33 жезл
Прошла неделя.
Сеансы стали ритуалом, якорем в бушующем море их обоюдной боли. Дима приходил, садился в кресло, бросал короткий взгляд на камеру и погружался в работу. Работа была адской. Они копались в самых тёмных углах его памяти, вытаскивая на свет подавленные страхи, обиды, унижения из детства, которые сделали его лёгкой добычей для взрослого предательства.
Были срывы. Один раз он вышел из кабинета, едва сдерживая слёзы ярости, и пропал на сутки. Сережа нашёл его в том же подвале, где они когда-то дурачились с гитарами. Дима не употреблял. Он просто сидел в темноте, обняв колени, и молча раскачивался. Сережа сел рядом. Они просидели так несколько часов, пока ледяной холод не прогнал их домой.
На следующем сеансе Мелисса не упрекнула его. Она просто сказала: «Вы выдержали. Вы не убежали в химию. Вы просто пережидали бурю. И это — победа».
Он смотрел на неё и видел, как она сама меняется. Строгая броня психолога давала трещины. Иногда, когда он говорил что-то особенно пронзительное, её глаза наполнялись не профессиональным сочувствием, а чем-то глубоко личным, почти материнским. А иногда — таким острым пониманием, будто она читала его мысли. Он ловил себя на том, что ждёт этих мгновений. Что они стали для него важнее любых терапевтических пониманий.
Однажды, после особенно тяжёлого сеанса о его отце, который всегда считал его «слабым музыкантом», Дима не ушёл сразу. Он стоял у двери, сжав ручку двери так, что кости побелели.
— Спасибо, — выдохнул он, не оборачиваясь. — Это моя работа, Дмитрий. — Нет, — он обернулся. Его лицо было искажено болью, но глаза горели. — Не работа. Вы... вы жезл. Последний, на который я могу опереться.
Он вышел, не дав ей ответить.
Мелисса осталась сидеть, чувствуя, как уходит почва из-под ног. Его слова были одновременно и благодарностью, и страшным обвинением. На неё возложили неподъёмную ношу. И она сама позволила это сделать.
Вечером того дня она не выдержала и позвонила Лере. Они встретились в тихом баре.
— Он сказал, что я — его последний жёзл, — выдохнула Мелисса, вертя в пальцах бокал вина, которое не пила. — Охренеть, — Лера присвистнула. — Ну ты и влипла, подруга. Классический перенос. Он влюбляется в тебя, как в спасительницу.
— Это не влюблённость, — покачала головой Мелисса. — Это... отчаяние. Абсолютная экзистенциальная зависимость. И я... я не знаю, как быть. Если я оттолкну его — он сломается. Если я приму эту роль... я сломаю нас обоих.
— А что ты сама хочешь? — спросила Лера, пристально глядя на неё. — Забудь про этику на минуту. Чего ты хочешь? Как женщина.
Мелисса замолчала. Она смотдела на золотистую жидкость в бокале. — Я хочу, чтобы он выздоровел, — наконец сказала она тихо. — Я хочу видеть, как в его глазах загорается не только боль, но и что-то ещё. Интерес. Радость. Я хочу... я хочу услышать, как он играет на своей гитаре. Не для того, чтобы забыться. А потому что ему снова есть что сказать.
Лера смотрела на неё с лёгкой грустью. — Ты уже не его врач, Мел. Ты его... что-то другое. И это очень опасно.
— Я знаю, — прошептала Мелисса. — Но я не могу отступить. Не сейчас.
Она понимала, что пересекла рубикон. Её профессиональная отстранённость пала. Теперь она была в этой истории не наблюдателем, а участником. И её собственное исцеление оказалось накрепко связанным с его. Вытащить его — значило, вытащить и себя из трясины собственного горя.
Это была авантюра. Но другой дороги не было.
На следующем сеансе она была другой. Более открытой. Более уязвимой. Она не лезла в его душу с скальпелем. Они говорили о простых вещах. О музыке, которую он любил. О книгах. Она рассказала ему о своей любви к старому арт-хаусному кино. Он — о том, как в детстве слушал пластинки отца и мечтал стать рок-звездой.
Камера на полке молчала, фиксируя этот странный, немыслимый с точки зрения терапии диалог. Они не лечили раны. Они просто... разговаривали. Как два человека. Два одиноких человека, нашедших друг в друге отголосок собственной боли и, maybe, надежды.
Когда время вышло, Дима не торопился уходить. — Спасибо, — сказал он снова. Но на этот раз в его голосе была не боль, а лёгкость. — За что? — улыбнулась Мелисса. — За сегодня. Было... нормально.
Он ушёл, а она осталась сидеть, глядя на закрытую дверь. Она нарушила все правила. Она поставила на кон всё. Но впервые за долгие недели она почувствовала, что они движутся не в пропасть, а куда-то вперёд. В неизвестность. Но — вперёд.
Она подошла к камере и нажала кнопку «стоп». Сегодняшнюю запись ей придётся сильно редактировать. Но оно того стоило.
720 слов