5
5.
Вернувшись домой, переодеваюсь в домашние серые штаны и черную майку-алкоголичку и иду в жилище Эвы и Фольке, вооружившись моющими средствами и тряпкой.
В общей сложности я провела в больнице и в дороге около двух часов, а в квартире Эвы ничего не изменилось. Фольке по крайней мере не появился.
Оставив тряпки и моющее на кухне, я обошла все комнаты. Всего их три, не считая кухни. В одной обитает Эва, в другой Фольке. Третья у них под вечеринки и разного рода сходки, не знаю, чем они там занимаются, но тишину не нарушают, музыка звучит в пределах разумного.
Комната Эвы похожа на эпицентр урагана. Постель смята, содержимое шкафа вывернуто, на столе белыми комьями валяются салфетки, ноутбук разрядился и отражает реальность сепией в темном экране.
У Фольке же идеальный порядок, глазу не за что зацепиться.
Живут на контрасте.
Я выхожу из комнаты и иду на кухню. Понимаю, что не должна этого делать, но мне это нужно и я хочу помочь Эве. И Фольке. Никто не должен видеть кровь размазанную по кухне, придя домой. Не зная всего, что произошло, можно и с ума сойти от зрелища. Фольке не из слабонервных, но из впечатлительных.
Вымыв пол, и стерев брызги крови с мебели и стен, я собрала мусор, в виде упаковок из-под еды мексиканского ресторана, и нашла среди них бритву. Одноразовый бритвенный станок. Он был заляпан кровью, я невольно поморщилась, до чего мерзко это выглядело. Видимо, Эва швырнула его в неизвестном направлении в порыве чувств – обиды, отчаяния и физической боли.
Все это я выкинула в мусорное ведро.
Кухня уже выглядела куда пристойней, по крайней мере, не было следов крови. Я подошла к мойке, подумывая о том, что посуду тоже бы не плохо вымыть. На ней росой лежали бледно-розовые капли.
- Привет! – раздался за моей спиной бархатистый с приятной хрипотцой голос.
- Привет, Фольке, - повернулась к нему я.
Он смотрел на меня с нескрываемым удивлением. Его взгляд проскользил по мне, затем по пространству комнаты, цепляясь за каждый предмет мебели.
Взгляд Фольке цепкий и липкий. Он замечает малейшие детали и изменения.
- Зачем ты прибираешься здесь? – он стягивает кожаную куртку и остается в майке. Я любуюсь его руками и торсом. У него красиво сложенное тело, и во внешности сквозит что-то арабское. Он не похож на шведа. Имя его утверждает обратное – Фольке Магнуссон.
Когда мы с ним познакомились, я задала свой вопрос. Почему так? Чисто шведское имя при арабской внешности. На что он мне ответил, что и сам не знает, ибо воспитывался в приюте, родителей не помнит и ничего не может мне рассказать о своем происхождении. Выяснять же и что-то искать о себе ему не хотелось. Он живет в гармонии с собой и его все устраивает, и внешность и имя. И ничуть не интересно, как он таким получился и есть ли у него какие-либо родственники.
- Где Эва? – звучит следующий его вопрос, а я и на первый ответить не успела.
- Она в больнице, с ней уже все в порядке. Завтра выпишут на отделение психологической и психиатрической помощи. Она резала вены.
Я внимательно смотрю на Фольке, считывая его реакцию. Он хмурит брови, выдвигает стул и садиться посередине комнаты.
- С ней точно все в порядке? Что здесь было?
- Я услышала плачь и решила зайти, и увидела Эву. Она сидела у стены, и у нее были порезаны запястья. Я вызвала «Скорую» и поехала с ней в больницу. Потом вернулась, чтобы прибраться. К ней сегодня все равно никого не пустят. Завтра можно.
- Спасибо, - говорит он, глядя на свои руки.
- Не за что, все нормально. Нужно вымыть посуду и прибраться в комнате Эвы, там бардак страшный.
Фольке кивает и встает со стула.
- Переоденусь и помогу тебе, - говорит он и уходит в свою комнату.
Мы прибираемся в тишине. Разговаривать нет настроения. Фольке сосредоточен и задумчив, и я тоже. Не знаю, о чем думает он, скорей всего об Эве. Я же о том, что мне, несомненно, везет, меня окружают красивые и интересные люди, странные и искренние.
В моем блокноте есть портрет Фольке. Я рисовала его сидя на балконе и глядя на то, как он курит, стоя на своем балконе. Я рисовала его украдкой, прорисовывая профиль и рельефные мышцы руки и плеча. Он заметил меня и улыбнулся. Я улыбнулась и помахала ему.
- Что делаешь? – спросил он, кивая на блокнот.
- Да так, - беззаботно ответила я. – Пишу список покупок.
- Сосредоточенно. Видно серьезный список, - его взгляд вцепился в меня.
- Да, очень, - улыбнулась я, и отложила блокнот. – Можно и мне сигаретку?
Я подошла ближе к его балкону. Он только что закурил новую.
- Держи! – он протянул мне свою раскуренную. Я взяла сигарету, и, не отрывая взгляд от него, поднесла к губам. Он достал из пачки еще одну и, вставив в рот, наклонился ко мне, поджечь свою сигарету от моей. Наши взгляды могли бы рассказать Вселенную. Между нами било электричество и сверкали искры. В этом жесте столько интима и сексуальности, сколько не было бы займись мы по-настоящему сексом.
Такое возможно только с Фольке. Невинная страсть.
- Спасибо, что позаботилась об Эве, - говорит он, убирая остатки одежды Эвы в шкаф. Я закончила приборку на столе, закрыла крышку ноутбука. Комната теперь в порядке, что не скажешь о ее обитательнице.
- У меня самый родной человек – это Эва, - продолжает Фольке. В его глазах непролитые слезы. – И я не представляю свою жизнь без нее. Она.... С ней такое впервые. Любовь к той девушке сделала ее безрассудной, безумной. Я и не знал, что такое бывает. Видимо, я не любил никого. Кроме Эвы, но к ней другая любовь. Другой природы.
Я киваю в ответ. Чтобы я ни сказала, сейчас будет банальным и неуместным. Понимаю его. И вместе с тем, как я могу его понять, если со мной такого не было. Я чувствую его боль, могу ее представить как свою собственную.
- Не уходи, - просит он. – Я не хочу оставаться один. Можешь спать в комнате Эвы или в гостиной.
- В гостиной, - отвечаю я. – Сейчас приду.
Я ухожу к себе за телефоном и пижамой. Мне никто не звонил и сообщений никто не писал, кроме рассылки тарифов от Телии, которые я сразу же удаляю. Уже с кухни Эвы и Фольке я звоню Йону. Мы не общались целый день, отмечаю я, и это как-то не очень нормально для пары. Мы встречаемся три месяца. И его и меня радует, что в наших отношениях нет занудства и скуки. Мы признаем интересы друг друга, понимаем, что можем быть заняты. Не обременительные отношения с уважением личного пространства. И я чувствую, что с радостью бы уменьшила свое личное пространство, если Йон будет бывать со мной чаще и оставаться у меня не только на ночь, но и на несколько дней. И возможно, мы могли бы жить вместе.
- Привет, - улыбаясь, говорю я, когда он берет трубку. – Как прошел твой день?
- Хорошо! – бодро отвечает он. – Как обед с семьей?
- Замечательно!
- Что подарила мама? – Йон в курсе, что мама любит дарить подарки.
- Шампунь для волос, нуждающихся в спасении, - смеюсь я. – Неужели все так плохо с моими волосами?
- По-моему все замечательно, - говорит он.
- Чем ты занимаешься?
- Иду к друзьям. А ты?
- Собираюсь спать. День был долгий. Эва вскрыла себе вены, я ездила с ней в больницу и потом отмывала кухню от крови.
- Кошмар, - вздыхает он. – Эва это твоя соседка?
- Да, она.
- Стремные у тебя соседи.
- Нет, они классные. Мне повезло.
- Ну не знаю, - в его голосе скепсис.
- Завтра увидимся?
- Да, конечно.
- Здорово! Хорошего вечера и спокойной ночи. Я буду скорей всего спать, когда ты придешь домой. Ты придешь домой?
- Ревнуешь?
- Нет, - отвечаю я. Внутри же начинает покалывать. Потому что, да! Я ревную. Говорю нет, но на самом деле – да.
Морриган Линдберг выше этого! Она не ревнует. Не опускается до такого. Внешне, на словах. Внутри же меня может просто разрывать на части.
Только не сегодня. Слишком много событий, чтобы я еще думала, а верны мне или нет.
- А я – да, - говорит Йон.
- И к кому?
- Например, к Фольке или к Нильсу.
- Фольке – гей, - говорю я шепотом. – А Нильс. Господи! Да вспомни его! Не мой типаж абсолютно! – кричу я.
В дверях кухни Фольке давиться от беззвучного смеха. Почти сполз по косяку вниз, еще немного и заржет в голос, колотя ладонью по полу.
Нильс мой коллега по тату-салону, огромный бородатый шкаф с лысой головой, на затылке у него вытатуирована летучая мышь, крылья которой заходят на лицо, будто она на скорости впечаталась в голову Нильса и так там и осталась. Он доброй человек, любит беззлобно посмеяться и у него обостренное чувство справедливости. Работать с ним рядом и общаться здорово, от такого как Нильс точно не получишь нож в спину. Но как парень он мною никогда и не рассматривался. Не мой типаж. И если начистоту, то у нас у каждого есть типажи. И все это бред про воду, которую не с лица пить и прочее. Не знаю, на каком уровне это все заложено, но есть и будут люди, с которыми мы дружим, общаемся и есть те, которых мы пускаем в сердце, голову и постель.
- Я шучу, - смеется он. – Хороших снов, Морриган.
- И тебе.
Только я нажала отбой, как Фольке разразился оглушительным хохотом.
- И что тебя так насмешило?
- Как... ты... Подожди!
Он смеялся еще минуту, я засекала и, наконец, сказал:
- То как ты говоришь с Йоном. Это нечто. Твой голос меняется, и ты сама тоже. И как ты воскликнула про Нильса – это шедевр!
- И как я меняюсь? – я забралась на стул с ногами и внимательно посмотрела на Фольке. Он вышел на середину, и я поняла, что сейчас увижу себя со стороны. Очень интересно!
- Ты становишься мягкой. Твой голос смягчается и даже пластика, - он выдвинул торс в бок, отчего линия талия изогнулась. – Ты поправляешь волосы.
- Правда? – этого я за собой не замечала.
- Да. И в тебе появляется смущение. Ты же другая, когда не говоришь с ним. Более резкая, даже в движениях. Когда играешь со мной во флирт, в тебе проступает дикая сексуальность. А с ним ты сама нежность. Ты влюбилась, Морриган Линдберг. И твое «нет» на ревность. Вы говорили о ревности и это понятно из контекста. Твое «нет», звучало, как – «да я убью ту, что на тебя просто посмотрит. Ты – мой, черт возьми».
- Да неужели?
- Точно! – довольно улыбается он. – Ты сейчас покраснела.
- Это на кухне жарко.
- Ага, жарко! – усмехнулся он.
Мы так спорим и пререкаемся, пока нас не прерывает звонок кофеварки.
- Кофе готов, - говорит Фольке и идет к столешнице.
- Я не буду пить кофе, - отвечаю я.
- Подумай, - улыбается он. – Обжигающий и согревающий кофе, и можешь курить здесь.
- Хорошо, давай кофе, - сдаюсь я. – Сигареты дашь? Я свои не взяла.
- Конечно.
Он ставит на стол чашки с кофе и выходит в коридор, возвращается с пачкой сигарет и зажигалкой и все это протягивает мне.
- Спасибо, - говорю я, принимая из его рук сигареты.
- А если серьезно, - вдруг говорит он. – Это лишь мое мнение. Йон относится к тебе потребительски.
Я поджигаю сигарету, не глядя на него, неопределенно пожимаю плечами. Да, наши отношения не столь классически, мы видимся реже среднестатистических пар, и нас обоих это устраивает. Мое желание, чтобы он проводил больше времени со мной, считаю эгоистичным. Даже если я и влюбилась, то это не значит, что можно превращать человека в свою собственность.
Фольке прожигает меня взглядом. Пожатие плеч его не устроило. Он прекрасно понял, что я бегу от ответа и от темы. И я могла бы заткнуть его, поставить на место, выдворить за порог моего личного пространства, но не сегодня. Не этим вечером. Сегодня я бессильна и моя броня не со мной. Я замывала кровь Эвы на кухне, убиралась в ее комнате вместе с ним, и он сказал мне, как дорога ему Эва. И он ждет от меня той же открытости. Границы размыты.
В горле ком. И я не могу от него избавиться. Делаю большой глоток кофе и с трудом его проглатываю – такой он горячий.
- Молоко? – спокойно спрашивает он.
Я киваю. Фольке приносит молоко, и я добавляю в кофе ровно столько молока, сколько выпила кофе.
- Это не потребление, - говорю я, отпивая кофе мелкими глотками.
Он смотрит на меня не мигая, его взгляд гипнотизирует, но я не отвожу глаз. Он мне не верит. Я же не хочу оправдываться. Возможно, он прав. А может и нет.
Мне не дарят цветы, и я от этого не страдаю. Мы редко ходим куда-то вместе – это тоже нормально. Или нет? Нам хорошо вместе и это здорово. Мы не выносим мозг друг другу, не ревнуем.
Это нормально?
Все эти слова и вопросы на кончике языка, готовы соскользнуть и я их держу. Нет, Фольке, нет, я не готова к таким разговорам.
- У тебя как дела? – спрашиваю я.
- Все хорошо, - чуть улыбается он. – Если не считать, что Эва в больнице.