Глава 11.
Крупные капли дождя каждый раз с новой силой стучали и били по окну, пока темные кукольные глаза Леи следили за Тизиэной и Томмазо на заднем дворе особняка. Лея Гоцци думала о том, как же эти двое глупы, что позволили себе так бесстыдно целоваться в таком открытом месте, где их мог увидеть каждый, но в глубине души она чувствовала зависть. Если бы мужчина, к которому она была неравнодушна, был рядом с ней, она бы сделала с ним то же самое, ни на секунду не задумываясь, кто может их увидеть.
— Прошу, не молчи, Лея, — голос Эннио Барбаросса, что сидел на краю кровати, отвлек девушку от того, зачем она наблюдала в окно со второго этажа, и мыслей о совершенно другом мужчине.
Пять минут назад Эннио проскользнул в ее спальню, и уже несколько минут он пытается поговорить со своей потенциальной будущей невестой и женой. Но, казалось, Лея, которая хоть и не спала в столь поздний час, говорить с ним не хотела. Последние несколько лет она избегает его, не давая им обоим шанса узнать друг друга получше до того, как их семьи заключат договор и они поженятся.
Лея не спеша развернулась лицом к Эннио со своим привычным уставшим выражением. Несмотря на отстраненность девушки и ее слегка меланхоличную натуру, Эннио был без ума от нее, и он знал, что не только ее красота притягивает его. Он полюбил ее еще будучи мальчиком и не собирался отпускать или терять.
Однако Эннио не мог знать, что все же потерял Лею, с тех пор как ее мысли и сердце окутал другой мужчина, до которого ей было не добраться.
— А что мне нужно сказать тебе, Эннио? — без нотки какой-либо эмоции спросила она, сложив руки на груди. Эта поза помогала ей чувствовать себя более-менее комфортно находиться в одной темной комнате с парнем, ведь для нее это было непривычным.
Пускай Эннио всего семнадцать, он выглядел старше своего возраста благодаря высокому росту, тренированному телу, и занимался он вещами, до которых обычным семнадцатилетним парням далеко. С восемнадцатилетием этой осенью он займет должность младшего босса Катании и станет полноценным членом Диаволы. И именно тогда Лея должна будет выйти за него, если ее отец все-таки решит отдать ее Барбаросса.
— Я не буду говорить про то, как ты избегаешь меня, когда нам удается увидеться на каком-нибудь рауте, но твой отец так и не может поговорить со мной и моим отцом о нашей с тобой помолвке, свадьбе и совместном будущем, — лицо Эннио было напряженным, и он пытался понять, что происходит с семьей Гоцци и самой Леей. — Это все заставляет нас думать, что вы не готовы или передумали.
Тяжело выдохнув, Эннио потер лицо руками, словно снимая усталость и бессилие, которое опустилось на него.
Лея тем временем нервничала, потому что не знала, что думает ее отец по поводу ее будущего с Энни Барбаросса. Сама она не желала быть связанной с младшим Барбаросса, но она не могла сказать этой правды, которая ничего бы не изменила, ведь последнее слово было бы за ее отцом, который не стал бы прислушиваться к желаниям дочери, как бы не любил ее.
— Тебе следует говорить с моим отцом, не со мной, потому что это не зависит от меня, — на выдохе тихо произнесла Лея.
Она больше не старалась говорить осторожно с Эннио, только бы не задеть его чувства. С ее чувствами никто не считался, и она поняла, что не должна ходить на цыпочках с остальными, когда другие бы этого никогда не сделали.
— Но мне важны твои чувства и мысли об этом, — Эннио поднялся с кровати и подошел к Лее, сохраняя между ними дистанцию в пару шагов.
Лея опустила взгляд в пол, уставившись на свои ноги. Она успела принять душ до того, как к ней пришел Эннио, и сейчас стоять перед ним в шелковой ночнушке и халате было странным. Как бы она хотела, чтобы вместо него перед ней был другой мужчина, о котором были все ее фантазии. С ним было бы все по-другому.
— Я верю, что ты искренен со мной, но я не готова просто излить все, что думаю и чувствую, тебе, — честно сказала она.
Внутри девушки был ураган мыслей и непониманий, которые она бы хотела выпустить наружу, перестать хранить и скрывать их в себе. На миг подняв взгляд на Эннио, который беспрерывно наблюдал за ней, она задумалась, почему кто-то может получать взаимную крепкую любовь, а кто-то, как она, вынуждена страдать от своих чувств и невозможности быть с тем, кем хочется.
— Твое молчание убивает меня, Лея, — прошептал Эннио, наклонив голову в бок и всеми силами пытаясь поймать взгляд девушки, что скрывала от него свои прекрасные глаза.
С годами он понял и почти смирился, что, возможно, никогда не увидит в них желание и теплые чувства к нему. Эннио хорошо разбирался в языке тела, и все в Леи кричало о том, что ей некомфортно с ним и она не горит желанием сближаться. И он больше не мог скидывать ее поведение только на ее стеснительный характер и закрытую личность.
Они не знали, что обоим тяжело от одного и того же чувства. Неспособности быть с тем, к кому так тянется сердце.
— Если кто-то узнает, что ты был здесь со мной, у нас будут проблемы, я не хочу этого, — неуверенно подала голос Лея, смотря куда угодно, но не на парня перед ней.
Эннио понял ее и, развернувшись, ушел так, чтобы остаться незаметным. Только дверь за ним закрылась, Лея подбежала к ней, щелкнула замком, и ее лицо исказилось от боли, что она ощущала в сердце, и слезы, что так сильно она сдерживала, хлынули из глаз.
Подойдя к кровати и плача сильнее, но тихо, она скинула все подушки в резком нервном движении. Упав на пол, она позволила холоду окутать все ее тело и позволяя ему привести себя в чувства, но успокоиться она не смогла до самого утра. Она твердила себе, что должна забыть того мужчину и смириться, что отец выдаст ее за Эннио Барбаросса, но она так боялась, и больше всего убивало, что она не могла ни с кем поделиться этим.
Иногда Лея задумывалась, не было бы легче, если бы Тизиэне, как ее подруге, не было все равно на нее, и она бы смогла выслушать ее, поддержать. А может быть, если ее мать, которую она не знала и которая умерла во время родов, рожая Лею, была бы рядом живая, она бы смогла понять и помочь дочке, не позволив ей стать такой закрытой, неуверенной и вечно сравнивающей себя с другими.
***
Утром после нашего с Томмазо первого поцелуя он отправил меня в комнату спать. Я не видела его после, и по прибытию в Сиракузы я смогла отыскать его на заднем дворе у лимонных деревьев. Нам нужно было поговорить.
Когда я подошла к Томмазо, он докурил сигарету, и я остановилась рядом с ним, автоматически посмотрев на его губы, которые вчера подарили мне незабываемые ощущения и которые заставляют меня повторить с ним это снова и снова.
— Нам надо поговорить о вчерашнем и наконец понять друг друга, ничего не скрывая и не утаивая, — взяв себя в руки и оторвав взгляд от губ Томмазо, я заговорила первая.
Томмазо огляделся по сторонам и, видимо, убедившись, что никого нет поблизости, осторожно взял меня за локоть и повел в глубь деревьев. Через минуту мы оказались в конце сада, там, где находилась стена из листвы и цветов. Здесь я впервые увидела Томмазо, когда он общался со своим отцом. Теперь тут нас скрывали деревья от лишних глаз.
— Ты права, нам обоим есть что сказать друг другу, — кивнул Томмазо и сел на каменную лавку возле стены.
— Я очень хочу выслушать тебя первым, — сказала я, присев рядом с ним на лавку. Больше не чувствую неловкости или неуверенности в своих словах и действиях рядом с Томмазо.
Я чувствовала, что между нами медленно начнет все восстанавливаться, и, может, мы сможем прийти к тому, что, я надеялась, оба хотели.
— То, что ты вчера сказала, было правдой, ночью я думал об этом и признал, что после взрыва машины я испугался за тебя настолько сильно, что до сих пор не могу описать словами, но перед этим я долго думал о том, что, кажется, чувствую к тебе намного больше, чем показываю и тем более говорю, однако я долго не мог принять это и воспринимал эти эмоции как ложные и совсем неправильные, я помнил, что ты моя работа, но не мог этого контролировать, — Томмазо говорил медленно, но его слова быстро проносились в моей голове, перемешиваясь с моими собственными мыслями. — И когда случился этот инцидент, я винил себя, считая, что эти чувства заставили меня потерять бдительность и допустить подобное. Я думал, что если решусь принять эти чувства, все будет только хуже, и я куда сильнее буду бояться за тебя, поэтому охладел настолько сильно, как мог. А ситуация с моей матерью заставила меня полностью отвлечься и забыть про тебя, однако ты всегда оставалась там, внутри меня, и до сих пор я не могу ничего с этим поделать. Вчера я не выдержал, и то, как ты уверенно говорила про меня, задело, и вышло то, что я так долго сдерживал.
Мое сердце дрогнуло, и я положила свои ладони на ладони Томмазо, мысленно благодаря его за то, что он рассказал мне это и открыл мне свою душу. Я всегда ценила эти моменты, но сейчас испытывала нечто глубокое внутри своего сердца.
— Ты не был виноват в этом, Томмазо, никто не мог предвидеть этого, — ласково сказала я, глядя на него.
Взгляд Томмазо поднялся с земли, и он посмотрел на меня так, словно видел впервые. Мне могло показаться, но в его глазах было восхищение.
— Моя задача защищать и оберегать тебя даже от потенциальной опасности, но тогда я не смог справиться, если бы только с тобой что-то случилось по моей вине, — он не договорил, слишком сильно переживая из-за этого.
Моя ладонь легла на его щетинистую щеку поглаживающим движением. Мне хотелось успокоить его переживания, чтобы не видеть его подавленным и винившим себя в том, что не было его виной.
— Я сейчас здесь с тобой и буду всегда, мы будем защищать и оберегать друг друга, поверь мне.
Это «мы» я сказала с особой интонацией и вложила туда куда больше.
— Какими бы ни были наши с тобой чувства, caro, основной проблемой в наших отношениях останется другое. (русск. — дорогая)
Я понимала, о чем он, но это не казалось мне такой уж проблемой.
— Сейчас нам не стоит переживать из-за этого, конечно, рано или поздно нам придется поговорить с моим отцом, но не думаю, что это будет большой проблемой.
Папа любил меня больше всего в этом мире, в этом я была уверена. Пускай он сам не решался до сих пор искать мне мужчину и выдавать меня замуж, он никогда не запретит мне быть с любимым человеком или оставить свою любовь. Папа поймет меня, возможно, не сразу, но он примет Томмазо как моего мужчину, когда мы решим, что пришло время рассказать ему.
***
До Нового года Томмазо пришлось уехать по делам в Модику, и мы не виделись после нашего разговора в саду, поэтому за эти несколько дней я успела соскучиться.
После нашего поцелуя в Палермо мы не имели никакой близости, но я надеялась, что когда Томмазо вернется в Сиракузы, мы сможем как следует провести время вместе.
Вечеринка на нашей вилле шла полным ходом. До Нового года оставалось несколько часов, и все были в предвкушении. А вот я бродила одиноко с бокалом шампанского и гадала, вернется ли сегодня Томмазо ко мне. Ко мне. Эта мысль грела меня. Я словно все еще не могла полностью поверить в то, что мы с Томмазо открылись друг другу и признались, что наши сердца горят друг для друга. Теперь я была полна любви, и жизнь стала казаться легче.
Оставалось полтора часа. Гости стали громче. Смех поднимался все больше. Стоя напротив прозрачных дверей в гостиной под звуки джаза, смех, стук бокалов и щелканье огня в камине, я заметила появившийся силуэт на заднем дворе и, приглядевшись, быстро узнала в нем Томмазо.
Не сдержав сильную улыбку, я обернулась, осмотрела занятых гостей и вышла в сад, чувствуя предвкушение в животе.
Томмазо отвел меня в сторону, чтобы нас не было видно для лишних глаз, и только тогда я смогла обнять его. Мельком в моей голове пронеслась мысль, что нам придется скрываться какое-то время, но я быстро отогнала эту грусть, полностью переключившись на мужчину передо мной.
— Я не мог спокойно спать, пока был там, — прошептал Томмазо мне в волосы, когда прижался лицом к изгибу моей шеи и нежно обнимая меня за талию.
— Модика напоминает о плохом? — предположила я.
Томмазо отстранился, но продолжал держать меня близко к себе в объятиях. Его выражение лица с легкой улыбкой при виде меня сменилось отстраненностью, он явно вспоминал о прошлом.
— Не совсем, я переживал, что не рядом с тобой, и не был точно уверен в твоей безопасности.
Я грустно улыбнулась ему, понимая, что Томмазо всегда будет переживать по поводу моей безопасности, как бы я ни пыталась показать ему, что все хорошо. В последнее время ни со мной, ни с кем из Семьи не происходили инциденты, хоть и наши враги в виде Русской, Нью-Йоркской и других мафий были опасны и пытались разрушить нас. Но я правда чувствовала себя в большей безопасности, когда рядом был Томмазо. Мужчина, который защитит меня ценой своей жизни, пускай мне не нравилось это, потому что я так же сильно боялась потерять его.
— Мне важно, что ты хочешь защищать и оберегать меня, и я также знаю, что ради этого ты отдашь свою жизнь, но я тоже переживаю за тебя, особенно когда ты далеко, — призналась я, чтобы хотя бы чуть-чуть снизить тревожность Томмазо.
— Мы оба теряли слишком много, что теперь у нас плохо скрываемые проблемы с этим, — Томмазо говорил с усмешкой, но в его словах была горькая правда. Он потерял куда больше, чем я, и во мне было чувство, что я не могу винить его за то, что он так желал охранять меня.
Томмазо смотрел на меня какое-то время, пока я витала в каких-то своих мыслях, и его взгляд снова и снова обращался на мои губы.
Заметив это, я приблизила свое лицо к его, пока мои губы заиграли в хитрой улыбке.
— Хочешь поцеловать меня? — не переставая хитро ухмыляться, спросила я, специально провоцируя Томмазо.
— Очень, — протянул он, и я почувствовал голод в его глазах и тоне.
Одно его желание заставляло меня прямо сейчас желать Томмазо еще больше, чем обычно я этого хочу.
Но как бы сильно ни было желание, я не хотела прямо сейчас давать нам расслабиться. Вместо этого я изобразила наигранный задумчивый вид, чтобы сказать следующее.
— Я даже подумать не могла, что после такого тяжелого года следующий Новый год мы будем встречать вместе вот так.
— Так это как? — с хрипотой в голосе, которая вызвала во мне мурашки, спросил Томмазо.
— Ты давно знал, что я чувствую к тебе глубокие чувства, но ты только сейчас открылся мне полностью и позволил быть рядом, — теперь я была серьезной, потому что была невероятно благодарна за то, что все начинало складываться и налаживаться.
И больше не собираясь сдерживать желания, я первая прильнула к губам Томмазо, скорее желая ощутить, какие они горячие и нежные. Он смаковал мой вкус делал поцелуй глубоким и таким же жадным, каким был наш первый.
Моя голова кружилась, и чем больше мы углублялись, тем сильнее становилось это чувство, и у меня было ощущение, словно я вот-вот упаду с ног.
Томмазо отпустил мои губы, глубоко дыша, а своим взглядом темно-зеленых глаз поедал меня. Его жаркие губы аккуратно поцеловали меня в уголок губ, чтобы дойти до щеки и блуждать дальше. Я чувствовала его губы у своего уха, которые щекотали меня и заставили хихикнуть. Томмазо тоже коротко рассмеялся, и каждый раз, когда я слышала его смех, я расслаблялась. Весь год я видела его хмурым и мрачным, как туча, и это ранило мое сердце больше, чем его отстраненность и холод ко мне, потому что я знала, как ему плохо и тяжело внутри.
— Я так люблю, когда ты улыбаешься или смеешься, — мысли слетели с моих губ словами, когда я положила ладонь на плечо Томмазо.
Ответом Томмазо был короткий поцелуй на моей шее, после чего, отстранившись, он улыбнулся мне. Его взгляд, добрый и ни капли не хмурый, как раньше, блуждал по моему лицу, и вновь я отмечала то, как он смотрит на меня.
— Ты стал смотреть на меня иначе, — я поняла, что больше не могу сдерживать свои мысли рядом с Томмазо. С таким мужчиной, как он, это было не нужно.
— Теперь я могу не скрывать того, что чувствую к тебе, и, надеюсь, каждый мой взгляд на тебя будет напоминать тебе, что ты небезразлична и важна мне, — ответил он. — Всегда была важна.
Мы с Томмазо еще долго могли прятаться в саду и обжиматься, согревая себя поцелуями, но до Нового года оставалось меньше часа, и он предложил мне съездить в место, где будет прекрасно встретить праздник вместе, чтобы были только мы вдвоем.
Через несколько минут мы приехали на пляж и, держась за руку, шли по берегу, наслаждаясь прохладной ночью и предпраздничным настроением города, огни которого были далеко от нас, поэтому казались звездами. Мы были одни, и это был самый романтичный и приятный момент за последние годы.
Но самым восхитительным моментом были салюты, которые начали запускать в полночь. Над водой яркие красочные взрывы были особенно красивы, отражаясь в чистой воде.
Я с улыбкой наблюдала за фейерверками в темном ночном небе и чувствовала на себе взгляд Томмазо. Он обнял меня за плечи и притянул к себе, согревая в своих объятиях, видимо заметив, как я обнимаю себя руками.
Он оставил нежный и такой приятный поцелуй на моем виске, вместе со мной наблюдая за салютами.
— Быть с тобой рядом, не пытаясь сдерживать себя, — лучшее, что могло быть в моей дерьмовой жизни, — вдруг невзначай заговорил Томмазо и, вероятно, неосознанно прижал меня к себе крепче. — Я жалею, что раньше не доверился и вел себя как настоящий идиот по отношению к тебе, иногда я думаю, что не достоин тебя.
Я положила ладонь на его грудь и подняла голову, чтобы посмотреть в его глаза. Пускай у меня был не маленький рост, но Томмазо был очень высоким мужчиной и достаточно крупным, поэтому все равно мне приходилось смотреть на него снизу вверх.
— Когда все по-другому, нам не стоит думать о плохом прошлом, но признаю, иногда я не понимала твоего поведения.
Я улыбнулась и посмеялась. С Томмазо мне хотелось только этого, и когда он улыбался мне в ответ, я таяла, как снежинка. Этот мужчина стал моим, и теперь я не отпущу его, чтобы ни случилось.
Еще какое-то время мы погуляли по пляжу, поговорили, целовались горячо и страстно, не зная, когда нам еще выпадет шанс остаться наедине и повторить это.
Вернувшись домой, наше отсутствие заметил только мой брат и Лея, но я сказала, что мне просто захотелось отдалиться от праздника и побыть в тишине, поэтому попросила Томмазо отвезти меня на пляж. Саверио выглядел напряженно, а Лея странно посмотрела на меня, мне могло показаться обвинение в ее глазах. Главное, что папа слишком сильно веселился с остальными гостями и не заметил моего отсутствия. Я бы не смогла ему все объяснить.