Глава 1. Призрачный музыкант
– Вот так!
Фрау Бальтцер окинула критическим взглядом небольшую уютную чисто прибранную гостиную, смахнула страусиной метёлкой несуществующие пылинки со старинного серванта, за стёклами которого красовался изящный фарфоровый сервиз и загадочно поблёскивал хрустальный графин, окружённый рюмочками, точно лебедь птенцами. Затем, шагнув к массивному столу, разгладила тонкую складочку на белоснежной кружевной скатерти, поставила ровнее стулья с высокими спинками. Распрямившись, вдохнула яблочно-корично-ванильный аромат пирога, поспевавшего в духовке, и довольно улыбнулась. Сегодня, в вечер первого Адвента, фрау Бальтцер ждала подругу к чаю. Так у них повелось уж давно, и ещё ни разу эта традиция не была нарушена. Даже когда фрау Бальтцер очутилась в отделении онкологии клиники «Helios».
За окном заплакала сирена «Ambulance»: бригада мчалась на срочный вызов. Простучал колёсами трамвай...
«Всё, как всегда, – подумала фрау Бальцер. – Так обыденно...»
В вентиляционной трубе взвыл ветер, одновременно стукнуло окно в спальне.
– Пора бы закрыть... – пробормотала фрау Бальтцер, шкандыбая по коридору. – Хайке снова начнёт ворчать...
В спальне было по-вечернему сумеречно, и холодно едва ли не так же, как на улице. Фрау Бальтцер, однако, не торопилась затворять форточку. Придерживая рукой край ажурной гардины, она задумчиво глядела в начавшее темнеть небо, затянутое серыми тучами, вдыхала пахнущий талым снегом воздух и слушала. Снова прогромыхал трамвай, ехавший в сторону больничного комплекса... С крыши соседнего дома, в окнах которого светились и подмигивали лампочки праздничных гирлянд, бесшумно спланировала крупная чайка, пронеслась с печальным кличем мимо окон пожилой дамы, точно белоснежный самолёт... Прошуршали шинами по мокрому асфальту машины, какой-то мужчина отпустил короткую реплику... С шумом и мерным перестуком промчался товарняк: фрау Бальтцер жила совсем близко от вокзала. А точнее: между вокзалом и клиникой, в которой ей довелось провести столько дней, цепляясь за тонкую нить надежды.
Тонкие синеватые губы пожилой дамы искривились в злорадной ухмылке.
«И всё же я вернулась! – мысленно обратилась она к директору Консерватории, вскинув подбородок. – А вы не смогли закрыть дверь перед моим носом. Что вы могли поделать, когда за меня вступилось большинство коллег музыкантов, а? Зубы побоялись обломать об такой крепкий орешек? Я преподаю, и я — на своём месте! А вы должны знать своё.»
Фрау Бальтцер была гобоисткой, и кроме преподавания инструмента «тянула на себе», — как она любила говаривать, — детский оркестр и духовой ансамбль при маленькой церкви почти на окраине города. И именно работа помогала продержаться ей на плавỳ.
Издалека донеслись мерные гулкие удары колокола кафедрального собора. И в следующую минуту, будто звон послужил сигналом, послышался не слишком стройный хор детских голосов, распевающих рождественскую песню:
Schneeflöckchen, Weißröckchen,
wann kommst du geschneit?
Du wohnst in den Wolken,
dein Weg ist so weit...
Фрау Бальтцер невольно улыбнулась, но тут же скорчила недовольную мину: она терпеть не могла фальши. Да, перфекционистка — во всём, а тем более в музыке. Но детишки, прошедшие мимо её дома, не ведали об этом.
Фрау Бальтцер со вздохом покачала головой. Затем, глядя на крупные снежинки, медленно и плавно кружащиеся за окном, сама принялась тихонько мурлыкать:
Schneeflöckchen, vom Himmel
Da kommst du geschneit,
Du warst in der Wolke,
Dein Weg ist gar weit;
Ach setz' dich an's Fenster,
Du niedlicher Stern,
Giebst Blätter und Blumen,
Wir sehen dich gern!
Вдруг она умолкла, и, замерев, прислушалась. Скрипка?!..
Тихий, нежный мотив, такой печальный и выразительный: словно тот неведомый кудесник изливал в музыке самое сокровенное, о чём рассказать никогда бы не смог.
Звуки сплетались в неведомую чарующую гармонию, словно тончайшие сребристые нити — в лёгкое кружево, мерцающее радужными искрами подобно узорам изморози, подсвеченным солнечным светом, и влекла, влекла куда-то...
Резкое воронье карканье, раздавшееся совсем близко, разрушило наваждение.
«Странно, – подумала фрау Бальтцер, отстранённо глядя на падающие снежинки. – Может, у меня начались слуховые галлюцинации?»
У неё имелись основания для опасений: уже несколько вечеров пожилой женщине казалось, что кто-то играет за стенкой, при том, что её соседи отнюдь не являлись поклонниками классики, и предпочитали брутального Рамштайна.
Но сейчас! Музыка звучала так явно — хоть всего лишь несколько мгновений.
«Старая дура! – в сердцах обругала себя фрау Бальтцер, захлопывая форточку. – Договорись о приёме у психолога! Из той трухлявой развалюхи не может доноситься столь прекрасная мелодия!»
Да уж. Дом, который подрозумевала фрау Бальтцер, давно ожидал за железными прутьями, когда наступит его очередь на снос. Над ободранной дверью парадного белела вывеска строительной фирмы, на которой также значились номера телефона, факса и адрес электронной почты.
По стенам этого старика змеились глубокие трещины, из-под отвалившейся штукатурки бесстыдно выглядывала потемневшая кирпичная кладка. Те окна, что не были заколочены прогнившими досками, зияли чёрными провалами, напоминающими пустые глазницы, а в дымоходе трубы, сиротливо торчащей из дырявой черепичной крыши свили гнездо грачи.
«Подумать только! А ведь когда-то я, малолетняя девчонка, любовалась им! – ударилась в ностальгию фрау Бальцер. – Нижний этаж занимало портняжное ателье Венцеля, а на углу располагалась кондитерская Зобке, куда мама посылала меня за хлебом и пирожными. Этажом выше располагался недорогой пансион, а в мансарде на самом верху обитал художник, прослывший беспросветным пьяницей...»
– Лиза!
Фрау Бальтцер содрогнулась от неожиданности и, обернувшись, едва не вскрикнула: в дверях маячил тёмный силуэт.
– Мало того, что квартиру выморозила, – воскликнула подруга, щёлкая выключателем, – так вдобавок ещё и в потёмках сидишь!
– Ах, Хайке... – фрау Бальтцер вздохнула. – Я... просто задумалась. А... как ты вошла?
– Как? Ну конечно, через дверь. – Хайке Шмидт выглядела озабоченной. – Я было решила, что ты приболела, потому и оставила её открытой, специально.
Подруги обнялись.
– Одиночество вредно, – назидательно заметила Хайке Шмидт: похожая на румяную пышку, в брюках джерси и свободном пуловере, немного младше фрау Бальтцер. – Особенно для тебя, Лиза. Пошли чай пить: я плетцхен* прихватила.
Подруга слегка встряхнула большую жестяную коробку с изображённым на ней красочным рождественским базаром.
– Вчера с внучком пекли, – сообщила она доверительно.
Вскоре товарки сидели за столом, накрытым к чаю. И коробка с плетцхен с горделивой скромностью встала рядом с поджаристым и душистым яблочным пирогом, красующимся на почётном месте в окружении заварочника, сахарницы и двух чашечек из того самого фарфорового сервиза — точно король со свитой.
– У тебя в доме всегда празднично, Лиза, – сообщила Хайке, наблюдая, как подруга наливает чай.
– Может быть... – сдержанно отвечала фрау Бальтцер, улыбнувшись краешками губ. Положила на тарелки по куску пирога. – Сегодня — особенный день.
Женщины пристально поглядели друг на друга. Обе понимали, что за этим кроется.
– Да, Лиза, – кивнула Хайке. – Мы с тобой надеялись — и он наступил.
Ровно год назад фрау Бальтцер просила подругу произнести эти слова. И теперь испытала к ней искреннюю благодарность.
– М-м!.. – Хайке с наслаждением прикрыла глаза. – Пирог удался на славу, Лизьхен! Ты профи не только по музыкальной части. И не вздумай списывать твой кулинарный шедевр на прилив вдохновения.
– Не буду, – фрау Бальтцер усмехнулась. – Да и ваши с внуком плетцьхен замечательны.
– Жаль, нет возможности часто видеть моего сладенького Михьа, – вздохнула Хайке. – Дочь работает в Норвегии, и поездки сюда для неё проблематичны. Но праздники — это святое!
Они немного поговорили о том, о сём. Хайке похвасталась парой талантливых учеников, которые, между прочим, собирались делать карьеру музыкантов, передала привет от трубачей из церковного духового ансамбля.
– Ребята надеются на твоё скорое возвращение, Лиза, – сказала она.
– Может быть... – фрау Бальтцер неопределённо пожала плечами. – Ты меня приятно удивила. Я считала, что Йоханнес справляется лучше меня. Да и в Консерватории я занята...
– Как знаешь, – отвечала подруга.
Несколько минут они молча попивали чай.
– Скажи-ка, – прервала Хайке паузу, – а тот дом, что с твоим по соседству... Ну, который никак не снесут...
– А-а, – фрау Бальтцер понимающе кивнула. – И что?
– Да вот... – Хайке на миг замялась. – Свет я в нём видела.
– Когда?! – фрау Бальтцер насторожилась.
– Иду к тебе, гляжу: горит. Слабый такой, желтоватый, словно от свечи. За окном с разбитым стеклом на последнем этаже.
– А ничего не слышала?
– Н-нет... Я было прошла мимо, собралась на крыльцо подняться. Но вернулась, из любопытства.
Фрау Бальтцер подалась вперёд.
– И что?
– Не было там никакого света, Лиза. И не могло быть. Мне показалось.
– Показалось... – эхом повторила фрау Бальтцер, глядя перед собой.
Однако подруга не придала значения этой короткой реплике.
Как и всё — как плохое, так и хорошее — чаепитие подошло к концу.
– Михьа меня дома ждёт — не дождётся, – сказала Хайке, застёгивая молнию на куртке.
– Я тебя провожу, дорогая, – фрау Бальтцер тоже оделась, возможно даже немного поспешно, и, взяв с тумбочки фонарик, сунула его в карман.
– Да ведь до остановки недалеко! – махнула рукой подруга.
– Не спорь!
... Полупустой трамвай, сверкающий фарами и окнами, унёсся в холодную вечернюю темень по направлению к Мариен Платц, увозя верную подругу. Стоя на безлюдной остановке, фрау Бальтцер почему-то оглянулась, затем зашагала обратно.
Поравнявшись с заброшенным домом, женщина остановилась. Эта жутковато выглядевшая трёхэтажная развалина являлась второй причиной, вытянувшей Лизу Бальтцер на улицу в столь поздний час. Она слышала музыку, и знала: мелодия доносилась отсюда, прекрасный слух никогда не обманывал пожилую гобоистку. А Хайке Шмидт видела свет в окне... Оно и теперь светилось! Заиграла скрипка...
Дальнейшее поведение фрау Бальтцер наверняка вызвало бы удивление у какого-нибудь случайного наблюдателя, и дало бы повод усомниться в психическом здоровье дамы столь преклонного возраста. Протиснувшись между неплотно сдвинутыми турами решётчатого ограждения, фрау Бальтцер крадучись двинулась к дому.
Поднявшись на полуразрушенное крыльцо, женщина отчего-то, невольно вздрогнув, оглянулась, и успела заметить большую чёрную птицу, пронёсшуюся позади бесшумно, будто тень.
– Ах, – фрау Бальтцер махнула рукой. – Показалось. Или летучая мышь: их здесь полным-полно.
И, уверенно потянув за заржавленную изогнутую дверную ручку, юркнула за перекошенную створку...
«Старая авантюристка! – ругала себя фрау Бальтцер, пробираясь по заваленному мусором помещению к деревянной лестнице, светя себе фонариком. – Ну и зачем тебе это понадобилось, а?!»
Лестница отчаянно скрипела, но, кажется, была всё ещё крепкой. Пролёт... Ещё один... Тихая мелодия будто манила.
«Ты совершаешь глупость, Лиза! – продолжала фрау Бальтцер внутренний диалог. – Если там и есть кто-то, то какой-нибудь пьяный бомж, раздобывший радио. И если тебя сейчас хлопнут — значит, заслужила...»
Вот и последняя ступенька! В короткий коридор льётся неяркий свет из дверного проёма. Скрипка затихла. Фрау Бальтцер выключила фонарик и двинулась на цыпочках, не ощущая страх.
«Я сплю, – подумала она, стоя на пороге и растерянно обводя взглядом пустую мансарду, озарённую светом уличного фонаря, проникавшего сквозь окно с разбитым стеклом. – Всё, что происходило со мной, всего лишь привиделось.»
«Всё, что происходило, всего лишь привиделось», – раздался тихий голос у неё в голове. Перед глазами удивлённой фрау Бальтцер на краткое мгновение возникло лицо мужчины: красивые черты, большие синие лучащиеся глаза... И тут же исчезло, канув во мрак.
***
... Солнечные лучи, бледные и робкие, коснулись сомкнутых век фрау Бальтцер. Она поморщилась, и, раскрыв глаза огляделась. И удивилась, обнаружив, что сидит в кресле, в собственной гостиной.
– Вот так-так! – пробормотала фрау Бальтцер, поглаживая затёкшую шею. – Я совершенно не помню, как добралась... Или я так устала, что уснула прямо здесь? Кто-то говорил мне о побочном действии противораковых препаратов, а я не верила!
Охнув, фрау Бальтцер поднялась и отправилась на кухню.
– И всё же престранный сон мне приснился! – проговорила она, залпом осушив стакан холодной воды из-под крана. – Скрипичная мелодия... Старый дом... И эти глаза!.. Нет, милая моя Лизьхен! – она со стуком поставив стакан на стол. – Тебе определённо стóит обратиться к психиатру!
___________________________________________________________________
*Плетцхен — рождетвенское печенье