30 «я что нибудь придумаю»
ребят я там главу пропустила, 28 кто читал, и кому интересно, что там происходило перечитайте, извиняюсь 🙏
——————————————
Коридор больницы.
Сережа застыл с телефоном в руке, перечитывая сообщение Мелиссы. «Я что-нибудь придумаю». Звучало как авантюра. Как безумие. Но в его ситуации именно это и было нужно — безумие, потому что здравый смысл завёл их в тупик.
Он вернулся в палату. Дима лежал, уставившись в стену, но по напряжённой спине было видно — он не спит.
— Она что-нибудь придумает, — бросил Сережа, садясь на стул.
Дима не обернулся, лишь чуть заметно кивнул. Доверие. Хрупкое, как паутина, но оно было. Он верил ей. Не системе, не клинике, а именно ей.
---
Кабинет Мелиссы.
Она сидела перед чистым листом бумаги. Все профессиональные протоколы, вся этика кричали об одном: отступить. Передать пациента. Сохранить дистанцию. Но перед ней стоял другой образ: его рука в её руке в больничной палате. Его слова: «Вы поняли меня».
Она не могла отступить. Не теперь.
Она взяла ручку и начала писать. Не официальное заявление, а личное, отчаянное письмо Маргарите Петровне. Она не оправдывалась. Она брала на себя всю полноту ответственности. Она описывала не просто клинический случай, а историю Димы Ицкова. Его падение, его крошечные, но такие важные победы. И свой собственный провал, свою ошибку, которая едва не стоила ему жизни.
«...Я понимаю, что нарушила правила. Но я также понимаю, что сейчас, в этот момент, я — единственный человек, которому он доверяет. Перевод к другому специалисту будет воспринят им как окончательное предательство и сведёт на нет весь прогресс, весь тот титанический труд, который он проделал, чтобы просто остаться жив. Я прошу вас не о снисхождении ко мне, а о шансе для него. Я готова вести его под ваш личный надзор, отчитываться о каждом шаге, но я не могу его бросить. Потому что это будет уже не профессиональной ошибкой, а человеческим преступлением...»
Она писала долго, срываясь, зачёркивая, снова выводя слова. Это была не защита, а исповедь и просьба о доверии.
Конверт с письмом она положила на стол Маргариты Петровны лично, без посредников.
Ожидание было пыткой. Каждый час в больнице для Димы мог стать последней каплей. Каждый час без решения приближал момент, когда его попытаются передать другому врачу.
Вечером её вызвали к заведующей.
Маргарита Петровна сидела за своим столом. Конверт лежал перед ней распечатанный. — Вы понимаете, что это профессиональное самоубийство? — спросила она без предисловий. — Если с ним что-то случится снова — вас уничтожат. И клинику прихватят.
— Я понимаю, — тихо сказала Мелисса. — И вы всё равно настаиваете? — Да.
Заведующая тяжело вздохнула. — Иван Сергеевич уже ознакомился с историей. Он готов взять его. — Он не пойдёт к Ивану Сергеевичу, — твёрдо сказала Мелисса. — Он сказал это прямо. «Или она, или никто». Он готов сорваться снова. Назло всем.
Маргарита Петровна сняла очки и протёрла переносицу. — Боже, какой бардак... — она помолчала, глядя в окно. — Хорошо. — Это слово прозвучало как выстрел. — Вы продолжаете его вести. Но! — она подняла палец. — Каждый ваш сеанс записывается. Вы предоставляете мне детальные отчёты после каждой встречи. Малейшее отклонение, малейший намёк на непрофессионализм — и я лично передам его другому специалисту, а вас отстраню от практики. Вы поняли?
В груди у Мелиссы что-то ёкнуло — облегчение, смешанное с ужасом. — Да. Спасибо вам. Я... я не подведу.
— Вы уже подвели, — холодно парировала заведующая. — Теперь ваша задача — исправить это. Идите. И, Мелисса... — та остановила её у двери. — Будьте осторожны. Не только с ним. С собой.
Мелисса вышла из кабинета, прислонилась к стене и закрыла глаза. Она выиграла битву. Но война только начиналась. Теперь на неё давил двойной груз: его жизнь и её карьера. И тонкая грань, которую ей предстояло пройти, была острее бритвы.
Она достала телефон и написала Сереже всего два слова: «Всё решено. Остаюсь.»
Ответ пришёл мгновенно, состоящий из одной буквы: « Й »
Она почти физически ощутила, как гиря страха свалилась с плеч Сережи. И с её собственных — тоже. Ненадолго.
Теперь ей предстояло самое сложное — встретиться с Димой. Смотреть ему в глаза. И быть не просто понимающим человеком, а его врачом. С холодной головой и горячим сердцем, разорванным между профессиональным долгом и чем-то гораздо более личным, глубоким и пугающим.
642 слова