Сентимент | 18+

Меня разбудили громкие стоны. Чертовски громкие стоны.
На другой стороне постели я заметил ту, которая их издавала.
Алия лежала, как котенок, свернувшись калачиком на самом краю кровати. Неужели она так боится или презирает меня? Хотя я так не думаю. Ведь вместе со стонами, я клянусь, она шептала моё имя.
Конец её одеяла сполз к ногам, оголяя для меня её красивые, стройные бедра и ночные шорты.
Мне приходится приложить не мало усилий, чтобы просто прикрыть её тело без лишних... действий.
Черт, нужно же было ей позвать меня в эту комнату.
Полночи я не мог заснуть, думая о том, с кем Алия спала за всё это время и спала ли вообще.
Ведь мы так и не переспали с ней до её восемнадцатилетия. Удивительно, но с ней мне хватало одних прилюдий, чтобы я мог кончить прямо в штаны, как гребаный школьник.
Да даже сейчас, смотря, как её волосы раскиданы по подушке, пухлые губы приоткрыты, а рука подпирает пышную грудь, мой член становится каменным. Она чертовски похорошела за это время.

Меня отвлекает телефонный звонок от этого произведения искусства.
Я хватаю мобильник и выхожу из комнаты, чтобы не разбудить девушку. На том конце слышится женский обиженный голос:

- Любимый, почему ты не сказал мне, что прилетел?

Я тихо вздохнул.

- Просто рейс неожиданно перенесли раньше почти на сутки. Ты же вроде должна быть на Бали, детка? - Я говорил как можно спокойнее, но внутри всё равно закрадывалось какое-то странное предчувствие.

- Я прилетела, как только узнала, что ты уже в Оттаве. Могу я заехать к тебе прямо сейчас? Я ужасно соскучилась. - Последнее слова девушка игриво протянула.

- Вики, детка, я заехал к Юносу. Он вчера праздновал день рождения. Так что я приеду чуть позже. Скинуть тебе ещё денюжку, чтобы ты смогла порадовать себя новыми вещичками?

Я попытался отвлечь свою девушку проверенным способом, чтобы ей не пришла в голову мысль приехать сюда ко мне. И это как всегда срабатывает. Мы прощаемся с Вики, и я возвращаюсь в комнату.
Алия уже не спит, а лишь сонно наблюдает за восходящим солнцем.
Мне приходится лечь так, что я оказываются лицом к лицу с девушкой.
Даже с утра она выглядит невероятно красиво и свежо, будто не пила вчера вообще. Её выдает только легкий румянец на щеках.
Мне хочется, как раньше, дотронуться до ее губ, убрать мешающие ей волосы с лица, но я останавливаю себя.

- Доброе утро. - Проговаривает она слегка охрипшим голосом.

- Доброе утро, прелесть. - Я едва заметно улыбаюсь.

Её синие глаза смотрят на меня в упор и щурятся после моего ответа. Ей неприятно, что я её так называю?

- Который час? - Она не охотно усаживается, облокотившись на спинку кровати. Я делаю тоже самое.

- Половина девятого. - Отвечаю я ей.

Алия натянула одеяло как можно выше на свою грудь и уставилась вперед на стену.
Боже, какая же глупая неловкость.
Я начинаю говорить первым:

- Я уже скоро поеду в город. Довезти тебя?

- Нет. - Резко отвечает Алия, но затем добавляет более мягко. - Я доберусь с Юносом и Луизой, спасибо.

Я понимаю, что веду себя как придурок, пытаясь делать вид, что всё нормально в этой ситуации.
Нам с Алией пришлось лечь в одну постель спустя почти три года, как мы разошлись. Естественно ей будет не комфортно просыпаться со мной утром.
С этими мыслями я поднимаюсь с кровати и быстро надеваю свои вещи под внимательный взгляд девушки.

- Был рад увидеться, Алия. - Обращаюсь я к ней на прощание и, не дожидаясь ответа, выхожу из комнаты.

То, что я сделал, нельзя назвать взрослым поступком, но я уверен, что теперь она хотя бы сможет нормально сходить в душ и переодеться.
Обнаружив Юноса на кухне, я ворую из его тарелки бутерброд и съедаю его за несколько укусов. Из-за чего брюнет недовольно на меня уставился.

- Как прошла ночь? - Его голос басит, а по внешнему виду точно можно сказать, что вчера он отдохнул хорошо.

- Всё в порядке. - Успокоил я друга. Вероятнее всего, он не помнит, что именно из-за него мне пришлось спать в одной комнате с его младшей сестрой. - Мне нужно уже выезжать в город.

- Ты не останешься? - Из-за спины Юноса появляется Луиза в домашнем спортивном костюме. Блондинка завязала волосы в небрежный пучок и держала в руке две тарелки с оладьями. - Мы хотели сегодня походить под парусом.

Я отрицательно махнул головой и попрощался с ребятами.
Когда я уже подходил к своему Ленд Крузеру, я услышал, как открылась входная дверь домика. На пороге стояла Луиза, сложив руки на груди. На её лице читалось сомнение.

- Сделаешь мне одолжение по старой дружбе, Итан?

- Для тебя всё что угодно. - Я закинул сумку в багажник и встал возле водительской двери.

- Предупреждай хотя бы меня, когда соберешься в следующий раз вот так заявиться.

Я ничего не ответил ей, просто молча сел в машину и выехал со двора.
Моя подруга детства была полностью на стороне бывшей девушки. Но если бы она знала всю правду, точно бы так яро защищала её?

Дорога до дома заняла не больше получаса с учётом того, что скоростная стрелка на панели не опускалась ниже 120.
Мне хотелось как можно скорее добраться до дома и выпустить всё накопившееся напряжение за последние несколько месяцев.
Тот факт, что я закончил университет, невероятно грел мне душу. Теперь мне не придется быть вдали от семьи, и я смогу полностью погрузиться в работу.
Но, как и везде и всегда, в этой ситуации тоже было одно «Но».
Виктория.
Она бредила мыслями о том, как сильно нам нужно съехаться после моего приезда. Ведь мы вместе уже целых! полгода.
Нет, не то, чтобы я был против. Секс с Викторией был потрясающим. Но одного лишь секса была недостаточно. Я не хотел просыпаться с ней утром, не запрещал пить или курить. Мне было всё равно, во что она была одета. Я просто хотел её.
Именно поэтому, когда она каким-то случайным образом узнала, что у меня есть квартира на Стойк-авеню, мне пришлось выдумать какой-то бред.
Теперь для Вики в моей квартире идет ремонт до следующего году, и мы никак не сможет туда въехать ближайшие месяцев 10.
Вы можете называть меня уродом, ну или как хотите, но жить с ней куда хуже, чем какие-либо оскорбление.
Я припарковал машину в гараже дома и быстро вбежал по ступенькам, даже не разобрав сумки.
Мама сидела в своём кресле-качалки и листала какой-то журнал.

- Угадай кто. - Проговорил я ей на ухо, прикрыв её глаза ладонями со спины.

- Ах, Итан! - Её теплые руки накрыли мои, и она кинулась ко мне в объятия. - Мальчик мой, я так скучала.

Мама была ниже меня на полторы головы, поэтому я чувствовал, как она улыбается и смеется мне в грудь.

Я обнял маму крепче, вдыхая знакомый запат ее духов — фиалки и ванили. Он был таким отличным от стерильного аромата отелей и самолетов, что я на мгновение просто стоял, закрыв глаза, позволяя ему окутать меня.

— Я тоже скучал, мам, — сказал я искренне, наконец отпуская ее.

Она отступила на шаг, чтобы получше разглядеть меня, и ее глаза, такие же пепельные, как мои, внимательно сканировали мое лицо.

— Похудел, — заключила она, хмурясь. — Учеба, работа... Никто не следил, чтобы ты нормально ел. Пойдем на кухню, я как раз хотела приготовить омлет.

Я последовал за ней в просторную, сияющую белизной кухню. Все здесь было идеально вымыто и разложено по полочкам, как в журнале, но без того уюта, который царил на кухне в доме Алии. Здесь пахло чистящими средствами, а не домашней выпечкой.

Мама принялась доставать яйца и молоко из холодильника. Ее движения были резкими, нервными.

— Рад, что ты закончил, сынок. Теперь ты дома. Хотя, — она горько усмехнулась, — «дома» — это громко сказано. Твой отец, как всегда, на работе. Его новая фирма поглощает его целиком. Иногда мне кажется, он ночует в своем кабинете.

Она с силой разбила яйцо о край миски.

— Он даже не знал, что ты сегодня приезжаешь, Итан. Я ему вчера звонила, напомнила. Он сказал: «Ах, да, конечно... Передай, что я горжусь». И положил трубку. — Голос ее дрогнул. — Он гордится абстрактным фактом окончания твоего университета. А тем, что его сын вернулся домой, ему, похоже, и заняться-то некогда.

Я сел на барный стул, наблюдая, как она взбивает яйца. Во мне поднималась знакомая тяжесть — смесь вины и раздражения. Вины за то, что оставил ее одну в этом холодном доме, и раздражения на отца, который своей вечной погруженностью в работу заставлял меня играть роль утешителя.

— Мам, он строит империю. Это требует жертв, — произнес я заученную фразу, которую слышал с детства.

— Жертв? — она резко обернулась, с взбивалкой в руке. — Он приносит в жертву семью, Итан! Свою жену! Своего сына! Ради чего? Ради очередного миллиона? Ради нового корпоративного клиента? Мы с тобой стали для него пунктом в ежедневнике, который можно вычеркнуть, если появится «более важное» дело.

Она отвернулась к плите, включая конфорку. Ее плечи были напряжены.

— Иногда мне кажется, он и рад, что я здесь одна. Не отвлекает его своими «женскими глупостями». А ты... Ты стал таким же, Итан. Холодным, как эти мраморные столешницы.

Ее слова впились в меня как нож. Потому что в них была правда. Отец с детства вбивал в меня: «Чувства — это слабость, Итан. Бизнес, деньги, расчет — вот что имеет значение. Люди предают. Контракты — нет». И я старался. Я старался быть таким, каким он хотел меня видеть. И где-то по пути я и правда забыл, как быть другим.

Мысль о Вики, о которой я даже не упомянул, внезапно показалась мне особенно уродливой. Она была частью этого холодного мира — красивой, дорогой и бездушной аксессуар, подходящий для образа успешного молодого юриста. Не той, с кем делишься сокровенным, с кем строишь дом, а не империю.

Мама поставила сковороду на огонь, и шипящий звук растопленного масла заполнил напряженную тишину.

— Прости, — выдохнула она, не оборачиваясь. — Не надо было на тебя срываться. Я просто... Я просто рада, что ты дома.

Я встал, подошел к ней сзади и обнял, положив подбородок ей на макушку.

— Все в порядке, мам. Я дома. И мы с тобой справимся. Как всегда.

Она потрепала мою руку, и мы несколько минут стояли так, глядя, как яичная масса загустевает на сковороде. В этом доме, полном дорогих вещей, это было одним из редких по-настоящему теплых моментов. И он был куплен ценой молчаливого сговора — не говорить о том, кто отсутствовал за этим завтраком.

Пока я ел, мама наконец успокоилась и засыпала меня расспросами о Юносе, о вечеринке. Я отвечал уклончиво, опуская самое главное — Алию. Ее имя висело в воздухе между нами невысказанным призраком. Мама любила Алию, как дочь, и наш внезапный разрыв три года назад она переживала почти так же тяжело, как и мы с ней. Еще одна тема, которую мы научились обходить молчанием, чтобы сохранить хрупкий мир.

Закончив завтрак, я поднялся в свою старую комнату. Здесь мало что изменилось. Трофеи за спортивные достижения, постеры с машинами, строгий письменный стол. Все говорило о подростке, который старался изо всех сил соответствовать высоким ожиданиям.

Я снял пиджак и сел на кровать, чувствуя смертельную усталость. В ушах снова зазвучал ее сонный стон, смешанный с горькими словами матери. «Холодный, как мрамор».

Доставая телефон, чтобы проверить рабочие письма, я случайно открыл галерею. Пролистывая старые фото, я наткнулся на скриншот — черновой эскиз Алии. Она нарисовала его три с лишним года назад и с гордостью отправила мне. На нем был изображен уютный дом с огромными окнами, выходящими в сад. Не дворец, не статусная недвижимость. Просто дом.

«Когда-нибудь», — подписала она тогда.

Я сидел на кровати, сжимая телефон в руке, когда он завибрировал. Имя на экране заставило мое сердце упасть в желудок. Отец.

Секунду я просто смотрел на него, на эту три буквы, которые всю жизнь означали для меня одновременно восхищение и давление, страх и желание доказать. Вспомнил слова матери. "Холодный, как мрамор". Вспомнил Алию, ее испуганную стойкость сегодня утром. Вспомнил эскиз дома.

Я принял вызов.
— Итан, — его голос был ровным, деловым, без капли тепла или приветствия. — Ты в городе.
Это было не вопрос, а констатация факта. Он всегда знал всё.

— Да, — ответил я, и мой собственный голос прозвучал чуть хриплее, чем я ожидал. — Прилетел ночью.

— Хорошо. Встречаемся в офисе в пятнадцать ноль-ноль. У нас час, чтобы обсудить твою позицию. Завтра в десять — презентация для совета директоров по делу «Верфь Остин».

Меня будто окатило ледяной водой. Дело «Верфь Остин» было одним из самых сложных и грязных в его портфеле. Поглощение с последующим банкротством, увольнением сотен людей и распродажей активов. Отец хотел бросить меня в самое пекло с первого дня.

— Я... я только что вернулся, — попытался я возразить, чувствуя себя снова мальчишкой. — Мне нужно день, чтобы освоиться, разобрать вещи...

— Осваивайся в пути, — безжалостно прервал он. — Ты думал, я платил за твое образование в Гарварде, чтобы ты «осваивался»? Твоя позиция — старший юрист в этой сделке. Покажи, на что способен. Файлы уже у тебя на почте.

Он не сказал «сын». Не сказал «я скучал» или «рад тебя видеть». Только «старший юрист». Вишенкой на торте прозвучало его следующее предложение:

— Итан, — его голос приобрел ту самую, знакомую с детства, ядовито-бархатистую нотку. — Не подведи меня. И не подведи Викторию. Ее отец будет на презентации завтра. Он с нетерпением ждет, чтобы увидеть тебя в деле.

Угроза была настолько прозрачной, что от нее перехватило дыхание. Это было не просто о работе. Это было о том, что моя помолвка с Вики, этот стратегический альянс между двумя семьями, висит на волоске. Один неверный шаг — и все рухнет.

Обычная тактика. Разделяй и властвуй. Заставь меня выбирать между долгом и... чем? Что у меня было, кроме этого долга?

И тут я ее увидел. Не наяву, а в памяти. Алию. Не сегодняшнюю, смущенную и охрипшую, а ту, что была три года назад. Она стояла передо мной на берегу озера, ветер трепал ее волосы, а в глазах стояли слезы, но не злости, а горького понимания.

«Ты всегда будешь его заложником, Итан, — сказала она тогда. — Пока не поймешь, что единственные цепи, которые держат тебя по-настоящему, это те, которые ты надел на себя сам».

Я закрыл глаза, снова ощущая ее тепло рядом с собой в постели, слыша ее сонный стон. Это было реально. Ее эскиз дома был реален. А что было реальным в мире моего отца? Цифры в отчетах. Холодный мрамор. И одобрение людей, которые смотрят на тебя как на инструмент.

— Итан, ты меня слышишь? — голос отца вернул меня в реальность. Он звучал раздраженно.

Я открыл глаза и посмотрел на свою комнату. На трофеи за достижения, которые он считал само собой разумеющимися. На пустую, идеально убранную комнату, похожую на гостиничный номер.

И что-то во мне щелкнуло.

— Слышу, — мой голос внезапно обрел твердость, которой я сам в себе не ожидал. — Файлы изучу. На презентации буду.

— Отлично. Пятнадцать ноль-ноль. Не опаздывай.

Он уже собирался положить трубку.

— Отец, — остановил я его.

— Да?

Я глубоко вдохнул, чувствуя, как по всему телу пробегает дрожь — не страха, а адреналина. Алия была права. Цепи были только в моей голове.

— После завтрашней презентации, — сказал я четко, — мне потребуется несколько дней. У меня есть неотложные личные дела.

На том конце провода повисла гробовая тишина. Он не ожидал этого. Он ожидал покорного «да, отец».

— Какие еще личные дела? — его голос стал тише и опаснее.

— Те, что не терпят отлагательств, — я не стал вдаваться в подробности. Это было мое решение. Мое право провести границу.

— Итан, — он произнес мое имя как предупреждение. — Ты только что вернулся. Не время для...

— Пятнадцать ноль-ноль, я буду, — мягко, но неотвратимо перебил я его. Впервые в жизни. — Все остальное мы обсудим после.

Я не стал ждать ответа и положил трубку.

Я стоял посреди своей комнаты и медленно провел ладонью по крышке рояля. Черный лак, безупречный, как и всё в этом доме. Я не прикасался к клавишам долгое время. Последний раз я подпускал сюда Алию, чтобы она сыграла мне Лунную сонату.

Секунда — и я открываю сумку. Не для командировок. Для переезда. Через несколько месяцев квартира на Стойк-авеню должна стать моим домом. Не лифом между небом и землей, как этот пентхаус, а местом, где пахнет кофе, а не страхом.

Я начинаю с книг. Не с тех, что на виду — юридические фолианты, подаренные отцом на восемнадцатилетие с надписью «Будь первым. Всегда». Я отодвигаю их и нахожу то, что прятал — потрепанного «Над пропастью во ржи», сборник стихов Элиота, книгу по архитектуре. Мир, не имеющий ничего общего с верфями Остин и поглощениями. Мир Алии. Я аккуратно кладу их на дно сумки. Мой тайный манифест.

Потом подхожу к гардеробу. Костюмы... Я провожу рукой по рукаву одного из них, чувствуя холодную ткань. Это доспехи. В них я играю роль, которую все от меня ждут. Но сегодня утром, проснувшись рядом с ней, в этих доспехах была дыра. Сквозь нее пробивалось что-то теплое, живое и пугающе хрупкое.

Я беру не костюм, а старый потертый свитер. Ту самую вещь, в которой мы с Алией гуляли у озера, и меня внезапно пронзила мысль: я хочу, чтобы в моей новой квартире пахло не кожаными креслами и деньгами, а дождем, книгами и ей. Чтобы на столе стоял ее эскиз того самого дома, а не схема очередной сделки.