Слабость Беса

Подхожу к лифту, вызываю его, и усталость, словно могильный камень, тянет меня в преисподнюю отчаяния. Переступаю с ноги на ногу, силилась расправить плечи, но острая боль, словно кинжал, вонзается в спину. Снова сгибаюсь, роняя голову, закрывая глаза, моля о спасении от этого жестокого мира. И лифт, словно услышав безмолвный крик моей души, откликается мгновенно, распахивая свои железные объятия, словно в тихой надежде защитить. Вхожу в кабину, нажимаю на десятый этаж, и двери уже готовы сомкнуться, как вдруг чья-то грубая рука останавливает этот побег. Створки с тихим, обреченным вздохом расходятся вновь.

Сердце замирает в ледяном плену ужаса, вжимаюсь в угол лифта, словно затравленный зверь, пальцы судорожно впиваются в пакеты, а тело пронзает дрожь, будто от невыносимого холода. Передо мной возникает мужчина. Высокий, широкоплечий, он заполняет собой все пространство этой тесной металлической клетки, словно воплощение моей худшей кошмарной фантазии. Вмиг становится нестерпимо душно, воздух, словно отравленный, сжимает мои легкие. Делаю глубокий вдох, но он тут же пропитывается его запахом, запахом табака, въевшегося в саму его суть, и меня словно поражает разряд тока. Голова кружится так сильно, что приходится хвататься за холодную стенку, чтобы не рухнуть к его ногам, не раскрыть перед ним всю свою беззащитность.

Сквозь пелену страха пытаюсь рассмотреть его лицо. Ему приходится сгибаться в лифте, настолько он высок, словно вырос до небес, чтобы достать до самой тьмы. На нем кожаная куртка, черные джинсы, словно униформа боли и утрат. Замечаю плотную вязь татуировок, покрывающих шею и пальцы, сжимающие мотоциклетный шлем, словно он готов в любой момент сорваться в безумный полет от этой жизни.

С того самого момента, как его рука остановила двери, я поняла – это Он! Тот мужчина, которого боится весь двор, чье имя шепчут с ужасом и отвращением. Тот, кто, по слухам, причастен к смерти моего дедушки, словно тень пала на мою семью. Хотя, какой он мужчина? Скорее, парень, обманутый жизнью, выглядит молодо, но взгляд… взгляд дикий, звериный, будто он испил до дна чашу горя и разочарования.

Зек, как его называют соседи, стоит, устремив взгляд в одну точку, словно видит то, что скрыто от других, плотно сжав губы в тонкую линию, словно боясь выпустить слова, полные боли. Он прислоняется плечом к стене лифта, и лифт немного трясет, заставляя меня вздрогнуть, еле сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть, не выдать свою слабость. Бессовестно разглядываю его, точнее, его профиль. Грубый, ровный, словно высеченный из камня, словно судьба высекла его из неподатливого материала. Прямой нос, густые брови, острые скулы. Это всё, что могу различить сквозь пелену расплывающегося перед глазами мира, словно все вокруг теряет свои очертания перед лицом его трагедии. Внешне он выглядит безумно, отталкивающе, словно предупреждает: "Не приближайся, здесь больно". Лично я бы никогда не подошла к нему на улице, чтобы спросить время, не осмелилась бы нарушить его одиночество. Я бы стороной обходила его, за пару метров, и никогда бы не взглянула в его глаза, полные невысказанной боли. А про энергетику я вообще молчу. Чернее я и не видела, она давит, словно плита, словно могильный камень. Я вижу его впервые, и чувствую его дикую энергетику, она звериная. Да. Такие я делаю выводы, и мне ни капли не стыдно! Я это чувствую, я это вижу.

Чем же он так пугает всех вокруг? Ответ прост, но я думала, что напротив меня стоит взрослый, зрелый мужчина, но ему едва ли больше двадцати пяти, а может, я и ошибаюсь? Насколько он может быть жесток? Неужели настолько, что ему хватило совести сломать жизнь моему дедушке?! Снова в голове всплывают слова старушки-соседки, словно ядовитые змеи, жалящие мое сердце.

Мне так плохо, что кажется, сейчас потеряю сознание, словно моя душа покидает тело. Мне по-настоящему страшно, от парня исходит такая мощная, гнетущая энергия, она словно сжимает горло, лишая воздуха, душит воспоминаниями и болью. Запах табака… Я задыхаюсь. Вспоминаю дядю Толю, вечно дымившего сигаретой прямо мне в лицо, и его гадкий смех, когда я, задыхаясь, убегала прочь. Ненавижу сигареты, их запах – это отвратительно, это буквально то, что меня убивает, воскрешая старые раны.

Сердце замирает, когда лифт дергается, и я уже мысленно выбегаю из кабины, захлопываю дверь своей квартиры, спасаясь от его запаха в своем уютном убежище, где меня всегда ждет Серый, мой верный кот, единственный, кто любит меня безусловно.

Но моим планам не суждено сбыться. Лифт не предупреждает о прибытии – он просто останавливается, и двери остаются плотно закрытыми! Раздаётся писк, свет гаснет. В панике ахаю, чувствуя, как будто лечу в пропасть, в бездну отчаяния. Мы падаем? Нет… Падает моё сердце в пятки, отдаваясь болезненным эхом в висках, словно барабанная дробь приближающейся беды.

– Отлично, блядь! – рычит низкий, грубый голос из темноты, от которого я вздрагиваю, вжимаясь в стенку лифта до ломоты в лопатках, словно пытаясь слиться с металлом, исчезнуть. Кажется, он ругается на меня, словно я виновата в его несчастьях. Словно сейчас набросится из темноты, как дикий зверь, чтобы разорвать мою душу на части.

Жадно глотаю воздух, но дышать становится всё труднее, его не хватает. Мужчина вытеснил весь кислород! Своим запахом, своей аурой. Он дурманит, кружит голову. Табак. Табак. Запах древесины. Запах кофе. Запах бензина. Все в одном, словно он впитал в себя запахи жизни, ее горечь и радость. Как только у меня получается это все уловить!?

Пытаюсь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме, чувствуя собственную беспомощность, словно слепой котенок, выброшенный на улицу. Темнота… Меня окружает та самая темнота, которую я ненавижу и боюсь до дрожи в коленях, та темнота, где живут мои кошмары. Меня трясёт, словно от лютого мороза, словно я замерзаю в собственной душе.

Вспышка.

– Сиди и думай над своим поведением, малолетняя дрянь! – шипит тётка, швыряя меня в угол подсобки, пропахшей сыростью и гнилой картошкой, словно я не человек, а мусор.

Боль в коленках, лодыжках. Боль в душе, ведь я не виновата, я всего лишь ребенок.

Вспышка.

– Олег! Включи свет, мне страшно! – кричу, колотя кулаками в старую деревянную дверь, от которой в ладонях остаются занозы, словно осколки моей разбитой надежды. Олег лишь хохочет, играя с выключателем, словно наслаждается моим страхом.

Вспышка.

– Ты дурная что ли? – сквозь затуманенное сознание слышу грубый голос, словно удар хлыста.

Кто это?

Вспышка.

– Если ты не закроешь свой рот, я позову Толю, и он выбьет из тебя дурь по-другому! – угрожает тётка, и я тут же отлетаю от двери, забиваясь в угол комнатки, словно загнанный зверь.

Только не дядя Толя, только не он, его прикосновения словно клеймо на моей душе. Я буду молчать, буду сидеть здесь сколько угодно, лишь бы не он, лишь бы избежать его грязных рук.

Вспышка.

– Блядь, успокойся!

Он пришел? Пришел за мной, чтобы добить меня, уничтожить остатки моей души. Он точно убьет меня, он же обещал, его слова словно похоронный звон.

Вдруг чьи-то руки хватают меня за плечи и начинают трясти, словно пытаясь вырвать меня из плена кошмара. Открываю глаза, всё та же темнота, она поглотила меня целиком. Это он, он пришел за мной, чтобы утопить в своем мраке.

Зажмуриваюсь, стиснув зубы до боли в челюсти, словно готовясь к неминуемой расправе.

– Уйди… Не трогай… – хрипло говорю, отбиваясь, словно сражаясь с призраками прошлого. – Не нужно, пожалуйста… Я больше не буду, не буду! – шепчу, как безумная, мотая головой, пытаясь вырваться из его хватки, словно утопающий, цепляющийся за соломинку.

Я полностью погрузилась в свой маленький, израненный мир, где нет места свету и надежде. Вокруг – удушающая подсобка, рядом – сожитель тётки, которого я до ужаса боюсь, его взгляд словно нож, вонзающийся в мое сердце. Который в прошлый раз обещал меня убить, его слова словно проклятье, преследующее меня.

– Я тебе ничего не сделаю, чокнутая, - застываю,ведь он повысил голос так,что он пробрался во все недры моей головы.  Он привел меня в чувство.

Снова распахиваю глаза, и на этот раз передо мной совсем не сожитель тётки, а незнакомый парень, он сидит на корточках, освещая себе лицо фонариком на телефоне, словно давая возможность убедиться, что перед мной другой человек, что я в безопасности.

Оказывается, я сижу на полу лифта, в углу, мои пакеты – за спиной у мужчины, словно он подобрал их и поставил туда, чтобы хоть как-то облегчить мое состояние. Я ничего не помню, словно кусок моей жизни вырвали с корнем. Как же я ненавижу эти срывы! Почему именно сейчас? Почему именно перед ним?! Господи… Я опозорилась, выставила себя полной идиоткой. Ужасно! И почему я думаю именно об этом? Опозорилась. Да и ладно! Я снова сорвалась, об этом надо думать, об этом надо кричать. Когда же это прекратится, когда я смогу вырваться из этого порочного круга? Столько лет прошло, а я всё ещё ловлю панички, словно моя душа навеки осталась в той темной подсобке. Может, к психиатру записаться? Может, он сможет помочь мне собрать осколки моей разбитой души?

Дышу часто и неровно, перед глазами всё плывёт, дрожь никак не унимается, словно я навсегда обречена на этот трепет страха. Я всё ещё в темноте, но мысль о том, что я не в той подсобке, помогает немного успокоиться, да ещё и то, что я перед совершенно незнакомым человеком. Нужно перестать трястись, как психичка! Нужно взять себя в руки, хотя бы ради приличия.

– Скоро лифт починят, – произносит парень и выпрямляется, словно возвышается над моей слабостью. Без эмоций, голос ровный, словно он скрывает за ним бурю чувств.

Поднимаю голову, глядя, как он возвышается надо мной, как упрямо тычет пальцем в экран телефона, не выключая фонарик. Так мне легче, так я чувствую себя хоть немного защищенной.

– Извините, – пищу, и вдруг становится дико стыдно за своё поведение, за свою слабость, за то, что позволила своим кошмарам вырваться наружу.

Парень на моё извинение даже бровью не ведёт, словно это не имеет значения, словно он видел и не такое. Цепляясь за стенку, поднимаюсь с пола на непослушных ногах, словно я марионетка, чьи нити порваны. Чувствую, что вся взмокла, словно после тяжелой работы, словно я таскала мешки с углем. Кофта прилипла к спине, волосы – ко лбу, словно я побывала под дождем.

Вздрагиваю, словно от ледяного прикосновения, и веки судорожно смыкаются, когда лифт оживает, изрыгая потоки обжигающего света. Выдыхаю с таким истовым облегчением, словно меня заново вырвали из цепких лап смерти. Жива… Я осталась жива. И благодарно киваю, словно сломанная марионетка, дергающаяся в агонии спасения.

Но стоит открыть глаза, как натыкаюсь на взгляд, прожигающий насквозь, словно раскаленное клеймо. Тёмный, как беззвездная ночь, таящий в себе бездну. Парень напротив сверлит меня взглядом, исследуя каждый измученный миллиметр моего лица, словно отчаянно пытаясь прочесть мою израненную душу.

Дрожь, как предсмертная судорога, пронзает тело, когда уголок его губ трогает злая усмешка, но взгляд остается тяжелым, не отрываясь, словно пригвожденный. Я чувствую эту давящую тьму, ощущаю её каждой клеткой кожи. Ненавижу эту леденящую темноту. А в его глазах – бездонный, зловещий омут, в котором можно утонуть, исчезнуть бесследно, навсегда. И я отчаянно, из последних сил стараюсь не смотреть в них, боясь потерять последние осколки себя.

Но сопротивление бесполезно, как крик в пустоту. Сдаюсь, сломленная. Отвожу взгляд, утыкаясь в грязный пол, словно провинившийся, затравленный ребенок. Слышу, как он презрительно хмыкает, и этот звук обжигает хуже его взгляда, словно плевок в душу.

Лифт дергается в предсмертной агонии, и двери, наконец, распахиваются, словно освобождая из этого жуткого плена. Парень выходит первым, небрежно направляясь к квартире под номером 210, оставляя за собой шлейф удушающей тьмы.

Хватаю свои злосчастные пакеты, и, стараясь не смотреть в его сторону, спешу к своей двери, словно убегаю от самой смерти.

Ставлю сумки на пол, чувствуя, как предательски подкашиваются ноги, не держащие больше мою дрожащую плоть.

Нервно шарю в кармане, доставая холодный, предательский металл ключа. Вставляю его в проклятый замок, но тот не поддается, словно издевается надо мной. Проклятье! Руки трясутся, ослабевшие, не в силах открыть моё жалкое убежище. Хочу к Серому! Хочу в свою пастельную, такую родную комнату, где тишина и покой, где можно спрятаться от всего мира. Хочу спрятаться от въедливого запаха этого чудовищного парня, который въелся в кожу, пропитал меня насквозь, словно я – его жертва. Словно он до сих пор стоит рядом, дыша мне в спину, отравляя каждый вдох. Мне срочно, жизненно необходим душ!

Слышу тихий, издевательский смешок сзади, и всё внутри сжимается от леденящего ужаса. Напрягаюсь до предела, оборачиваюсь, словно приговоренная к казни. Сосед дергает ручку своей двери и бесследно исчезает за массивной деревянной преградой, словно растворяется во тьме. Эта дверь ему идеально подходит. Она словно выкована для него, для этого порождения ночи, а не для милой семьи, что я представляла себе.

Долго, мучительно мучаюсь с проклятым замком, пока дверь, наконец, не сжаливается надо мной и не поддается. Вваливаюсь в квартиру, как в спасительную гавань, и прижимаюсь спиной к двери, пытаясь отдышаться, восстановить хоть какое-то подобие контроля.

На ходу стягиваю с себя одежду, бросая пакеты с ненужными покупками прямо в прихожей. Ругаюсь в отчаянии, когда застреваю в ненавистной футболке, но и она летит на пол, словно сброшенная шкура. Мне нужно немедленно избавиться от всего, что соприкасалось с ним, что впитало в себя частицу его тьмы.

Ныряю в душевую кабинку, включаю почти кипяток, надеясь смыть с себя не только грязь, но и его отвратительный запах, его зловещее присутствие. Тщательно, остервенело намыливаюсь мочалкой, словно пытаюсь содрать с себя кожу, вырвать из себя эту мерзкую скверну. Злюсь на себя. Ругаюсь в бессильной ярости. Плачу безутешно.

Выходя из душа, делаю глубокий, судорожный вдох, молясь всем Богам, чтобы не чувствовать запаха табака, который, казалось, преследовал меня, как кошмар. Сейчас немного лучше. Пахнет слабой свежестью, химическими цветами…

Выдыхаю с натужным облегчением, оседая на крышку унитаза, чувствуя себя обессиленной, словно выжатый лимон.

Этот парень и правда выглядит устрашающе, словно демон во плоти, а его энергетика душит, как удавка на шее, сжимая последние остатки жизни. Чёрная, обжигающая энергетика, как и его бездонные глаза. Не зря его все шарахаются, как от чумного. А как он тряс меня за плечи, словно куклу? Как смел называть чокнутой? Разве нормальный, сочувствующий человек будет так себя вести, когда видно, что другому не просто плохо, а отчаянно, смертельно плохо?

От этих мучительных, разъедающих мыслей отвлекает отчётливое, жалобное мяуканье Серого. Он появляется в дверном проёме ванной, крадучись подбегает к моим ногам, словно боясь спугнуть. Обнюхивает мою дрожащую левую ногу, и, когда его влажный нос касается капельки воды, стекающей с икры, чихает и шарахается в сторону, будто я заразная, будто я – ходячая смерть.

Обтираюсь полотенцем, закутавшись в него, словно в спасительный саван, и иду к своим разбросанным покупкам. Собираю по пути вещи, которые разбросала в панике, словно убегала от погони. Закидываю все цветные вещи в стирку, чтобы завтра было во что облачиться, во что спрятаться. Хочу поскорее забыть этот ужасный день, стереть его из памяти, словно страшный сон.

Бегу готовить ужин и кормить Серого, своего маленького спасителя. Он явно проголодался, мой бедный, испуганный мальчик.

Захожу на кухню и вижу, что его миска пуста, что он ждет меня, как верный пес.

– Проголодался, Серый? – спрашиваю ласково, глядя, как он сидит возле миски, ожидая еду, словно маленький голодный волчонок, выброшенный на улицу.

Достаю из холодильника его любимый корм, выкладываю щедрую половинку и наливаю немного тёплого молока. Он тут же с благодарностью набрасывается на еду, словно не ел целую вечность, словно я спасла его от голодной смерти.

Теперь – мой ужин. Суп. Мне отчаянно нужен горячий, успокаивающий суп, чтобы согреть изнутри. У меня не так много ингредиентов, поэтому будет картофельный суп, самый обычный, самый простой, как вся моя жалкая жизнь.

Пока нарезаю картофель, думаю о работе, о своей проклятой, никчемной работе. Нужно уже искать какой-то вариант, хвататься хоть за что-то, а то время безжалостно идёт, а я не могу позволить себе сидеть без дела, умирая от тоски. Деньги предательски тают, как снег весной, а я тону в этой липкой, безысходной трясине.

Вспоминаю Ирку, мою бывшую напарницу, моего лучика света. Мы работали вместе в маленькой кафешке, часто выручали друг друга, делили радости и горести. Она такая приятная, лучезарная девушка, и я даже наивно думала, что мы подружились, что у меня появилась настоящая подруга, но её парень забрал её в другой город, словно увез сказочную принцессу в далекое королевство. И этот город – тот самый, в котором я теперь влачу своё жалкое существование! Какое невероятное совпадение, какая призрачная надежда! Может, она сможет помочь мне с работой, вытащить меня из этой ямы? У меня даже где-то был её номер телефона, словно спасательный круг в бушующем океане отчаяния.

Закидываю картофель в кастрюлю и бегу за телефоном, словно за глотком свежего воздуха. Достаю свой старенький смартфон из сумки, пролистываю контакты в поисках её имени. Их у меня совсем немного, моих контактов, а на букву «И» всего один, и это она, моя надежда, Ирка. Надеюсь, она не сменила номер, надеюсь, она помнит меня.

Нервно тереблю подол ночнушки, волнуясь, словно перед страшным экзаменом, от которого зависит вся моя дальнейшая жизнь. Вдруг она меня не вспомнит, не узнает мой голос, отвернется? Она мне сейчас безумно, жизненно необходима.

– Алло, – слышу до боли знакомый, светлый голос и вздрагиваю от неожиданности, словно меня коснулось крыло ангела. Серый, испугавшись моей бурной реакции, дергается и убегает в другую комнату, словно я – источник опасности.

– Привет! Ира, это ты? – спохватившись, выпаливаю я, начиная нервно расхаживать по тесной кухне, не в силах усидеть на месте, словно меня подбросили в воздух.

– Да, а ты… Прости, кто? – настороженно спрашивает девушка, словно боясь услышать дурные вести.

– Я Таисия. Помнишь, мы вместе работали в кафе? – спрашиваю с робкой надеждой, останавливаясь, замирая в мучительном ожидании ответа, как перед казнью.

– Таисия? – удивленно и тихо произносит Ирка, словно пытается выудить моё забытое имя из глубин памяти, словно я – призрак из прошлого.

– Да, в кафе «Лилия», – в отчаянии напоминаю бывшей напарнице, словно умоляю её вспомнить меня, подарить мне шанс на спасение.

– Ой, да! Помню, – ахает радостно знакомая, и я чувствую, как теплая, долгожданная волна надежды разливается по заледеневшему телу. – Привет! Давно не созванивались, пропажа!

Давно не созванивались… Да мы ни разу не созванивались с тех пор, как она упорхнула в другой город, словно бабочка на луг. Словно мы и не были знакомы, словно между нами никогда ничего и не было. Хотя мы и не были закадычными подругами, скорее, просто хорошими напарниками, коллегами по несчастью, вроде как. По крайней мере, мы никогда не говорили об этом вслух, не признавались друг другу в этой робкой симпатии. А мне было просто приятно общаться с Ирой, с её светлой и доброй душой, как с лучом солнца в темном царстве.

— И не говори, как поживаешь? Ты ещё в том же городе, не сбежала? - спрашиваю, стараясь казаться непринужденной, помешивая варево в кастрюле, чувствуя, как ледяное напряжение медленно, но верно отступает, словно зима уступает место весне.

— Да, всё там же, - звонко, с легкой иронией отвечает девушка, и я невольно улыбаюсь, слыша её счастливый, беззаботный голос, словно она и не подозревает о моей беде.

— Я… Ир, я тоже тут, представляешь? - начинаю осторожно, прикусив нижнюю губу, боясь показаться назойливой, наглой попрошайкой. — Ты прости, что я сразу с просьбой к тебе, но мне срочно нужна работа, хоть какая-нибудь. Нет ли у тебя случайно местечка, куда бы меня взяли, где бы я могла быть полезной?

— Ты тут? - охает девушка в очередной раз, и я чувствую, как надежда вспыхивает во мне ярким, обжигающим пламенем, готовая сжечь меня дотла. — Давай встретимся завтра? В ресторане, где я работаю. Я как раз постараюсь замолвить за тебя словечко, может, что-нибудь и получится.

— Правда? Господи, спасибо тебе огромное, Ир! Ты меня просто безумно выручаешь, ты мой ангел-спаситель, - чуть ли не прыгаю на месте от переполняющей меня радости, готовая расцеловать весь мир.

— Адрес и время скину тебе в сообщения, чтобы ты не заблудилась, - предупреждает она, делая небольшую паузу, словно собираясь с мыслями. - Тогда до завтра?

— Ещё раз огромное спасибо тебе за всё, и до завтра! - улыбаюсь во все тридцать два зуба, чувствуя, как с плеч сваливается огромный, непосильный груз, который давил на меня долгие месяцы.

Слышу отдаляющиеся гудки в трубке, отрывая телефон от уха и прижимая его к груди, словно драгоценную реликвию, и невольно начинаю кружиться по тесной кухне, как маленькая, счастливая девочка, получившая долгожданный подарок.

Возможно, завтра у меня появится работа! Возможно, завтра моя измученная жизнь, наконец, изменится к лучшему, заиграет новыми, яркими красками! Возможно, завтрашний день станет началом новой, светлой главы!