Давай разделим сигарету на двоих | Кащей +18

Ещё несколько дней вместе проходили по-волшебному.

В один из вечеров пошёл мокрый снег. Такой, как в марте, — сырой, тяжёлый, липкий. Ветер стучал в окна, и хотелось только одного — не выходить из дома. Они заварили чай, накрыли на стол прямо в комнате: поставили табурет, разложили газеты, на них — селёдку, чёрный хлеб, варёную картошку. Алексей торжественно достал бутылку.

— «Кубанская», пол-литра, на троих. С поводом — у нас же семейный ужин.

— Пап, да не надо, — смеялась Даша. — Я же не пью часто.

— Ты не пей, раз так, ты за компанию. Мы ж не в кабаке.

Сели. Мама тихонько подкладывала салфетки, поправляла ножи. Алексей чокнулся со всеми по очереди, вздохнул и вдруг сказал:

— А ведь хорошо всё. Знаешь, Даш, ты живёшь правильно. Тихо, но правильно. Без суеты. Нам с матерью вон сколько лет ушло, чтобы понять — не в деньгах счастье.

***

На выходных поехали за город — Алексей настоял. Хотел «показать дочери зиму по-настоящему». Поехали на своей машине, вышли у старого кирпичного завода, пошли по заснеженной тропинке. Было пусто, бело и тихо. Собаки лаяли где-то у сараев, пахло дымом и морозом.

На опушке нашли детскую горку — железную, ржавую, но ещё стоящую. Даша скатилась первой, визжа от холода, папа следом, мама — с хохотом, в пальто и с сумкой. Смех разносился по лесу, и кто-то из местных, проходя мимо, только обернулся.

— О, Москвичи приехали, весело им.

Потом сидели на лавке, ели бутерброды с яйцом, пили чай из термоса. У папы нос покраснел, его жена вытирала ему плечи от снега на куртке, как раньше, и он не сопротивлялся. А Даша смотрела на них и думала, что это — навсегда. Хотя знала, что нет.

***

Под конец визита пошли в фотоателье. Спонтанно — просто увидели вывеску у рынка: «Срочное фото — за 15 минут!»

— А давай снимемся втроём, — предложил Алексей. — Пусть будет на память. Потом у тебя в рамке будет стоять. Когда скучно станет — глянешь.

Сели на скамейку, Мария поправила волосы, Алексей надел пиджак. Даша встала между ними. В кадре все были немного смущённые, но счастливые. Улыбаясь они смотрели в камеру фотоаппарата и дружно обнимались.

Фотограф показал снимок — чёрно-белый, но светлый.

— Хорошая семья, — сказал он.

***

Утро в квартире начиналось с шороха бумаги и тихого позвякивания ложечки в стакане. Алексей всегда просыпался первым. Он обходился без будильника — просто открывал глаза и шёл на кухню, будто кто-то внутри подталкивал: «Вставай, время читать».

Он варил кофе в старенькой турке, которую привёз с собой из Москвы. Кофе был крепкий, горький, с осадком, но он говорил, что так правильно. В это утро он, как обычно, устроился за столом, достал сложенные втрое газеты и разложил их рядом с чашкой.

— «Коммерсант», «АиФ», «Известия»... Ну что, граждане, смотрим, что там у Родины?

Даша ещё не проснулась, а её мама, надев халат и тёплые носки, вошла на кухню, стягивая волосы в пучок. У неё была привычка первым делом наливать себе кипяток и добавлять в него кружочек лимона — ни сахара, ни чая.

— Опять про картошку пишут? — спросила она, зевая.

— Ещё как. «Снижение цены до 650 рублей за мешок ожидается к маю». Я ж говорил — надо было брать сразу, а ты боялась, что в багажник не влезет.

— Влезет-то влезет, только кому оно надо — три килограмма грязи. Ещё и думай, где держать их.

Алексей усмехнулся, не отрываясь от газеты. Он проговаривал вслух заголовки, комментировал, шмыгал носом и кивал, как будто сам писал эти тексты. Иногда возмущался, иногда хмыкал, а иногда надолго замолкал вчитываясь.

Даша открывала глаза в комнате и слышала всё это как фоновую радиопередачу. Газеты, голоса родителей, утренний запах кофе и тонкий пар от кастрюли с кипящей водой на плите — всё это делало утро живым. Таким, каким оно бывает только в доме, где кто-то рядом, где кто-то за тебя уже бодрствует и варит тебе день.

***

В воскресенье решили выбраться на рынок. Был март, лужи расползались по асфальту, а воздух пах сырым железом и мокрыми коробками. Торговцы стояли под разноцветными тентами, кто-то прямо на ящиках, кто-то в ватниках и сапогах.

Шли просто так — «подышать», как сказал Алексей. Но у рынка «просто так» не бывает: глаза разбегаются, руки тянутся. Кто-то предлагал куриные яйца «от своей тёщи», кто-то капусту, кто-то часы с логотипом «Омега» за 300 рублей.

— О, вот это тебе бы, — сказал Алексей, показывая на варежки, свисающие с верёвки. — У нас в части такие в сорок третьем были.

Мария вдруг остановилась перед прилавком, где были разложены пледы — толстые, клетчатые, с бахромой. Она взяла один, жёлто-зелёный, прижала к щеке ощущая всю мягкость.

— Помнишь, у мамы такой был?

— Только вишнёвый, — кивнул мужчина.

— Даш, а давай тебе такой оставим. Всё-таки уютнее с ним. А то твой — тоненький, как простыня.

— Да зачем, мам...

— Не спорь, — отрезала Мария. — Пусть будет.

Продавец, молодой парень с чеченскими глазами и золотым крестиком на шее, посмотрел на них и сказал:

— Плед хороший. Хлопок, Ташкент. У нас таких больше не будет. Для девушки — самое оно.

Он аккуратно свернул покупку, завернул в газетный лист и подал Марии с лёгким поклоном. Алексей расплатился улыбаясь.

— Вот теперь — как дома, — сказала Мария.

И правда. В тот вечер они втроём сидели под этим пледом у телевизора, смотрели старую комедию с Гафтом, и в комнате пахло базаром, мылом и теплом.

***

Вечером за окном шёл мокрый снег, а в доме было тепло. Мария вязала на диване, Даша перебирала какие-то бумаги, а Алексей пил чай и вдруг начал говорить:

— Армия — это, знаешь, такая штука, которую вспоминаешь нечасто, но забыть невозможно.

— Опять начинается, — усмехнулась Мария, но не перебила.

Алексей отставил чашку, поёрзал и начал:

— Первый раз, когда я в караул встал — это был февраль. Мороз — сорок один. У нас валенки на всех не хватило. Мне дали один нормальный, второй дырявый. Стоишь — палец как стеклянный. А смена — три часа. Я потом ногти срезал, потому что почернели.

— Ужас, — сказала Даша.

— А потом привык. Потом уже стоял и не думал — просто считал секунды. И ждал, когда придёт смена. А письма... Вот письма — это было лекарство.

Мария подняла глаза:

— А я писала тебе каждые три дня. Иногда — каждый день. Даже если ты не отвечал.

— Не любил писать, — признал Алексей. — Но твои хранил под подушкой. Вот честно.

Наступила тишина. Даша смотрела на отца с новой стороны. Не как на мужчину в фланелевой рубашке, который ходит по рынку и ругается на власть. А как на человека, пережившего одиночество, холод, юность без опоры — и вернувшегося к той, кто писала ему письма.

***

В солнечный день зашли в книжный. Полки были пыльные, продавец скучал за кассой. Книги — советские, с серыми обложками, подпорченными временем. Алексей сразу вцепился в один том.

— А ну-ка... «Приключения майора Пронина». Мать честная! Я же это в армии читал — у нас в вагоне на Камчатку один лейтенант отдал. Я потом два года не мог найти.

Он трепетно листал книгу, как будто листал фотоальбом юности.

— Покупаю. Без разговоров.— Ты же сам говорил — у тебя дома библиотека трещит, — напомнила его жена.

— Эту — для Даши. На полку. Пусть лежит.

Он купил. На обложке написал ручкой красивым почерком:

«Даше. Если когда-нибудь будешь скучать. Твой папа».

И Даша, хотя и не любила советские детективы, сжала книгу в руке, как будто это было что-то тёплое, самое дорогое на всю жизнь и ценнее бриллиантов или толстой пачки денег.

***

Вот такие получились недели. Без пафоса. Без событий с афиш. Но с важнейшим: с близостью, с тишиной, с юмором, с прошлым, которое снова зашло в дом — не как гость, а как часть семьи.

Когда машина тронулась у подъезда и её родители ей просигналили на прощание, она мягко улыбнулась, провожая глазами, желая попутно удачной дороги домой в своих мыслях.

— Спасибо, что были. Я всё чувствую. Даже если не говорю, — проговорила она сама себе и осев на лаву у подъезда закурила сигарету. Те же «Космос» что и обычно — наверное никогда себе не изменит в выборе. Хотя... в один вечер уже изменила — «Marlboro».

Только сейчас после отъезда родителей девушка поняла, что даже не давала себе возможности вспомнить за того, кто её держал взглядом на дискотеке, на улицах и просто если была в поле зрения. Вместе с отъездом родителей стало как-то тоскливо, будто тёплый огонёк очага ушёл вместе с ними, навеивая грустинку. Долго сидеть не пришлось на лавке ей. Выкинула сигарету в урну и вернулась в квартиру.

После обеда квартира наполнилась тишиной. Солнце пробивалось сквозь шторы, оставляя мягкие полосы на полу. Даша ходила по дому босиком, с полотенцем вокруг груди, свежевымытое тело ещё ощущало тепло воды. Хотелось просто прилечь, закутаться в плед и отключиться, но привычка к порядку пересилила — начала убирать за собой, складывать косметику, выжимать мочалку, вытирать зеркало.

Где-то на фоне играло радио. Лёгкая музыка, без слов, как фон к её мыслям. Ещё немного — и можно будет снова заварить себе чай, может даже поработать с черновиками. Всё было тихо, спокойно.

И тут резкий звонок в дверь. Один раз. Второй. Настойчиво. Без паузы.

— Блин, кого ко мне только принесло? — пробормотала она, торопливо затягивая на себе халат, ибо полотенцу она не доверяла. Волосы всё ещё влажные, щеки розовые после душа. На часах было чуть за полдень.

Подошла к двери, глянула в глазок. За ней стоял парень, с выражением «давай быстрее» на лице. Лицо вроде знакомое, но не близкое. Где-то она его видела... Точно, ментовка и разборка с ним, а потом уже приезд родителей.

— Кто там? — спросила, не открывая пока.

— Да это... Турбо. Валера. Мы с тобой, виделись, — раздался глуховатый голос. Он говорил уверенно, но без напора. — Мне только передать. Дело срочное.

Она открыла дверь, придерживая полы халата, настороженно глядя на парня. На пороге стоял уверенно, с шапкой поверх кудрей, в чуть помятой курткой и запахом табака.

— Передать? — переспросила Соколова Турбо. — От кого?

— От Кащея. Просил, чтоб ты подошла. Прямо сейчас. Не через полчаса, не потом. Сейчас.

— А чего сам не позвонил? Или... не пришёл?

Турбо пожал плечами, глядя немного в сторону, словно показывая, что он всего лишь передатчик просьб, требований и указаний, не больше.

— А я знаю? Сказал: «Сходи за ней. Пусть будет. Одна. Без лишних соплей». Вот я и тут.

Даша нахмурилась, чувствовала, как внутри просыпается какое-то странное ощущение — тревожное, с каким-то сладким послевкусием. Как будто кто-то открыл дверь в другое измерение. В то, где опасность пахнет, как сигареты и мужской одеколон с хвоей.

— Он сказал, зачем? — голос её был твёрже, чем она чувствовала внутри.

— Не-а. Только чтоб быстро. Всё, что знаю.

Повисла пауза. Турбо молча смотрел, не давя, но ясно давая понять — он не уйдёт, пока она не пойдёт с ним. В противном случае ему самому дадут в фанеру.

Даша вздохнула.

«Снова ты... Только стоило немного выдохнуть и мельком вспомнить».

Она коротко кивнула:

— Подожди пару минут. Переоденусь.

— Жду, — сказал Турбо, отступая назад и доставая сигарету.

Дверь закрылась, и Даша прислонилась к ней лбом. Гул в груди усилился, а тревога навалилась на всё тело, от чего руки мелко затряслись, дыхание стало учащённое.

— Спокойно, Даша, спокойно...

Взяв себя в руки, быстро начала собираться и искать вещи в шкафу. Простые джинсы, кофта, носки нижнее бельё. Прыгая по спальне перед зеркалом, натягивая вторую штанину, Соколова сдувала мокрые волосы в сторону, застёгивая следом пуговицу и ширинку с ремнём. Уже собравшись завязала волосы в небрежный пучок, накинула куртку и обулась в свои излюбленные, зимние высокие сапоги.

Слов никаких не было в тот момент когда она вышла из квартиры, просто закрыла молча её на ключ и пошла вслед за Турбо, закуривая сигарету. Идти здесь было каких-то минут пять, может десять если ленивым шагом, но не больше. Сизый дым поднимался в небо, что снова затягивалось обломками и предвещало о снегопаде. Шаг Дарья только ускорила, опережая парня, чтобы быстрее зайти в ту же качалку и не отморозить свою голову от влажных волос. Она там была уже, поэтому смысла не было ждать парня.

┈───ᗊ───┈

В подсобке было душно: пахло старой краской, железом и сигаретным дымом, который Кащей зачем-то разогнал рукой, но толку не было. Гудел старый вентилятор, да так лениво, что только гонял горячий воздух по кругу.

Даша стояла посреди, скрестив руки на груди, и смотрела на Кащея из-под бровей. Глаза у неё были тёмные, как уголь, и в них уже поблёскивало: сначала тепло, потом гнев.

Кащей, напротив, держался почти лениво: плечом к стене, руки в карманах, голова чуть наклонена набок. На губах едва заметная усмешка, но взгляд цепкий, холодный. Он смотрел так, будто просчитал разговор наперёд, зная каждый шаг и реплику от девушки.

Синий и Демид устроились на двух креслах сбоку, оба сделали вид, что им очень интересно изучать пол и щель в стенах. Но то и дело переглядывались и давились смешком.

— Ну? — Даша первой нарушила тишину, голос у неё ещё ровный, но уже с жаром под коркой. — Ты что мне хотел сказать, Кащей? Давай сразу, без своих этих: «Ты не поймёшь, зубастик, ещё слишком рано». Я этот бред слушать не стану.

— Зубастая ты моя, — усмехнулся он, не меняя позы. — Понять ты как раз понимаешь. Только ты, как обычно, сначала хвост распушишь, а потом уже слушаешь.

Она шагнула ближе, на полшага, и глаза её вспыхнули.

— А ты, как обычно, думаешь, что за меня всё решишь. Ну давай, реши. Я тут постою, погорюю для антуража.

Синий прыснул, прикрыв рот, но сразу поймал тяжёлый взгляд Демида и заткнулся. Кащей не моргнул. Только чуть качнул головой.

— У нас наклёвывается штука, — сказал он тихо, но твёрдо. — И она не из лёгких. Я без тебя туда не пойду. А ты, Дашенька, без меня тоже не полезешь.

— Говори конкретно, — рявкнула девушка. — Что за штука?

Он кивнул, как будто ожидал этого, и продолжил:

— Влезаем в долю. Ребята свои, но оборот у них мутный. Понадобится твоё слово, что ты держишь со мной связку. Чтобы другие знали: мы не по разным берегам.

— А если я не дам, эту связку? — голос у неё стал ниже, в нём пробежал раскат грома, Соколова сложила руки на груди и выставила левую ногу вперёд, опираясь на правую.

— Тогда другие подумают, что я один. А один я им не интересен, — спокойно ответил он. — А если дам слово, и предоставлю тебя как доказательство, то у нас будет общий вес.

Она медленно вдохнула, плечи чуть дрогнули. Не от грусти, скорее от досады и мелкой злобы.

— Ты ведь понимаешь, Кащей, что ты меня не просишь. Ты меня ставишь перед фактом.

Он пожал плечами, словно ничего и не сотворил.

— Зубастик, а как ты хотела? У нас дела не про «пожалуйста», не про «спасибо». У нас или слово даёшь, или в сторону. А в сторону ты сама не пойдёшь, мы оба знаем это.

Даша отвернулась, сделала шаг в сторону тумбочки возле дивана, провела пальцем по пыли, словно думая, а потом обернулась.

— Почему ты мне не сказал сразу? Почему я слышу об этом, когда у тебя уже всё решено?

— Потому что ты горячая, а я рассудительный, — утвердительно ответил брюнет. — Ты бы сначала разоралась, наговорила лишнего, а потом уже услышала саму суть. А мне надо, чтобы ты услышала сразу.

Она подошла почти вплотную, смотрела ему в глаза так, что у Синего пот на лбу выступил.

— «Вот это женщина. Точно под каблук поставить сможет его», — проскочило в его мыслях.

— Ты меня за дурочку держишь?

— Нет, — чуть качнул головой и сделав крепкую затяжку, Кащей поднял на неё глаза. — За зубастую. Ты и есть зубастая. Поэтому и рядом стоишь, а не где-то за дверью или во все дома сидишь.

Она вскинула руку, будто хотела ударить, но опустила и резко развернулась. На секунду спина у неё дрогнула — Синий это заметил и тихо втянул воздух, но ничего не сказал. У них будто какие-то словесные поединки — кто быстрее сойдёт на действия.

Демид молчал, будто каменный, смотрел только на Кащея.

— Я тебя ненавижу иногда, Кащей, — бросила Даша, не оборачиваясь.

— А я иногда ненавижу, что ты упрямая, как чёрт, — отозвался он.

— Но я всё равно дам тебе это слово, — сказала уже тише девушка, но в голосе горел тот самый уголёк, что теперь разгорался в пламя. — Потому что я в деле, и отказываться поздно.

Он чуть улыбнулся. Но улыбка эта была усталой.

— Вот и всё, зубастик. Я и не сомневался в твоём ответе.

— Только одна просьба, — произнесла она через плечо. — В следующий раз: сразу говори. Не тяни. Не решай за меня, как будто я какая-то кукла в твоих руках.

— Учту, — кивнул он. — Хотя ты и сама знаешь: ты всё равно начнёшь спорить.

— Я имею право, — отрезала она. — Но хоть буду спорить зная, о чём.

Синий с Демидом разом втянули воздух, потому что от неё веяло огнём. И тут она рявкнула, даже не глядя на них:

— Вы чё сидите, как на концерте?

Синий подпрыгнул и чуть не свалился с ящика.

— Да ничего... слушаем, — пролепетал он.

Демид только развёл руками.

— Вот и слушайте молча! — огрызнулась она и снова повернулась к Кащею.

— Так что там конкретно? — голос у неё стал чуть ровнее, но в нём всё ещё слышалось тление. — Кто, где, что ставим?

Он медленно, размеренно начал объяснять, смотря прямо ей в глаза, будто подтверждая, что теперь уж без недомолвок. Даша слушала, уже не перебивая, только брови её то поднимались, то опускались. Иногда уголёк вспыхивал — в голосе или во взгляде. А Кащей продолжал ровным, чуть глухим голосом, привычным тоном человека, который привык разруливать.

— Встреча завтра, вечером. Люди серьёзные, свои, но не близкие. Нужно, чтобы ты была рядом и показала, что ты со мной. Без лишних слов. Поняла?

— Поняла, — коротко кивнула она. — А если что пойдёт не так?

— Если пойдёт не так, я первый встану перед тобой. — сказал Кащей спокойно, как будто обсуждал список покупок. — Но ты не рыпайся. Мы вдвое опаснее.

Даша несколько секунд смотрела на него, а потом с тихим злым смешком сказала:

— Ты охренеть какой романтик, Кащей.

Тот же в свой черёд усмехнулся, покачал головой и кивнул для виду самому себе.

— А ты зубастая, но всё равно моя.

Она снова шагнула ближе, смотрела снизу вверх, глаза её пылали.

— Смотри мне, — сказала она тихо, но в голосе было больше огня, чем во всех криках до этого. — Если в следующий раз ты меня так подставишь — сам из этой подсобки не выйдешь живым.

— Договорились, — ответил он таким тоном, что у Синего даже спина покрылась мурашками.

И на мгновение, совсем коротко, между ними повисла тишина, странная и крепкая, будто связанная железной проволокой. Потом Даша выдохнула, обошла его и, проходя мимо Синего с Демидом, кинула через плечо:

— Вы там рот вытрите. И пойдём работать.

Кащей сдвинулся с места, хлопнул Демида по плечу и сказал тихо:

— Ну чё, парни, шоу кончилось. Вперёд.

А в её спину он смотрел с усталой, но какой-то тёплой усмешкой — и видно было: зубастая у него, и только у него. Такую действительно лучше всего держать подле себя и не давать никому протянуть ручонки, чтоб её забрать от него. Да даже если и попытаются — оторвёт с мясом их к чёртовой матери, ещё и в глотку запихнёт для приличия и угрозы.

Какое-то время Соколова сидела с Кащеем на диване перед столиком, а Демид и Синий в креслах с другой стороны, вместе что-то обговаривая по планам, что и как лучше сделать, а где промолчать или наоборот — высказать мнение.

Дверь в качалку распахнулась с хриплым скрипом, и весь Универсам зашёл внутрь из базы с вздохами, будто был перебой. На их лицах синяки свежие, на руках сбитые костяшки, кто-то держался за плечо, кто-то за поясницу. Все усталые, потные, с тяжёлым дыханием, а от некоторых ещё и пахло морозом улицы и дешёвым табаком.

Даша, курившая сигарету и обдумывая что-то своё, подняла голову и вытаращила глаза — не ожидала, что сразу вся «пехота» Кащея сюда свалится. Рука едва дёрнулась с сигаретой, взгляд перешёл в сторону Демида и Синего, мол:

«Это всегда так у вас с народом?»

В ответ же получила лишь кивки головы, возможно, если ей не показалось, усмешки.

Кащей оглядел зал сидя со своего места, будто пересчитывал свои трофеи после боя. Бросил невесомый взгляд на девушку.

— Дарья Алексеевна, обработай их. Ранки, ссадины. Ты ж умеешь, — пробормотал он с дымом выходящим со рта.

Даша в свой черёд дёрнулась от неожиданности, глаза округлились ещё больше.

— В смысле «обработай»?! А может, мне им ещё борща сварить, компот наварить, рубашки погладить и вообще светский ужин на десять персон закатить? — съязвила не со зла девушка. Да и раньше она не сильно лазила с медициной, если только отцу не помогала.

Он посмотрел на неё с лукавой ухмылкой, не меняя позы — одна рука приподнята с сигаретой к губам, вторая лежит на спинке дивана, нога закинута на ногу, голова наклонена ближе к левому плечу.

— А что, идея неплохая, — протянул он, слова медленные, тягучие. Идея ему и вправду понравилась, возможно съел бы лично всё сам. — Хочешь — готовь. Я только за.

Даша вздрогнула, как от пощёчины, губы приоткрылись, и в глазах сразу образовалась угрюмость.

— Ах ты ж!.. — выдохнула конечно легко, но приложила сил в ладонь и отвесила ему подзатыльник.

Синий, что сидел рядом, сдавленно прыснул в кулак, а Демид только качнул головой, но уголок рта дрогнул повыше.

Кащей даже не шелохнулся. Только медленно повернул голову к ней, и прежде чем она успела отскочить подальше, уйти к дверям, шлёпнул ладонью её по заднице, да с таким хлопком, что отдалось слабым эхом в стенах качалки.

— Ты там не обвыкайся, Даша, — сказал он на выдохе дыма, но с той самой опасной ухмылкой. — А то укусишься не там, где надо.

— Попробуй меня ещё раз так шлёпнуть — сама укушу, где не ждёшь, — пробурчала Соколова под нос уходя из подсобки.

— Договорились, — хмыкнул он.

На миг между ними повисло напряжение — словно натянутая струна. А потом Кащей снова повернулся к ребятам, рукой лениво махнул.

— Ну чего столпились? К Даше по очереди, кто первый?

Один из пацанов, с рассечённой бровью, шагнул вперёд и сел на скамейку. Даша взяла в руки ватный диск и перекись, буркнула ему:

— Сидеть ровно. Дёрнешься — будет больнее.

Марат попытался улыбнуться, но тут же скривился от жжения.

— Терпи, — сказала она, не поднимая взгляда, но уголёк в голосе всё ещё тлел. — Ты ж герой, да?

Кащей стоял чуть в стороне, наблюдал и, будто невзначай, заметил:

— А с борщом ты зря так, зубастая. Я бы поел.

— Давай приёмы пиши мы оставим на потом? Я здесь, как бы, занята.

— А я мешаю?

Она бросила на него взгляд, в котором искры, но уже с чуть заметной усмешкой:

— Под ногами бегаешь и мыслить не даёшь.

— Так тебя бесить в удовольствие, — ответил он спокойно, будто просто констатировал факт.

Даша закончила с первым, кивнула следующему. Тот встал, поджав губы. Ей приходилось тянуться, чтобы обработать ушиб на скуле, и в этот момент она пробормотала:

— Вы как дети. Лезете в драку, а потом в очередь ко мне с соплями теперь будете идти.

— Так ты вроде бы и не плохой человек, — усмехнулся парень, и Даша на долю секунды тоже улыбнулась. Оглядела его, в чёрной шапке, и судя по всему лысый, но стойкий, уверенный. Просто так на рожон не лезет.

Кащей, облокотившись на стену, наблюдал и качнул головой, отряхивая пепел на пол.

— Слышишь, зубастик? Они тебя любят.

— Так и правильно, я всем нравлюсь. Нет такого человека, чтоб я ему не понравилась.

Как говорится: сам себя не похвалишь — никто не похвалит. В этот момент кудрявый шагнул ближе, показав свежую царапину на руке.

— Мне тоже надо, — сказал спокойно, глядя ей прямо в глаза.

— А ты что, не бессмертный? — спросила Дарья у него выгнув бровь. — Ты же Кащей, Кащей Бессмертный.

— С тобой, дай бог, остаться целым после словесной перепалки, — ответил мужчина.

Даша фыркнула, взяла ватку и перекись, чуть сильнее, чем надо, прижала к ране. Он не дёрнулся, только снова ухмыльнулся:

— Знаешь, мне что-то подсказывает, что ты зубастая во всём. У тебя зубы, случаем, не как у пираньи? Или, может, как у акулы Белой?

Она слегка ткнула в рану пальцем.

— Ты идиот, Кащей. Если бы у меня были такие зубы, я бы давно тебе откусила много чего интересного.

— А ты языком меньше трепи, — сказал он, и взгляд у него потеплел.

Даша опустила глаза, но уголки губ дрогнули. А он, довольный, обернулся к остальным:

— Всё, пацаны, кто не к Даше — по домам пока. Вечером сбор, чтоб все были как штык.

— А борщ? — громко спросил Марат с улыбкой на лице из дальней части зала.

— Борщ для меня, — ответил нагло Кащей не оборачиваясь, а Даша вспыхнула так, что у неё даже уши стали красные. И, чуть обернувшись к нему, буркнула тихо.

— Сам себе вари.

— Ладно, ладно, — согласился он в итоге, но уже тише добавил обратное. — Но всё равно когда-то приготовишь, раз царапины мне латаешь.