части. Боль невыносимая, она жжет и разрушает меня.

Хочется кричать от страха, который поглощает меня. Даже смерть родителей не вызвала так много слез. Я любила их и до сих пор люблю, но эта не была та связь, что образовалась между мной и Гарри. Он стал частью меня, без которой я не буду собой. И то, что придется отказаться от него через два с половиной месяца вызывает еще больше слез.

Внезапно занавес раскрывается перед моими глазами, и я осознаю, чего больше всего боюсь. Этого не должно было случиться. Я не хочу ощущать ее, но слишком поздно сопротивляться. Чувство вторглось в мое сердце очень давно и избавиться от него не получится.

Это не привязанность и даже не зависимость. Это то, отчего я убегала всю жизнь, но так и не смогла скрыться. Я опускаю голову и прерывисто вздыхаю думая лишь об одном:

Я люблю Гарри.

Это самая настоящая любовь, которую я никогда не испытывала. Она великая и такая поглощающая, что я боюсь собственных чувств. Ему удалось научить меня любви. Я познала ее самым пугающим образом, но она всегда таилась в моем сердце.

Я любила Гарри, когда мы танцевали на угнанном катере в Буэнос-Айросе под «I Bet You Look Good On The Dancefloor».

Я любила Гарри, когда обрабатывала ему бицепс, пока из его радиоприемника играла песня от The Neighbourhood «Nervous».

Я любила Гарри сидя с ним у озера в Чикаго, когда он купил «Макдональдс» и признался мне в чувствах.

Я любила Гарри, когда мы впервые танцевали в клубе Нью-Йорка на годовщину свадьбы Найла и Паркер.

Я любила Гарри, когда испекла ему торт на день рождения и засунула в него дурацкие свечи с надписью «Ты старый».

Я любила Гарри, когда подарила ему поцелуй на крыше отеля, пока из его радиоприемника играла очередная песня от The Neighbourhood «Flawless».

Я любила Гарри, когда на бешеной скорости высунулась из окна машины в Лиссабоне, и отдалась ветру, пока он меня держал и громкая песня Artick Monkeys «I wanna be yours» ударяла в уши.

Я любила Гарри, когда в Мюнхене мы всю ночь просидели на диване у меня в номере, держась за руки и рассказывали о своем прошлом.

Я любила Гарри, когда он лежал со мной в ванной и слушал, как в восемнадцать лет я была изнасилована.

Я любила Гарри, когда он пригласил меня на свидание, потащив на концерт в Вегасе, где выступала моя сестра со своей группой под «Bring Me to Life».

Я любила Гарри, когда осознала в аэропорту Лос-Анджелеса, что хочу быть с ним и помчалась к нему.

Я любила Гарри, когда мы в машине на задних сидениях на пустой дороге под дождь подарили друг другу себя.

Я любила Гарри, когда на рождество в Нью-Йорке мы вальсировали под дурацкую песню «Last Christmas».

Я любила Гарри, когда на новый год в клубе мы танцевали и под песню The Weekend «Moth To A Flame».

Я любила Гари, когда в Торонто на аукционе он затащил меня в какой-то кабинет, и мы заставили качаться рабочий стол.

Я любила Гарри, когда в Латвии он отвез меня на какой-то стадион и разделся под дождем, подарив свое сердце.

Я любила Гарри, когда в Южной Дакоте у моих бабушки и дедушки я сидела у него на коленях, и мы нюхали кокс.

Я любила Гарри, когда в Денвере ночью мы сидели в машине и на вспотевшем стекле моего «Форда» он написал: «Я люблю тебя».

И я люблю Гарри, сидя на полу в слезах в Малибу после того, как узнала, что у него астма и с помощью нее он пытается свести счеты с жизнью.

Я не позволю, чтобы астма убила его. Я не дам этому случиться, даже если он будет умолять меня. Никто и ничто не заставит меня пойти на это. Никакие деньги не способны лишить меня рассудка и добровольно согласиться помочь умереть тому, кого я люблю всем своим раненым сердцем.

Я утыкаюсь носом в колени, теперь зная, почему так сильно испугалась и рыдаю как в последний раз. Я всхлипываю, оставляя на шортах мокрые следы и слышу скрип двери. Я поднимаю голову и вижу в проеме Гарри с безумно красными глазами и розовыми щеками, по которым продолжают течь слезы.

Я судорожно вытираю глаза и поднимаюсь, упираясь рукой на стену.

– Я должна кое-что сказать тебе, – слабым голосом говорю я, переполненная чувствами.

– Я выслушаю все, – опирается он на косяк двери, боясь подойти.

– Обещай, что не закроешься от меня после, – прошу я.

– Обещаю, – кивает он.

Я прежде никому не рассказывала этого. Я поклялась, что никто не узнает, почему я бесплодна. Я хранила эту тайну, чтобы защититься от прошлого. Я чувствую, что должна поделиться с ним, потому что он заслуживает знать правду. Сегодняшнее происшествие в лифте дало мне понять, что есть вещи, которые нельзя скрывать. И, если не его болезнь, которая пугает меня до ужаса - Гарри никогда бы не узнал того, что сейчас услышит.

– Я узнала, что у тебя астма... – я отворачиваюсь, потому что не могу говорить об этом глядя ему в глаза. – И инцидент в лифте изменил мои мысли... – я не знаю, как правильно подобрать слова, чтобы признаться ему.

– Что бы это ни было, я приму, – хрипит он.

– Кроме тебя никто не знает, что я бесплодна... И я хочу сказать, почему так произошло... – я сжимаю руки в кулаки и смотрю в пол.

– Рыжик, ты можешь этого не делать. Я не требую, чтобы ты прямо сейчас признавалась

– Нет, ты должен услышать, – качаю я головой и сильно кусаю нижнюю губу, когда слезы опять прорываются наружу.

Я делаю глубокий вдох, чтобы не заикаться и возвращаюсь в воспоминания своей прошлой жизни, которую пыталась стереть из памяти. Но когда любишь кого-то с ним нужно быть честным.

– После случившегося с Кайлом я не шла в полицию и не была в больнице. Я только пол ночи драла мочалкой кожу и плакала. Я была настолько потрясена, что не думала о последствиях... – начинаю рассказывать я и проглатываю ком в горле.

– Гвен, ты что... – подает Гарри безжизненный голос, словно догадываясь.

– Да, я была беременна от Кайла, – вылетают слова и слезы ручьем льются из моих глаз.

Я не знаю, как повернуться Гарри в такой момент. Я не хочу видеть эмоции, которые появились на его лице. Для него это самый сильный удар, потому что его жизнь связана с Кайлом. Если я увижу его глаза - я буду окончательно разбита. Но я должна это сделать вопреки, чтобы он услышал историю до конца.

Я впиваюсь ногтями в кожу ладоней, все еще сжимая руки в кулаки и разворачиваюсь к нему. Я поднимаю заплаканные глаза и в моем взгляде отражается неизбежная правда.

Наши глаза пересекаются. Гарри стоит напротив у двери и его щеки блестят от слез, которые тихо текут и собираются у подбородка.

– Пожалуйста... скажи, что это не правда, – умоляет он дрожащим, надломленным тоном.

Я замираю, не в силах произнести слова, которые застряли в горле. По нему видно, как он борется с собой, чтобы не сорваться. Он смотрит на меня с надеждой, но у меня нет другого выхода.

– Это правда, – произношу тихо я, глядя ему прямо в глаза.

– Черт возьми, – его лицо искажается от новой волны боли.

Его губы дрожат, когда он поджимает их и из его глаз текут горячие слезы. Их становится больше, и он отворачивает голову. Он всхлипывает, и я вместе с ним, плача в один голос. Он больше не сдерживается, боль отражается в каждой его слезинке и в дерганом подбородке.

– Я не буду винить тебя, если ты больше не захочешь быть со мной, – едва слышно вымолвила я. – Если хочешь, я могу уйти...

– Господи, Гвен, что ты несешь? Я не брошу тебя, – Гарри хватает край своей рубашки и поднимает ее, вытирая свои глаза.

Он глубоко выдыхает, быстро моргая, чтобы вновь не заплакать и разворачивается.

– Иди сюда, – он протягивает руку и, схватив меня за запястье, прижимает к себе.

Мои руки обвиваются вокруг него, и я громко рыдаю. Он держит меня и гладит по голове, пытаясь утешить, хотя сам не может успокоиться. Я слышу его всхлипы и чувствую, как ему больно принять то, что я сказала. Я знаю, что его душа разрывается, но он не может быть со мной эгоистом и взять всю боль на себя.

Я не знаю, сколько проходит времени, пока он позволяет мне с помощью рыданием излить душу. Мое лицо прячется в его рубашке, и он целует меня в макушку.

– Идем, – он нежно берет меня за руку, шмыгая носом и тянет в спальню.

Я иду за ним, пока он не берет меня за плечи и не сажает на край спальни. Слезы катятся по моим щекам, капая на сжатые в коленях руки. Гарри садится на корточки, словно приклоняясь передо мной. Он осторожно берет обе мои руки в свои, и я чувствую насколько его пальцы дрожат.

– Мне очень жаль, – он подносит мои руки к своим губам и нежно целует их.

Я набираю воздух в грудь, которая болит. Его глаза покрасневшие, влажные от слез.

– Мне так жаль, что это случилось, – шепчет он, голос хриплый, надломленный.

Он переходит к моим костяшкам и целует их нежно, словно боится сломать.

– Я узнала, что беременна спустя месяц... Я потеряла родителей... и не обращала внимание, что у меня не идут месячные... – продолжаю я, но мой голос срывается.

Гарри поднимает глаза к моему лицу и наши взгляды пересекаются.

– Меня стало тошнить. Я блевала от любого запаха еды.

Гарри судорожно кивает и снова прижимает губы к моим рукам, чтобы удержать меня и себя от слез.

– Я обратилась к гинекологу, и он сказал, что я беременна... – я делаю глубокий вдох, закрывая глаза.

– Что случилось потом? – едва слышно спрашивает Гарри, сжимая мои пальцы.

– Мне не нужен был ребенок. Я его не хотела. Мне только исполнилось восемнадцать и на моих плечах была четырнадцатилетняя Джулиет, – открываю я глаза и смотрю вниз на него.

Гарри понимает, к чему я виду. Он читает все мои моему взгляду и дрожащим зрачкам.

– Я сделала аборт, – мне еле хватает сил сказать это.

Гарри молчит. Он целует мои пальцы, слушая, через какие мучения я прошла. На тот момент это было хуже, чем ад. Я была потрясена и в ужасе, когда узнала, что беременна. Я не знала, что делать, к кому бежать и обращаться.

– Я бы не смогла выносить ребенка от того, кто меня изнасиловал. И я никогда не хотела иметь детей, – я опять нахожусь на грани.

– Но почему ты бесплодна? – Гарри сам еле сдерживается.

– Меня обследовали и предупредили, что если я сделаю первый аборт - потом никогда больше не смогу забеременеть.

Гарри больше не выдерживает. Слезы добираются до него, и он опускает голову, чтобы не делать мне еще хуже.

– Я стала бесплодной, – неосознанно я снова плачу.

Я смотрю на сморщенный лоб Гарри и то, как он всхлипывает. Между бровями у него появляется складка, когда его ресницы дрожат. Они выглядят темнее, чем обычно из-за того, что ворсинки мокрые. По его щекам текут слезы и падают на наши руки.

Я не жалею, что лишила себя возможности иметь детей. Но эта тема всегда будет болезненной, потому что она связана с Кайлом. Я была изнасилована ради спасения сестры и подумать не могла, что забеременела и месяц носила ребенка под сердцем.

Новые дорожки скатываются по щекам и попадают на черные джинсы Гарри. Мы тихие, но наши всхлипы эхом распространяются по комнате. Большие пальцы Гарри гладят мои пальцы, а затем он снова прижимает губами к ним и целует каждый участок. Моя кожа пропитывается его поцелуями, а также слезами. Он целует каждую костяшку и произносит

– Прости.

Поцелуй в одну костяшку.

– Прости.

Поцелуй в следующую костяшку.

– Прости.

Поцелуй в предпоследнюю костяшку.

– Прости меня.

Поцелуй в последнюю костяшку.

– За что, Гарри? – прерывисто спрашиваю я.

– За все, что было сегодня. За то, что сделал. За то, что причинил тебе боль, – он приближается и прижимает голову к моим коленям, обвивая обеими руками мои лодыжки.

– Ты не виноват, – я поднимаю руки и глажу его по голове, несмотря на то, что мои пальцы трясутся.

– Нет я виноват. Я не должен был на твоих глазах доводить себя.

– Главное ты жив. Ты не откажешься от помощи, если я буду брать с собой ингалятор? – спрашиваю я, утешающе перебирая его пряди.

– Не откажусь. Я не буду доводить себя больше, обещаю, – хнычет он и утыкается носом между моих коленей.

Я плачу вместе с ним, испытывая слабое облегчение оттого, что он согласился помогать ему, если случится приступ. Теперь я всегда буду таскать собой в рюкзаке помимо пистолета и «Ксанакса» еще и ингалятор.

Мои пальцы проходят сквозь его пряди, и я вижу, как он раскаивается. Гарри узнал мой секрет и понял, что натворил. Я бы не рассказала ему о бесплодии, если бы не поняла, как сильно люблю его. Он заслуживает знать, что было со мной до него. Я прошла через многое, но больше не хочу смотреть назад и вспоминать то, что Кайл сотворил со мной.

Через пару месяцев контракт закончится, и я смогу спрятаться. Только я не смогу оставить Гарри после того, что узнала и осознала. Казалось бы, сейчас самый подходящий момент, чтобы признаться ему в безграничной любви. Но я не сделаю этого, потому что мы слишком разбиты и сломаны.