Четвертая глава
Стоя в полумраке у окна уже больше четверти часа, я нервно тереблю серебряное кольцо на безымянном пальце, ожидая приглашение Ксандера на ужин. Как и пообещала, собралась вовремя, но вот сам темный король значительно опаздывает. Стрелки массивных настенных часов близятся к половине девятого вечера.
Я в очередной раз прислушиваюсь к звукам дворца, но ответом мне служит тишина. Удивительно, что несмотря на не самый поздний час, жизнь будто замерла: ни шума голосов, ни шагов, ни далекого гула, который обычно выдает присутствие слуг.
За целый день я встретила их лишь единожды — в обед, когда мы направлялись в библиотеку, больше ни одной живой души мной не было замечено.
Можно было бы предположить, что это часть дворца, в которую слугам вход по какой-то причине воспрещен, но в комнате чисто, свежо, мебель аккуратно расставлена, а это значит, что кто-то ухаживал за покоями, пока меня не было.
Аккуратный стук в дверь отрывает меня от размышлений. Ксандер входит в комнату и замирает на пороге, вероятно, удивленный, что пространство окутано приближающейся темнотой ночи. Я слишком долго разглядывала пейзажи Ноксалии, даже не заметила, как стемнело.
Темный король делает шаг вперед, а я отвечаю ему тем же.
— Извини за опоздание, — говорит он с усталостью в голосе, — заседание Совета затянулось дольше, чем я ожидал.
Я киваю, пытаясь скрыть внезапное облегчение. Он не забыл и не проигнорировал собственное приглашение, он просто был занят.
Ксандер подходит ближе и, почти мягко, добавляет:
— Оно еще не закончилось, я хочу, чтобы ты присоединилась к нам.
Легкость, с которой он это сказал, обескураживает. Кто я такая, чтобы присутствовать на Совете? Я не была на подобных собраниях даже дома, в Этерии, отец и близко не подпускал меня к государственным вопросам, а сейчас Ксандер просит меня присоединиться в качестве... кого? Слушателя или участника?
И то, и другое, кажется мне неразумным. Вопросы, обсуждаемые на Совете, обычно не предназначены для ушей чужаков, а именно чужаком я являюсь на данный момент. В роли участника от меня еще меньше толку, политик из меня никудышный.
Тревога поднимается сильнее от мысли, что это будет моя первая встреча с Советом Ноксалии. Я не знаю, как они относятся ко мне и идее брака с их правителем, неизвестно, чего ожидать от их взглядов и слов, но отказываться не смею. Боюсь, выбора у меня нет.
— Хорошо, — выдавливаю я, стараясь придать голосу уверенность, которой у меня нет.
Ксандер приглашает меня взять его под руку и я охотно соглашаюсь, не обращая внимания на разбушевавшиеся за его спиной тени. От волнения земля уходит из-под ног, дополнительная опора мне не помешает.
Мы идём по длинному коридору, светильники на стенах ровно мерцают, отражаясь в полированном камне. Воздух прохладный, а звук наших шагов кажется слишком громким в звенящей тишине.
— Совет собирается часто? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то отвлечься от волнения, что нарастает с каждым шагом.
— Почти каждый день, — Ксандер ощутимо сжимает мою ладонь, кажется, в знак поддержки, — сейчас слишком много дел, чтобы позволить себе паузу.
Я киваю, глядя себе под ноги.
— И ты хочешь, чтобы я... просто сидела рядом?
— Не обязательно, — он чуть замедляет шаг, — но хочу, чтобы ты увидела, как всё устроено. Чтобы понимала, что происходит в этом мире, который теперь и твой тоже.
Сердце пропускает удар от этого признания. Осознание, что я действительно скоро стану королевой Ноксалии, окутывает меня липким и не самым приятным коконом. Все чувства и эмоции смешались воедино где-то в груди: страх, отчаяние, обида и даже трусость.
Мне не удается до конца разобраться, как именно видит Ксандер моё дальнейшее существование рядом с ним. Сложно поверить, что он так слепо подарит мне некоторую власть и доверит управление страной наравне.
— А если меня о чем-то спросят и я скажу что-то не то?!
А зная себя, я обязательно ляпну что-то несуразное. Нет, не назло Ксандеру, скорее просто растеряюсь от какого-нибудь вопроса.
— Тогда я вмешаюсь, — спокойно отвечает он, – и не позволю воспользоваться твоим незнанием.
Это обещание немного рассеивает мою тревогу. Я бросаю беглый взгляд на Ксандера, впервые на секунду пожалев, что не вижу его лица.
Интересное, какое оно? Светлые у него волосы или тёмные? В рассказах отца Ксандер всегда представлялся мрачным, почти пугающим — я невольно рисую в голове черноволосого мужчину с острыми чертами и холодным взглядом. Но, может, всё наоборот? Может, под капюшоном скрываются светлые пряди, а глаза — не ледяные, а тёплые и внимательные?
Я прищуриваюсь, стараясь рассмотреть хоть что-то под тенью ткани, но без толку. И всё же я не могу не гадать: есть ли на этом лице шрамы, следы войн и старых ран? Или он из тех, кому судьба подарила красоту вместе с властью?
Мы идём рядом, и каждый его шаг кажется выверенный. Ткань накидки скользит по камню, подол слегка колышется при движении, и мне снова становится любопытно, какой он под этой чёрной бронёй.
Высокий — это видно. А ещё, кажется, сильный.
Всё это глупо. Мне ведь всё равно. Должно быть всё равно. Но почему-то именно сейчас это «всё равно» совсем не убеждает.
— Что? — спрашивает Ксандер, словив меня за внимательным разглядыванием его тела.
Щеки густо краснеют, предательский выдавая мое смущение.
Мысли мечутся вихрем в голове, в попытке придумать логичное объяснение своему поведению. Разум цепляется за обрывки нашего диалога.
— Постараюсь не подвести, — нахожусь я.
— Я и не жду от тебя идеальности, Аврора, — хмыкнул Ксандер, — только искренности.
Эти слова почему-то успокаивают сильнее, чем хотелось бы признать.
Ксандер останавливается у двери с роскошной резьбой, серебряная ручка отражает свет луны, что уже поднялась над Ноксалией и оглядывает свои владения.
Зал Совета встречает нас почти морозным холодом. Комната выглядит достаточно просто и даже в какой-то степени заурядно: каменные стены, тяжёлые портьеры и длинный стол из чёрного дерева, отполированный до блеска.
Пятеро советников — трое мужчин и две женщины, уже заняли свои места по обеим сторонам стола. Место во главе, принадлежащее Ксандеру, по понятной причине пустует.
Взгляды советников скользят по мне изучающе и оценивающе, словно я неизведанное животное, оказавшееся среди людей. В этих глазах нет ни капли любопытства, ни доброжелательства, только настороженность, неприязнь и плохо скрытое презрение. На другое приветствие я и не рассчитывала.
В Этерии, наверняка, не меньше тех, кто шепчется за моей спиной, проклиная мысль о союзе с враждебной страной.
Ксандер молча ведёт меня вдоль стола. Когда он останавливается во главе и жестом указывает мне место рядом с собой, зал присутствующие коротко вдыхают.
Даже я не сразу понимаю, что происходит. Это место... королевское. И он предлагает занять его мне.
— Продолжайте, — негромко говорит Ксандер, не удосужившись представить меня совету.
Первым подаёт голос седой мужчина с острым носом и морщинистым лицом.
— Ваше Величество, — произносит он, — мы обсуждали вопрос помощи тем, кто потерял кормильцев на войне. Казна не бездонна, и мы не можем вечно кормить тех, кто не приносит стране пользы.
Он говорит уверенно, не стесняясь жёсткости. Голос звучит слишком спокойно, будто он говорит не о людях, а о лишних вещах в казенной кладовой. Остальные согласно кивают — видно, что мысль не новая.
— Предлагаю распределить их по работным хозяйствам, — вставляет другой советник, лысеющий мужчина с крупными руками, — пусть трудятся в полях и на рудниках. Голод и жалость не возродят страну.
Я чувствую, как мои пальцы сжимаются в кулак.
«Трудятся» — красивое слово, когда сам не касаешься грязи и крови. Речь ведь не о воинах, а о женщинах, детях, стариках... людях, чья вина лишь в том, что кто-то погиб за Ноксалию. Они уже заплатили за войну самым дорогим.
— Или в строительных отрядах, — поддерживает его женщина в бордовой мантии, её голос холоден, — пусть возводят дома, дороги, укрепления. Это не наказание, а благо. Страна нуждается в рабочих руках.
«Благо». Как же легко называть это благом, когда сидишь за полированным столом в тепле. Интересно, как давно она держала в руках что-то тяжелее пергамента?!
Я стараюсь глотнуть свое возмущение, но оно жжет изнутри. Промолчать не получается.
— Простите, — говорю, удивившись твёрдости собственного голоса, — но вы ведь говорите о людях, не о вещах. Среди них есть женщины и дети, те, кто не способен к тяжёлому труду. Куда их отправите? В шахты? В поля?
Все взгляды устремляются на меня. Воздух в зале густеет, будто я сказала что-то неприличное.
— И что вы предлагаете, принцесса Этерии? — с усмешкой спрашивает женщина в бордовом, выплевывая в лицо мою принадлежность к дому.
— Дать им возможность учиться! Обучить ремеслам. Пусть создают то, что можно продать или обменять. Так они смогут прокормить себя и внести вклад в экономику.
— Ремесло требует инструментов, — язвительно замечает седой. — Инструменты — золота. Золото — труда. А кто будет трудиться, если все уйдут учиться?
— А дети? — перебиваю я, не выдержав. — Они не могут добывать золото, но они могут научиться. Если их бросить сейчас, вы создадите поколение, которое будет жить страхом и голодом. Разве это путь к процветанию?
Кто-то тихо хмыкает. Другой советник шепчет что-то соседу, и тот едва заметно усмехается. Их холодная уверенность выводит меня из равновесия.
— И ещё, — добавляю я, не давая себе остановиться, — можно организовать распределение пищи. Пусть в каждом округе будут склады, куда жители смогут приходить за едой, пока не смогут встать на ноги. Это не ослабит страну, а укрепит её изнутри.
— Великолепно, — протягивает бордовая, скрестив руки на груди. — Мы превратим страну в приют для бездельников.
— Лучше приют, чем братская могила, — вырывается у меня прежде, чем я успеваю осознать.
Тишина. Глухая, плотная, почти ощутимая.
Я чувствую, как горячая волна подступает к щекам. Наверное, я перешла грань. Я не должна была так говорить, но молчать было невозможно.
— Любопытно, принцесса, — подает голос седой советник, — где же были ваши идеи раньше? Почему вы не предлагали столь великодушные идеи своему отцу?! Или в Этерии проще читать морали, чем управлять страной?
Возмущение поднимается из недр моего сознания гигантской волной, я еле нахожу в себе силы сдержать недовольный крик.
— Мы прекрасно справлялись без советов со стороны, — вставляет бордовая с холодной улыбкой, — и, полагаю, справимся дальше.
Эти слова жалят. К моему несчастью, не потому, что в них ложь, а потому, что они в чем-то правы. Дома я действительно не имела голоса. Никогда. И теперь, когда я осмелилась говорить, меня пытаются заставить молчать.
Ксандер медленно поднимается со своего места, возвышаясь над членами совета. Гул и смешки мгновенное затихают.
— Вы слишком много говорите, — его голос звучит низко и опасно.
Советники замирают. Женщина в бордовом бледнеет на глазах, а седой мужчина стремительно упирает взгляд в пол.
— Она сказала то, чего не осмелился сказать никто из вас, — продолжает Ксандер, голос которого становится холоднее с каждым словом. — А вы, вместо того чтобы слушать, решили упрекнуть её за происхождение?
Тени за его спиной зашевелились, словно живые — взметнулись вверх, закружились, вытягиваясь в острые, колеблющиеся силуэты. Они не просто дрожат от гнева Ксандера — кажется, что защищают, заслоняя меня от Совета.
Одна из теней скользит по полу и останавливается у моих ног, будто очерчивая невидимую границу. Я затаила дыхание, не веря собственным глазам. Неужели они действительно встали на мою сторону?
— Запомните: Аврора — не гостья и не чужестранка. Она — будущая королева Ноксалии. Любое неуважение к ней — неуважение ко мне. А вы знаете, чем это заканчивается.
Совет молчит. Никто не осмеливается поднять взгляд. Я чувствую, как по спине пробегает дрожь — не от страха, а от осознания силы, заключённой в каждом его слове.
Ксандер снова садится, будто ничего не произошло.
— Аврора права, — твердо уверяет он.
Все взгляды поднимаются к нему.
Он не повышает голоса, не проявляет раздражения, просто констатирует факт.
— Люди, потерявшие всё — не обуза, — продолжает он. — Это возможность укрепить народ. Если дать им шанс, они станут основой будущего Ноксалии.
— Но, Ваше Величество... — начинает седой, но Ксандер поднимает руку, и тот замолкает.
— Вы займётесь распределением средств, — холодно добавляет Ксандер, — а план обучения подготовит принцесса Этерии.
Мои глаза непроизвольно расширяются.
Совет — онемел. Даже женщина в бордовой не находит слов.
Он сделал это не ради меня. Я знаю. Он сделал это ради эффекта, чтобы показать Совету, что он по-прежнему тот, кто принимает решения. А мне — что моё слово здесь может иметь вес... если он позволит.
И всё же, несмотря на это осознание, где-то глубоко внутри рождается неуверенное, почти стыдное чувство: мне приятно, что Ксандер поддержал меня. Защитил.
Ксандер кратко кивает и поднимается из-за стола, что служит сигналом для совета покинуть зал. Собрание окончено.
Советники синхронно поднимаются и почти бесшумно покидают зал, оставляя за собой лишь едва уловимый след напряжения.
Я сижу, не смея пошевелиться. В голове гулом отражаются последние минуты: тени, его голос, холод в глазах Совета. Всё случилось так стремительно, будто я оказалась внутри чужого сна.
Ксандер стоит, повернувшись к окну. Его силуэт кажется темнее ночи за стеклом.
Тени еще дрожат вокруг него, словно не решаясь отпустить.
— Они... защищали меня? — тихо спрашиваю я, когда молчание становится невыносимым.
Он не оборачивается сразу. Только спустя пару ударов моего сердца произносит:
— Да. Они чувствуют то, что чувствую я.
— То есть ты... — слова сами срываются с языка, — ты злился? Из-за них?
Теперь он оборачивается.
— Я злился, — спокойно отвечает он.
— На Совет?
Он чуть усмехается, но без веселья:
— На их глупость. На то, что они забыли, что власть держится не страхом, а уважением, —он делает шаг ко мне, — и на себя, что позволил им усомниться в моём выборе.
Я замираю, чувствуя, как от этих слов где-то в груди что-то болезненно откликается.
— Я не ожидал, что ты заговоришь, — продолжает он, — и тем более не ожидал, что скажешь именно это, но ты была права, Аврора.
Я не знаю, что ответить. Признание звучит искренне, но в нём есть что-то ещё — усталость, может быть, или почти неуловимая грусть.
Ксандер стремительно сокращает расстояние между нами до пары шагов. Я чувствую тепло, исходящее от него, даже через плотную ткань плаща.
— Совет тебя боится, — говорю, не удержавшись, — они дрожали, когда ты поднялся.
— И правильно делают. Страх удерживает их от глупостей.
— Но ведь это не уважение, — осмеливаюсь возразить, — ты сам сказал.
Он чуть склоняет голову набок.
— А ты слушала.
Я киваю.
Ксандер молчит еще несколько непростительно долгих мгновений, заставляя меня терзаться в догадках о его мыслях.
Даже находясь с ним нам опасно близком расстоянии, я не могу разглядеть ни единой черты лица. Эта идея уже становится навязчивой.
— Надеюсь, ты когда-нибудь научишься доверять мне, Аврора.
Я опускаю глаза, чувствуя, как сердце предательски ускоряет ритм.
— После сегодняшнего, — шепчу я, — у меня появились на это причины.
Его рука, крепкая и теплая, касается моего плеча.
— Это больше, чем я мог ожидать.
Мы выходим из зала вместе, а до моих покоев идем молча.
Когда мы останавливаемся у двери, Ксандер говорит:
— Ужин доставили. Я подумал, ты захочешь отдохнуть после всего.
— А ты? — вырывается у меня. — Не поужинаешь?
— Позже. У меня ещё дела, — в его голосе снова слышна прежняя сдержанность.
Я собираюсь что-то сказать — поблагодарить, может быть, или хотя бы пожелать спокойной ночи, но слова теряются.
Ксандер отворачивается ,и лишь тени, тянущиеся за ним, напоминают о его присутствии, пока он не исчезает за поворотом.
Я устало выдыхаю и захожу к себе, мечтая о вкусном ужине. В воздухе витает запах розмарина и запечённого хлеба, а на столе у окна накрыт ужин: серебряные крышки блестят в мягком свете свечей, под ними — сочное мясо, горячий бульон, ломтики свежего хлеба и вино в прозрачной чаше.
Я стою в полумраке и не спешу садиться.
День вымотал меня. Голова гудит от напряжения, а внутри всё ещё звучат голоса Совета. Их холод, их пренебрежение.
И голос Ксандера — твёрдый, непоколебимый.
Я опускаюсь в кресло и провожу пальцем по краю бокала.
Доверять ему.
Звучит почти смешно. Ещё утром я едва переносила его присутствие. Боялась каждого слова и взгляда, а теперь вспоминаю, как он встал между мной и Советом, как его тени заслонили меня, и чувствую, как где-то глубоко внутри зарождается что-то новое. Начало понимания.
Я беру кусочек хлеба, но есть не могу. Вино греет ладони, и я просто сижу, слушая, как за окном гудит ветер.
Ксандер сказал, что хочет, чтобы я видела, как всё устроено. Я представляю, как можно было бы устроить обучение для сирот — найти тех, кто имеет ремесло, дать им учеников, устроить мастерские в деревнях. Простые вещи, но нужные.
Может, именно в этом и есть сила — не в коронах и печатях, а в возможности менять хоть что-то..?
Я улыбаюсь сама себе и, наконец, начинаю есть.
Горячее мясо обжигает губы, но это приятно — живое ощущение после целого дня, полного сдержанности. Потом я наливаю немного вина и смотрю на отражение пламени в его тёмной поверхности.
Сегодня я смогла почувствовать себя не пленницей, а кем-то, кто действительно может что-то изменить.
Мысли сами возвращаются к Ксандеру. Думаю о том, каким он был сегодня и как его тени встали между мной и холодными взглядами Совета. О его теплом голосе, когда он сказал, что надеется на моё доверие.
Я неспешно заканчиваю ужин, позволяя размышлениям затянуть меня в свой водоворот. Как много событий для одного дня! Хотелось бы верить, что завтра будет спокойнее, но королевская жизнь редко отличается умиротворением.
Стянув с себя одежду и не желая надеть ночную сорочку, залажу под одеяло, прохлада которого действует успокаивающе.
Морфей сразу потянул меня в свое царство, а я не нахожу в себе сил противостоять этому зову. Цепляя сознанием последние мгновения, я ощутила, как по коже промчался хорошо знакомый холод: он скользнул по запястьям, коснулся плеч, почти явственно колыхнул мои волосы и растворился в области шеи. И я поняла, что Ксандер рядом.