10
10.
- Я понимаю тебя, могу представить, что творится у тебя внутри, - Курт подает мне мою сумку. Одна спортивная легкая сумка на длинном ремне, и в ней все, что мне нужно, чтобы провести день в Париже. В город любви я еду с разбитым сердцем. Нет. Сердца разбиваются от первой наивной любви, от второй, более зрелой, но так же не лишенной иллюзий. Это разбилось не сердце, а надежда на то, что на этот раз я встретила человека, с которым мы будем счастливы, и наши демоны и тараканы подружатся.
Сегодня я в черном. Джинсы, кофта, куртка и ботинки, и даже сумка – все черное. Волосы я сплела в легкую небрежную косу.
Курту я ничего не отвечаю. Что тут скажешь?
Мы стоим в ожидании регистрации на рейс Стокгольм – Париж. Брат поехал меня провожать. Я собиралась ехать на такси и даже заказала машину, но Курт настоял на том, что сам отвезет меня, а заодно понаблюдает мою меланхолию и послушает циничное нытье.
- Ты не любишь себя, Морриган, - сказал он. – Иначе ты бы не стала встречаться с Йоном.
- Мы принимаем ту любовь, которую считаем, что заслужили, - я пытаюсь говорить с сарказмом и на поверженной философской ноте. Курт усмехается.
- Ты считаешь, что не заслуживаешь любви?
- Я слишком хорошо знаю свои недостатки, чтобы требовать взаимной любви, - выдаю я цитату Буковски.
Курт закатывает глаза и качает головой.
- Это сказал старый страшный писатель-алкоголик из Америки.
- Его слова подходят и мне, - упрямо говорю я.
- Ты умеешь быть эффектной, шикарной, пафосной, ты создаешь великолепную иллюзию безразличия, гордости и любви к себе, - Курт смотрит мне в глаза, его слова жестоки, я знаю, что он хочет содрать с меня пафос, цинизм и наигранное безразличие. – Но на самом деле ты не такая, ты готова растечься лужицей от жалости к себе, зарыться в эмоции, и если Йон сейчас напишет тебе или позвонит, то ты будешь счастлива к нему вернуться. Ты можешь отрицать, но, ты боишься одиночества, и хочешь, чтобы тебя любили.
Я молчу. Мне обидно от слов Курта. Но он содрал с меня все маски. Он прав. А я хотела бы, чтобы это было не так.
- И еще, - продолжает он, а я стараюсь сохранить бесстрастное выражение лица. – Знаешь в чем еще твоя проблема?
- И в чем же?
- Ты до сих пор любишь Ивара.
Мне хочется закатить глаза в стиле «ой, все!», покачать головой и выдать нечто циничное, но я не могу. Выдаю скептическую полуулыбку.
Он не знает, что я ездила к Ивару, о нашем с ним разговоре и о том, что он потом отвез меня домой, а утром я ездила и забирала свою машину на парковке с его офисом. И, тем не менее, он прав. И он это знает.
- Что не так?
- Так, - отвечаю я, ибо отпираться тут бессмысленно. – А со мной, что не так?
- Все с тобой в порядке, - говорит Курт. – Тебе пора на посадку. Купи подарок, насладись прекрасным городом. И не грусти.
- Ты мне наговорил гадостей, упомянул Ивара и теперь желаешь потрясно провести время, насладится и не грустить! Спасибо! – нервно смеюсь я.
- Морриган. Морриган. Твое имя и правда похоже на карканье ворон, - смеется он.
- Зверушка Одина! – улыбнулась я и пошла на регистрацию.
- Хорошо долететь! Напиши, как приземлитесь! – кричит он.
Не оборачиваясь, показываю ему средний палец и иду дальше, сдерживая ненормальную улыбку.
***
Выхожу из магазина и не знаю, куда идти дальше. В сумке красиво упакованный золотой флакон с духами. Неповторимыми и божественными.
Можно было заказать доставку и не ехать за ними в другую страну. Эксклюзивную парфюмерию добыть уж не так и сложно.
Курт нашел предлог отправить меня в короткое путешествие, зная, что я не люблю покидать Стокгольм. Мне там хорошо и уютно. Единственное куда я уезжаю время от времени – Гётеборг. Там родители, там прошло мое детство. Там чистые и светлые воспоминания, хрустяще-крахмальные, эскизы к жизни.
Меня выставили из Стокогольма, как геймера-задрота из темной комнаты. Погода прекрасная, иди, погуляй!
Погода, и, правда, прекрасная. И Париж красив. Бесцельно бреду по улице чужого города. Города любви. Мечты.
Париж это праздник, который всегда с тобой!
Для меня будет праздником вернуться обратно в Стокгольм, зайти в свою квартиру и обнаружить, что мы с Йоном и не расставались. Я все не так поняла. Готова принять это. Признать, что я накручиваю себя и истерю без повода. На самом-то деле у нас все прекрасно. Он обнимет меня, а я уткнусь ему в плечо, рассеянно что-то бормоча и краснея оттого, что так сглупила и подумала, что наши отношения закончились.
Воображение способно нарисовать любую картину и поверить в нее. Прогоняю иллюзию.
Я вернусь домой и .... Просто вернусь домой. Снова буду циничней, саркастичней и злее.
Все с тобой в порядке.
Ты до сих пор любишь Ивара.
Я не хочу любить Ивара. Я была влюблена в Йона. И ни черта со мной не в порядке!
Привязалась. Влюбилась. Не стоило этого делать. В моменты счастья, понимания и тепла цинизм и сарказм не работали на меня, тьма отступала, и я с удовольствием погружалась в любовь, в чувство защищенности и спокойствия.
Неужели Йон ничего этого не ощущал со мной? Не та девушка.
Что со мной не так?
Перебираю недостатки начиная с одежды и заканчивая характером. Йон встретит девушку с менее экзотичным именем, всегда гладкими, как шелк, волосами, безупречной кожей, стилем, легкую на подъем, умную и амбициозную, без вредных привычек и стремных друзей, с легко корректирующимся мнением, с абонементом в спортзал.
Как Лили у Ивара: красивая, деловая, стильная, при это хозяюшка и напрочь лишенная индивидуальности.
Такая какой мне не стать никогда.
Ловиса приходила меня поддержать. Милашка Ловиса в прошлой жизни работала в гестапо и сохранила тягу ударить по больному сильнее. Иначе и не объяснишь ее попытку провести психологический разбор моей ситуации, понять, что это за закономерность.
«Я думаю, что он не увидел в тебе жену и мать своих детей», - мягко сказала она, а мне захотелось сомкнуть руки на ее аристократичной шее. Она обвела глазами гостиную, где мы пили чай. Я молчала, не ручаясь за тон и силу своего голоса. Людей типа Ловисы способен напугать и обидеть мало-мальски грубый или раздраженный тон.
«Понимаешь, - продолжала Ловиса. – Может быть, я объясню не слишком красивым и точным языком, но я постараюсь».
А я старалась ее начать ее душить.
«Тебе нужно выглядеть более взрослой и серьезной. Сменить стиль, прическу, и немного изменить интерьер. И быть более солнечной и ласковой. Чтобы твой мужчина видел, что он тебе не безразличен, при этом не нужно быть навязчивой. Должен быть баланс. И ты должна быть ему интересна еще и как личность. Он должен чувствовать тепло».
Я ничего ей не ответила. Сочетать заинтересованность и ненавязчивость я умею. И быть солнечной и ласковой тоже. Гардероб, интерьер, прическа. Чушь какая-то.
Ловисе можно смело писать книги для девушек на тему как найти счастье. И делится прописными истинами, а также правилами подбора гардероба и интерьера, чтобы произвести впечатление серьезно настроенной на отношения особы.
«Может мне еще и татуировки свести?» - голос прозвучал безлико, я сдерживала сарказм.
«Было бы неплохо», - с улыбкой ответила Ловиса. Я улыбнулась в ответ, представляя, как разбиваю чашку об ее голову.
Ловиса чудесная. Для Курта. Она, и, правда, добрая, милая и солнечная. Умеет окружить заботой, подарить тепло, в меру внимательная, и очень серьезная. И порой меня раздражает. Они с Куртом вместе уже три года, а Ловиса до сих пор не научилась различать, когда мы придуриваемся, а когда говорим серьезно, она не понимает наших с Куртом подколов друг друга. Она научилась принимать мамины подарки с милой улыбкой и даже шутить в ответ. Уже большой прогресс.
Мой мир же от нее лежит в другой вселенной.
Прерываю грустные мысли и выхожу с телефона в Интернет, смотрю, как добраться до Лувра. Раз уж я в Париже, то буду образцовой туристкой и прикоснусь к культуре.
Широкие коридоры Лувра отзываются в памяти фильмом «Мечтатели», хочется пробежаться по коридору как Ева Грин, Луи Гаррель и Майкл Питт. На короткий миг почувствовать себя летящей, беззаботной героиней фильма.
Представляю. Представляю как бегу и смеюсь.
За пределами фантазии иду обычным шагом, поднимаюсь по широкой лестнице к богине Нике. Делаю снимок и отправляю Курту. До этого отправила ему селфи на фоне пирамиды.
Мой отчет о том, как я наслаждаюсь прекрасным городом.
У Джоконды в гостях полно японцев и другого народу, не протолкнутся. Смотрю на нее издалека. Она посылает всем присутствующим загадочную улыбку и цепкий взгляд. Я читаю в ее глазах насмешку. Загадочной ауры не чувствую, и смотрящий прямо на меня взгляд меня не заворожил. Я вижу в ней другое, мне она улыбается, насмешлово сообщает о том, что у нее есть тайна, и у меня есть тайна, запрятанная глубоко внутри. И она свою никому не расскажет, и я тоже. Она помнит, а я забыла.
Прекрасная работа Леонардо. Госпожа Лиза. Мастер вложил в нее душу, живость. И вот к ней пришли поклонники. Щелкают телефонами, камерами, делают селфи. Лишь единицы смотрят не через объектив и пытаются понять ее суть.
Два часа я гуляю по Лувру, переходя из зала в зал. Пытаюсь осмыслить все, что вижу, запомнить глазами, а не камерой. Понять. Прочувствовать.
Выйдя на улицу, понимаю, что мысли мои улеглись. Спят как котята в коробке, тихие и мягкие. Не задаюсь вопросами к себе, не думаю о тех, кого любила и люблю. Моя жизнь такая серая и обыденная, по сравнению с тем, что скрывают в себе сюжеты картин и скульптур. Искусство должно возвышать. Поднимать над обыденностью, убивать обывателя.
Иду по улице, слушая собственные шаги, и не тороплюсь отвечать на сообщение Курта. Все ли у меня в порядке? О, да! Все прекрасно. Боль ушла, сарказм утих.
Закуриваю и даю себе слово, следовать своим умным советам, что раздавала Эве.
Выбираю кафе, в котором полным полно туристов. Я такая же туристка, как и они. Если прислушаться, то можно различить множество различных языков и акцентов. Гости Парижа. Приехали за своим кусочком праздника.
Занимаю столик у окна, чтобы смотреть на город, воистину воспетый всеми кем только можно.
Делаю фотографию и отправляю ее Эве, а потом Фольке.
«Привет из Парижа!»
Эва пишет восторги по поводу фото и просит привезти какую-нибудь символичную безделушку. Фольке в ответ кидает свою фотографию на фоне домов нашего района.
«И тебе привет! Уже напилась красного вина и наелась сыра?»
«Еще нет! Но сейчас приступлю!» пишу я, и с сообщением отправляю кучу смайликов и розовых сердечек.
«Возвращайся домой! Что это за розовое сопли?!»
«Это сердечки».
«Мы викинги! Какие сердечки?»
«Вырезанные из груди врагов! И ты, да, ты типичный викинг!»
«Тринадцатый воин», - пишет Фольке. – «И почему они розовые? Кровь красная».
«Я их выжала и теперь они розовые».
«Возвращайся домой. Приготовим их на открытом огне».
«Окей».
С трудом сдерживаю смех, улыбаюсь подошедшей официантке, как ненормальная, она точно также улыбается в ответ. Уж не знаю по долгу службы или ей смешно оттого, что я готова заржать в голос. Отжатые сердечки на открытом огне. У них в меню такого нет.
Ну, что ж, раз уж я в Париже. С духами в сумке и из Лувра, то закажу тоже что-нибудь французское. Луковый суп, красное вино и сырную тарелку.
Хлеба мне и зрелищ! Древнеримские фразочки отлично вписываются в современный мир. Вопли голодных и скучающих повсюду и всегда. Еда, вино и прекрасный вид. Сытая и счастливая богиня смерти и войны, это ли не прекрасно! Ухмыляюсь своим мыслям и самой себе. К черту все!